Ростана в России любят сильно, ставят много. Только в этом сезоне в Москве появилось два «Сирано» (один мхатовский с Виктором Гвоздицким, другой вахтанговский с Максимом Сухановым), а на подходе, между прочим, ещё «Шантеклер» в «Сатириконе».

Интерпретируется роль Сирано де Бержерака обычно одним из трех способов — его играют или поэтом, или бретером, или любовником. Виктор Гвоздицкий, например, в последней сценической версии ростановской пьесы выбирает первый путь: пренебрегая и боевым искусством, и любовным томлением, весь отдается на волю стиха.

Что же до Максима Суханова, то, право, его Сирано с накладным носом трудно классифицировать. Верней всего сказать, что он похож на Нос майора Ковалева из повести Гоголя. То его по ошибке с хлебом запекают, то он статским советником сказывается. То он оборачивается тапером в театре (так обманом проникнет де Бержерак на сцену в самом начале спектакля), а то пришельцем с Луны. Этот человек-нос вместо шпаги орудует шваброй, меланхолически музицирует на рояле (звук живой; кроме того, как указано в программке, Суханов сам писал музыку вместе с Алексеем Шелыгиным) и носит немыслимые цветистые одежды (художник Павел Каплевич).

Но эту нечеловечью сухановскую повадку, эту его текучую пластику и манеру разговора можно было предсказать загодя. Заранее предсказывали некоторые и то, что, как всегда у Мирзоева, пьеса, словно перчатка, вывернется наизнанку, и спектакль впору будет называть «Стеб де Бержерак». Но вышло не так. Если перчатка и была вывернута, то дважды, в обе стороны, и теперь, как ни в чем не бывало, снова сидит на своем месте. Сначала расшатать каждый позвонок, а потом сделать «все, как было», — так работает Владимир Мирзоев в этом спектакле.

У Конан Дойля был рассказ «Пляшущие человечки», где веселые пританцовывающие фигуры людей составляли на бумаге текст с весьма мрачным содержанием. Так же вышло и в этом спектакле. Алла Коженкова создала декорацию с пляшущими, обнимающимися и совокупляющимися фигурками мужчин и женщин, которые уподоблены буквам алфавита. Такими же смешными буковками смотрятся на сцене и этот жалкий и нелепый Сирано, и эта умная и забавная Роксана (Ирина Купченко). В начале спектакля в зале очень много смеются традиционным мирзоевским гэгам, но потом люди-буковки словно сами собой пускаются в пляс и складываются в истинную трагедию.

Перед премьерой казалось, что Ирина Купченко — сомнительная кандидатура на роль Роксаны: иная возрастная категория все-таки. Но сомнения пропадают, когда она только выходит на, сцену. У этой Роксаны нет возраста так же, как нет его у Луны, притягивающей к При ней Сирано-Суханов смущается, глупо хихикает и ковыряет носком землю, при ней глаза его затуманиваются, и он начинает что-то бормотать себе под нос, прислушиваясь к далекой музыке сфер. «О! Как читает он!» — воскликнет пораженная Роксана, когда дело подойдет к развязке. И с ней нельзя будет не согласиться: читает Суханов и вправду необычно — не по-актерски, а по-поэтически, следуя закадровым интонациям Арсения Тарковского в фильме «Зеркало».

Судьба этого Сирано — всегда быть в тени, всегда суфлерствовать (в сцене у балкона он, кстати, презабавно подсказывает Кристиану на языке глухонемых). Поэтому у Мирзоева он и не умрет, а просто уйдет со света в тень, сняв перед этим длинный нос и нацепив накладные носы всем оставшимся жить (кроме Роксаны). И если уж вспоминать Арсения Тарковского, то про Сирано-Суханова хочется сказать, как о той диковинной бабочке, что воспел поэт: «Из света в тень перелетая, Она сама и тень, и свет. Где родилась она такая, Почти лишенная примет?».