В Театре имени Вахтангова прошла премьера лермонтовского «Маскарада» в постановке Римаса Туминаса. К пьесе литовский режиссер обращается вторично, первый раз — тринадцать лет назад — он поставил «Маскарад» в Малом драматическом театре Вильнюса (тогда спектакль получил «Золотую маску» в номинации «Лучший зарубежный спектакль»). Сейчас Римас Туминас сделал, по его собственному определению, «авторскую копию» той давней работы.

Одно из обнадеживающих явлений последних лет — процесс возрождения театров. Мы стали свидетелями умирания слишком многих театров, а теперь видим, как театр воскресает. Приход Валерия Фокина в Александринку вернул нам не только один из архитектурных шедевров театрального строительства, но и старейший театр России в контексте современного искусства. С приглашения Римаса Туминаса начался процесс возвращения в жизнь Театра им. Вахтангова. Разумный стратег и тактик, Туминас последовательно выстраивает новую репертуарную политику, выпуская в год по три-четыре премьеры и отдельно следя за занятостью его ведущих актеров. Дядя Ваня — одна из лучших ролей Сергея Маковецкого, а Арбенин — важный этап в судьбе Евгения Князева.

«Маскарад» — редкий гость на нашей сцене. В истории остался грандиозный «Маскарад» Мейерхольда, сыгранный в Александринке в 1917 году и ставший одновременно лебединой песней уходящего императорского театра и уходящего режима. Всеволод Мейерхольд показал в своем спектакле последний имперский маскарад. Пеструю многоликую толпу масок — венецианских, восточных… На сцене были персонажи комедии del`arte, карлики, жирафы, бухарцы, маркизы, испанки, татарки, амуры, Смерть с косой в руке… Под звуки «Вальса-фантазии» Глинки последний раз закружились пары на императорском балу: нарядные дамы, министры, генералы, кавалергарды, гвардейцы, уланы, гимназисты. Сейчас все вещное великолепие, созданное Александром Головиным для того «Маскарада», хранится в музее Александринки.

Римас Туминас смастерил спектакль о призраках давно ушедшей эпохи. Действие разворачивается на зимнем сумрачном петербургском кладбище. Где-то у рампы плещется Нева, куда кидают труп самоубийцы, откуда выныривает заблудившийся в географии и во временах испуганный и замерзший аквалангист. Мерзнет на постаменте статуя обнаженной девушки. А придуманный театром Человек зимы (Виктор Добронравов) катает снежные шары, все растущие в размерах… Туминас превратил лермонтовскую трагедию в феерию снега, огня, летучих фейерверков, прошив все действие хачатуряновским вальсом в парадном оркестровом звучании и в бедном наборе нескольких скрипок. Кружит белая метель, и люди, возникающие в снежном вихре, — лишь бледные призраки ушедшей, полузабытой эпохи. Нежные дамы в капорах и митенках, господа в шинелях с пелеринами, в наброшенных на плечи башлыках маршируют под лихое «Соловей мой, соловей», катаются на санках и даже спать отправляются строем. Юный князь Звездич (Леонид Бичевин) в лосинах в обтяжку танцует лезгинку и катается на коньках. Феминистка баронесса Штраль (Марина Есипенко) произносит речь о женской эмансипации. Лермонтовские персонажи порхают по вахтанговской сцене со свободой и непринужденностью сновидений, где все пропорции сбиты и любой образ может то улететь, то вдруг скорчить самую невообразимую гримасу. Грандиозный имперский парад превратился в променад скромных теней, готовых рассыпаться при первом луче солнца или крике петуха (но в Петербурге солнце редкий гость, а петухов и вовсе не бывает).

В постановке Туминаса герои «Маскарада» пообносились, поистрепались, явно понизились в социальном ранге. Потертый и приниженный Казарин (Александр Рыщенков) суетится вокруг Арбенина, стремясь хоть на минуту вернуть себе иллюзию причастности к живой жизни. Вспоминает пору, когда и они были рысаками. Когда кипела кровь и жизнь бурлила. Но и сам великолепный Арбенин (Евгений Князев) тоже чувствует свою неприкаянность: он садится отыграться за князя Звездича не столько из сострадания к отчаянному положению юноши, сколько в напрасной надежде опять вернуться в прошлое, ощутить себя живым.

Евгений Князев дает фигуре лермонтовского байронического героя ощутимую ироническую подсветку, точно ключом к роли и впрямь стала проговорка героя: «Я страшен? Я — смешон». Он действительно еще и смешон — обломок романтической эпохи с ее кодексом поведения, предписывающим смерть за измену и месть до гроба, с ее несколько вычурной манерой выражений и страшной боязнью хотя бы на секунду показаться недостаточно демоническим.  Рядом с живой, грубоватой и непосредственной Ниной (Мария Волкова), носящейся по сцене в балетных туфельках, Арбенин кажется и слишком старомодным, и слишком чопорным, и слишком «корсетным». Бешеная страсть мавра Отелло незнакома этому петербургскому барину, убивающему свою жену отнюдь не из ревности, но по убеждению: так требует кодекс. Романтический шлейф в спектакле Римаса Туминаса не скрывает себялюбивого эгоизма лермонтовского героя и эгоизма самой романтической позы сверхчеловека, целиком занятого собственной душой и безразличного к душам окружающих людей. Отравленная Нина замирает белой статуей на постаменте. Закутанная толпа устанавливает решетку вокруг могилы. И, споря с блестящим вальсом Хачатуряна, белая фигура женщины говорит о безнадежности, о немыслимой быстротечности жизни, об ушедшей эпохе, от которой остались только надгробия ее жертвам.