Интересно ли, нет ли Мирзоеву мое мнение, я его выскажу, а вдруг ненароком да и прочтет сегодняшний мэтр режиссерский заметки мэтра критического. Долго я спорила с Мирзоевым, полагая, что в классике ничего не нужно сокращать, ничего вписывать, ничего и ни с чем скрещивать. Однако давняя моя полемическая неприязнь к «интервью» и «инсценировкам» Мирзоева рассеялась на новом поставленном им спектакле — «Сирано де Бержерак» Э. Ростана в Театре имени Вахтангова.

На сей раз режиссер ничего постороннего или потустороннего не внес в эту изумительную, в счастливый для мировой сцены миг написанную пьесу, но прочел ее «свежими, нынешними очами». И оказалось, что Ростан писал не только мелодраму в стиле «Собора Парижской богоматери», где тоже есть и свой урод Квазимодо, и свой красавец Феб, и своя красавица Эсмеральда, не умеющая отделить личность от безличности. Из спектакля вахтанговцев мы узнали, что Ростан писал еще и о нас самих, людях XXI века, переживших все, на все надеявшихся, все потерявших и вроде бы нашедших свои мечты, но слишком поздно, слишком много было ошибок.

Да, я все помню: и Сирано в исполнении Р. Симонова на этой же прославленной сцене, и Сирано в исполнении замечательного актера И. Берсенова. Но вот на сцене Максим Суханов — Сирано де Бержерак нашей поры. В первую очередь он странный человек, его уродство не в сказочно огромном носе, но в необычности самой натуры. Вахтанговский Сирано — странен потому, что сейчас, в годы назойливого утилитаризма, все еще верит в угасающий романтизм. Вахтанговский Сирано — странен потому, что сейчас, когда поэты стыдливо покидают Олимп поэзии, уступая место подиуму бюджета, — он все еще верит в силу слова, в божественное предназначение стиха. Вахтанговский Сирано — странен потому, что сейчас, когда вместо великого слова «любовь» мы выдумали какое-то наглое словосочетание —«заниматься любовью», он верит в родство душ.

И главное, что сыграл Суханов в дуэте с одной из роскошных и в то же время очень скромных наших актрис — И. Купченко в роли Роксаны — это невысказанное ощущение, что по-настоящему любим он — урод, а не красавчик Кристиан. Дуэт Суханова и Купченко — Сирано и Роксаны —это воспоминание немолодых людей о своей несбывшейся любви, а счастье было «так возможно, так близко!», говоря пушкинской строкой. Одна из лучших, ключевых сцен спектакля, когда Роксана пылко ласкает Сирано в надежде на его «отеческую» помощь в ее внезапно вспыхнувшей страсти к прекрасному юноше — Кристиану. И в эту минуту и зритель, и они сами понимают, что это именно их посетила огромная, ни с чем не сравнимая любовь, что Кристиан — это всего лишь «причуда», очередной каприз ветреницы, все равно что Розалинда для Ромео перед его встречей с Джульеттой. А истинный душевный приют Роксаны — это именно Сирано. И, не встречаясь глазами, так построена мизансцена, они встречаются руками, руки бессознательно говорят им о том, о чем боится сказать сознание.

Многое сошлось в роли, сыгранной Сухановым. Этот артист, как и его нынешний герой, и сам кажется мне странным. Словно током бьет от него мощной мужской энергией, и тут же чудится какая-то наивная беззащитность. Таков и его Сирано — отважный воин на поле битвы и робкий «неборец» на поле людских страстей. Этот Сирано и не может объясниться в своей любви к Роксане, хотя она в исполнении Купченко давно осознает его красавцем-мужчиной, он же все твердит и твердит о своем уродстве.

И еще, как бы ни был широк талант Суханова, как ни изнашивается он в антрепризах и кинофильмах, в первую очередь это артист вахтанговской школы, вахтанговского направления. А это значит — неуемная жажда игры, игры на грани гротеска и трагедии, создания совершенно новой, прекрасной действительности — действительности искусства. Так и запомнился мне вахтанговский Сирано — реальным страдающим человеком и образным предупреждением — надо больше верить в себя, в свои возможности, хотеть счастья не только для всех, но и для себя самого.