«ДЯДЮ ВАНЮ» Римас Туминас репетировал в сложной обстановке — группа артистов выступила против него, другая, гораздо большая, отстаивала своего худрука, судьба которого висела на волоске. Теперь, после премьеры, ему вряд ли придется доказывать кому-то свою состоятельность — это грандиозный спектакль! Музыка Фаустаса Латенаса разливается в атмосфере густым туманом сбывшихся предчувствий, гибельного восторга — остаток жизненного пути ясно проступает перед глазами у живых: Сони (Евгения Крегжде), Астрова (Артур Иванов), дяди Вани (Сергей Маковецкий).

Туминас резко отделяет живых — людей без кожи — от тех, кто имитирует жизнь. Кричащая роскошь дурной театральщины, невозмутимая чеканная походка а-ля Каренин-Гриценко, ночной «данс-подагр» заголившегося профессора, скандально требующего к себе обожания, — вся эта человеческая вампука блистательно высмеяна в игре Владимира Симонова (Серебряков).

Красота, как наказание, даже проклятие, как богатство для ленивого, красота, перечеркнутая режущим ухо голосом, красота бездарная, не освященная любовью, — эту тему чисто и пронзительно играет Анна Дубровская (Елена Сергеевна). Но и такую Елену Сергеевну мучительно жалко, когда ее, опозоренную нелепыми домогательствами пьяненького дяди Вани, циничным наскоком Астрова, полумертвую от отвращения к себе, протрезвевший Войницкий неловко защищает от звенящего вопроса-крика Сони, которой именно сейчас надо узнать свою судьбу. «Русалочья кровь» не спасла Елену Сергеевну от ожога чужими чувствами.

В этом спектакле воистину нет маленьких ролей. Каждая врезается в память — зомбированная обожанием к зятю старуха Войницкая (Людмила Максакова), немой слуга (Сергей Епишев), безнадежно влюбленный в Соню нелепый франт Вафля (Юрий Красков). Или нянька Марина (Галина Коновалова) — озорная неунывающая кокетка.

Но главный интерес Туминаса — дядя Ваня — почти вымерший тип незлобивого, непрактичного, чистого человека, героя явно не нашего времени. От Сергея Маковецкого невозможно оторваться ни на секунду. Вот он борется со словами пересохшим от выпитого ртом. Борется со слезами, застилающими его глаза, невинно обиженного ребенка. Застенчиво носит свое тело, как нелепо пошитый пиджак. Осторожно, точно подросток, впервые протянувший руку к женщине, гладит ногу бесстыжей русалке Елене Сергеевне, задыхаясь от смертельно несочетаемых чувств — желчи и нежности. Изумленно ищет дырку в груди скалоподобного Серебрякова, в которого только что палил из незаряженного пистолета.

…Обронив свою загадочную фразу про жару в Африке, собирается в дорогу Астров. Впрочем, здесь эта фраза вполне объяснима — из дома Войницких он уходит навсегда, обвешанный чемоданами, любимыми вещицами и даже нянькиными варежками, которые выбросил за ненадобностью (фи, самодельные) стильный профессор. Соня понимает это, и ее «оптимистический» монолог про небо в алмазах звучит душераздирающим криком: за христианское смирение эта живая, горячая девушка платит огромную цену. Ее будущее режиссер спрессовал в мучительно прекрасный финал — очень скоро она проводит в небытие дядю Ваню, на лице которого навсегда застынет виноватая улыбка, примерит его очки и в одиночку продолжит сражаться с мучительной, безысходной, единственной своей жизнью, пока хватит сил.