Если когда-нибудь будет издана энциклопедия постперестроечного десятилетия (существуют же «Энциклопедия колдовства и демонологии» и «Энциклопедия Третьего рейха»), то слову «стеб» в ней будет посвящена отдельная, обширная и обстоятельная статья. Стеб стал одним из ключевых понятий сегодняшней жизни: общаясь, люди стебаются и в лад этому стебается культура, есть стебные писатели и стебные политики, а стебная журналистика сформировалась уже давно — раннеперестроечный стилек превратился стиль, и он стал законодателем газетной моды.

В «Сирано де Бержераке», поставленном на сцене Вахтанговского театра, Мирзоев попытался стать серьезным: трагедия влюбленного в прекрасную женщину длинноносого поэта в его спектакле так и осталась трагедией. Здесь он не стыдится высоких нот, здесь режиссер хотел растрогать зрителей… Результат любопытен — так мог бы произнести свой знаменитый монолог одетый в клоунский костюм и огромные курносые ботинки Гамлет.

Мирзоевские спектакли выстроены на Максима Суханова, и Сирано стал именно он. Гафт как-то назвал его «глыбой с глазами», и лучше об этом артисте не скажешь: грузное тело малоподвижно, лицо заледенело, а глаза живут, и все, что происходит на сцене, отражается в них — острых, цепких, ироничных, умных, блестяще играющих любую роль. А здесь Суханову приклеили огромный нос, и его глаза превратились в невыразительные щелки. Здесь ему приходится жестикулировать и фехтовать, бегать и прыгать — стильный драматический артист превратился в клоуна, невыразительно читающего звонкие стихи Ростана.

И все же он бывает очень хорош — особенно рядом с Роксаной Ирины Купченко. Сирано огромен, как слон, лыс, как биллиардный шар, и подвижен, словно футбольный мяч, а наряженная в фантастический белый костюм, изящно покачивающая завитой в десятки мелких золотистых косичек головкой Роксана напоминает умную ведьмочку. Она почти бесплотна, у нее кукольное личико и хищная улыбочка, и никакой плотской страстью здесь, разумеется, не пахнет — это сугубо духовное существо, игра природы, женщина, которая любит одними ушами. А рядом с ними счастливый соперник Сирано, Кристиан Константина Соловьева, — тело бодибилдера (все гвардейцы у Мирзоева щеголяют обнаженными торсами), нордический белый парик и воробьиные мозги.

Рядом влюбленный в интеллектуалку вельможа, граф де Гиш Вячеслава Шалевича, играющего этого господина так обстоятельно и важно, словно он не французский, а советский полковник.

Когда Мирзоев хочет ерничать и забавлять, спектакль оказывается на редкость смешон, но он не собирается ограничиваться комическими вариациями на темы Ростана. Режиссер собирается рассказать о самопожертвовании и героизме, и тут дело обстоит совсем по-другому. Мирзоев поставил спектакль о клоуне, который превращается в трагического героя, но комик убил трагика огромным накладным носом Сирано. Последняя сцена с трогательным уходом главного героя в небытие провалена полностью, предшествующая ей раздача накладных носов (Сирано достает их из чемоданчика и оделяет бутафорией всех остальных) кажется затянутой и чересчур дидактичной.

А зал аплодирует, не жалея ладоней, и на этот раз он совершенно прав. Мирзоев поставил не вполне удачный, противоречивый, но живой и остроумный спектакль, в нынешнем вялом и скучном театральном сезоне его работа выглядит очень привлекательно. Человек культуры может погрузиться в стеб, но он же может превратить стеб в явление культуры: постмодернист Мирзоев создает народный театр для «новых русских», и в энциклопедии, посвященной последнему десятилетию, этому тоже может быть посвящена отдельная глава.