Кажется, Римасу Туминасу, литовскому режиссеру, худруку Театра им. Евгения Вахтангова, особенно чужда театральная традиция возвышенного романтизма и высоких страстей героев такого типа драмы. Поэтому само исходное событие пьесы у Туминаса подвергается существенной и, как правило, ироничной ревизии там, где предполагается схватка незаурядных сверхличностей. Так ставился спектакль «Играем… Шиллера!» по пьесе «Мария Стюарт», идущий в «Современнике», так ставился лермонтовский «Маскарад» у себя в Вильнюсе.

Постановку «Маскарада» режиссер на этот раз повторил с вахтанговцами. Арбенина играет один из самых популярных — благодаря роли Мессинга в телесериале «Вольф Мессинг» — артистов прошлого года Евгений Князев. Однако театральная публика знает и высоко ценит этого актера, которому под силу самый разный репертуар. Ему под силу герои и высшего света, аристократической среды. Хотя большой вопрос, в какой степени лермонтовский Арбенин — аристократ. Помню, как старые мхатовцы поправляли клише студентов, убеждая их в том, что Арбенин не аристократ, ведь в прошлом он — карточный шулер. С другой стороны, и шулеру ничто не мешает если не быть, то хотя бы выглядеть человеком высшего света. Кажется, когда нынешний Арбенин у вахтанговцев уверяет, что предпочел покой тихого семейного счастья карточному столу, что после дней бурной молодости успокоился в браке, это — тонкий обман и изощренный самообман. Скорее мы присутствуем при декларативной самопрезентации Арбенина-Князева. Благородный в повадках, он укротил свою мстительную природу на время, но в душе этот якобы остепенившийся муж измучен недоверием к бытию. Чем больше он старается создать эффект счастливого покойного существования, тем почему-то тревожней, неуютней становится: хищник уговаривает себя стать травоядным. Но неверно было бы думать, что Арбенин лицемерит. Ему кажется, что он способен укротить свой дух. И эта психотерапия, направленная на самого себя, видно, тяжело дается Арбенину и почти близка к скрытой истерии. Он не в себе с самого начала: ревнивый мститель сходит с ума не в конце истории, а в самом начале, только умело, но не без труда, это скрывает. События «Маскарада» режиссером вставлены в комический контекст. Оскорбление, отравление, смерть — все это случается с людьми необязательно в декорациях трагедии.

Туминас подсмеивается и над тем, как Арбенин норовит задрапироваться в тогу трагического героя и горделиво встать на колесницу. Несколько раз именно в такой позе и провезут по сцене Арбенина туда — обратно. Мыслить себя гордым умом и мелко ревновать: и правда, не смешно ли это? И князь Звездич Леонида Бичевина с его романтической риторикой и псевдогероикой Кавказа в спектакле смешон. Когда ему понадобится кинжал, то князь не сможет справиться с задачей и снять оружие со стены. Кажется, еще недавно его наставляли гувернантки, утирали мальчику носик. Он — ряженый офицер, совсем сопляк, попавший в нелепую переделку. В здравом уме приревновать к такому Звездичу невозможно.

На равных с главными героями Туминас сочиняет роль Слуги, «человека зимы», которого играет Виктор Добронравов. Этот персонаж — слуга просцениума для самой разной театральной работы: ищет браслет Нины, уносит со сцены ненужный реквизит, организовывает нужный. Но Туминас разворачивает здесь сюжет внутри спектакля, подробный, а порой излишне подробный. Уравнивая в правах Арбенина и Слугу, режиссер тем самым находит еще один повод для выражения своего лукавства. В то время как один мучается, снедаемый муками ревности и якобы высокими страстями, другой с не меньшим самозабвением находит себе дело в пространстве зимнего Петербурга: из проруби вылавливает огромную рыбу, игриво очищает обнаженную мраморную скульптуру богини от снега.

Кажется, Туминас не может остановиться в разворачивании побочных этюдов. Вдруг из проруби вынырнет водолаз, тело мертвеца как поплавок будет качаться там же. Эти вариации на тему в спектакле присутствуют с избытком, порой не прибавляя содержания, препятствуя развитию действия и, увы, ограничивая возможности таких крупных актерских индивидуальностей, как тот же Евгений Князев.

Действие «Маскарада» создатели спектакля разворачивают в пространстве Петербурга. Зимний Летний сад, русский алогизм того же рода, как старый новый год, — место, обозначенное режиссером Римасом Туминасом и сценографом Адомасом Яцковскисом для странного маскарада. Мраморная красота под хлопьями снега, на которые не скупятся в этом спектакле, кажется совсем неприютной и одинокой. Однако и человек в таком петербургском пространстве мало чем отличается от статуй в зимнем Летнем саду. Светское общество Туминас сжал до стайки, которая живет одним телом. Нина поет слабеньким голосом на французском, а ее перепевает хор русской народной с убийственным оптимизмом, переходящий в марш. Подобно марионеткам, позвякивая ложечками, они одинаково примутся за мороженое на балу. Эта же стайка пойдет и за гробом отравленной Нины. Туминас, конечно же, не допустит натурализма. Просто они будут семенить все вместе за могильной оградой, которую сами и понесут — вот вам и сцена похорон. Голосок из этой стайки будет настойчиво повторять: «Какая же причина тому, что умерла кузина?» Но ни сочувствия, ни сострадания мы не услышим, — завтра, если не сегодня, они точно такими голосками будут вопрошать о чем-то другом и таким же общим равнодушным общим телом идти по жизни.

Арбенин завершит сюжет с Летним садом зимой. Кружа Нину в танце, он все агрессивней и агрессивней ведет себя с партнершей. Нина Марии Волковой — наивная девочка, которая так и не поняла, что же случилось, с чего ее муж так взбесился. Не осознавая ни в малейшей степени происходящего, она не понимает и того, что стала жертвой своего любимого мужа. Когда жена издает последний вздох, Арбенин ставит ее на пьедестал, с которого прежде успели снять скульптуру, чтобы на этот раз водрузить надгробие Нины в Летнем зимнем саду. Но и он сам на той же аллее рядом со статуей жены превращается точно в такое же скульптурное изваяние после смерти. Теперь их не кружит бал-маскарад — их рассматривает вечность.