Для тех, кто знаком с творчеством Владимира Мирзоева, выбор пьесы покажется странным. Героическая комедия Эдмона Ростана — произведение бенефисное и к любимым Мирзоевым концептуальным парадоксам и метафизическим туманностям как-то не располагает.

Для тех, кто о Владимире Мирзоеве слыхом не слыхивал, странным покажется выбор артиста на заглавную роль, ибо нет в современном театре ничего более несовместного, чем Максим Суханов и герой романтической драмы. Этого богатыря с угловатой пластикой, лукавым прищуром и потрескивающим на высоких нотах голосом легко представить себе ерничающим, подначивающим, иронизирующим (что для роли Сирано, разумеется, небесполезно), но разящим наповал противника или произносящим возвышенный любовный монолог — почти невозможно. Пафос и гротеск трудно подавать в одном флаконе. Выбор артиста на роль отважного дуэлянта и блестящего остроумца объясняется, однако, не только тем, что Суханов вообще играет у Мирзоева все, что только можно, но и тем, что Мирзоеву в данном случае и нужен был такой совсем не романтический Сирано. В спектакле он предельно дегероизирован. Рассказ о знаменитом поединке с сотней противников как-то проброшен, а дуэль с попаданием «в конце посылки» превращена в фарс, в котором вместо шпаги в руках поэта оказывается швабра, ловко выхваченная им из рук невесть откуда взявшейся на сцене уборщицы. Вряд ли этот мешковатый чудак может вообще кого-то убить на самом деле. Даже на поединке. Уж слишком он смешон для ремесла такого. Одет — вообще хуже не придумаешь. Что-то среднее между принарядившимся Плюшкиным и обнищавшим пашой. Он и без носа смотрелся бы нелепо в странном мире этого спектакля, где царит культ физической красоты и плотских утех. Неслучайно на заднем плане красуются горельефы, напоминающие иллюстрации к Кама-Сутре, а в самом начале представления французские дворяне высыпают на сцену с обнаженными торсами, словно участники чемпионата по бодибилдингу.

Кристиан в исполнении фантастически красивого Константина Леонтьева — лишь квинтэссенция этого чувственного, пронизанного эротическими токами мира. Сирано — его противоположность. Он в прямом смысле не от мира сего и не просто от Роксаны отрекается, а скорее от плотской любви, предпочитая ей чистый платонизм. Огромный нос в данном случае не физический изъян, а скорее знак избранничества. В финальной сцене переступающий грань небытия Сирано наделяет гуммозными носами, которые он хранит в небольшом чемоданчике, всех участников спектакля, сам же нос снимает. Подвиг отречения окончен. Теперь можно стать как все.

Роксана (Ирина Купченко) с самого начала понимает, кому принадлежит авторство прекрасных писем и возвышенных речей у балкона. И душой, конечно же, тянется к Сирано, но телом выбирает Кристиана. Совершенная форма и возвышенная душа существуют порознь. И этот дуализм непреодолим. Надо выбирать что-то одно. Стоит ли говорить, что прихотливая концепция, как всегда, мирно уживается у Мирзоева со всевозможными гэгами (иногда смешными, иногда не очень) и — не очень мирно — с логически необъяснимым выбором актрисы на роль Роксаны. Талантливая и красивая Ирина Купченко явно оказывается здесь не в своей возрастной категории. К тому же внешность ее обезображена нелепым париком, отчего временами она чуть-чуть смахивает на молодящуюся Бабу Ягу. Оправдать такое снижение женского образа сложно. Деромантизированным романтическим героем нынче никого не удивишь, но Роксана-страшилка — это чересчур для любой концепции. Почему от этой женщины сходят с ума не только Кристиан и Сирано, но еще и граф де Гиш, смахивающий в исполнении Вячеслава Шалевича на секретаря парткома, не сможет объяснить самый изощренный софист.

Впрочем, все эти претензии сами собой снимаются, когда вспоминаешь другие спектакли Мирзоева, куда более странные, затянутые и находящиеся в непримиримой вражде со здравым смыслом. На их фоне вахтанговская премьера кажется образцом ясности и динамичности. А на фоне совсем уж бесцветного «Сирано», выпущенного недавно во МХАТе, и крайне неудачного сезона в целом и вовсе тянет на событие. То есть может позабавить и критиков, и публику. Кроме, разумеется, тех наивных людей, которые придут в театр в надежде увидеть романтическую драму о героическом французском поэте и его Прекрасной даме. Этих неисправимых ретроградов новоявленный Сирано неизбежно оставит с носом.