Снова «Чайка». Но какая!

Лариса Давтян, Независимое обозрение от 20 ноября 2002

Пожалуй, каждое новое явление этой пьесы будто сознательно стремится ощутить на себе печать известной истины о том, что если чего-нибудь слишком много, то это уже смешно.

Впрочем, «Чайка», поставленная вахтанговцем Павлом Сафоновым, щедра на комизм. Как ни странно, но его заявит с первых минут спектакля Медведенко (Спартак Сумченко), который из бедолаги — учителя преобразился здесь в этакого общительного весельчака, постоянно подтрунивающего над собой. Но вот только Маша (Мария Шастина) так и не реагирует на его шутки.

Спасительный трюизм самоиронии избрал для себя и Тригорин (Сергей Маковецкий), сознающий свою писательскую посредственность и открыто насмехающийся над льстивыми маневрами неутомимой Аркадиной (Людмила Максакова). В комедийном дуэте Дорна (Вячеслав Шалевич) и Полины Андреевны (Ольга Тумайкина) водевильность героини доведена до экзальтированной изысканности женских капризов, которые невозможно представить обращенными к ее мужу Шамраеву (Андрей Зарецкий), эпатирующему собственными приступами экстрима (вроде длительного погружения головы в воду).

Неизбежный комедийный мотив сопровождает здешнего Сорина в исполнении Юрия Яковлева, чьи домашние становятся тем камертоном, по которому настраивается сценическая атмосфера притягательного естества «Чайки».

Не нарушая камерности семейной среды, но, освобождая ее от бытовых реалий, при активной смеховой насыщенности Сафонову удалось воплотить магическую поэтику этой пьесы. Его спектакль можно воспринимать, отрешившись от насквозь знакомого текста, как сеанс интонационно-пластической магии, свершающийся в пространстве воды, песка, камней, деревьев и апофеозной белизны колышущегося покрова из перьев.

Создавая сценический мир «Чайки», режиссер откликнулся на художественные идеи исполнителя роли Треплева — Владимира Епифанцева. Известный в театральных кругах жесткий провокатор Епифанцев в уточненной стилистике Сафонова совершает путь от алхимических поисков в области форм (где самой оптимальной оказался шар) до таинственности «Железной маски».

И этот Треплев уже мог бы перефразировать самого себя, говоря не о новых формах, а о любви: «Если ее нет, то ничего и не нужно». Поэтому финальный приход его любимой Нины (Анна Ходюш), ее рыдания от любви к Тригорину убивают в нем последнюю надежду. Пистолет лежит наготове под неоконченными рукописями. Вопроса, — почему застрелился Константин? — в этой «Чайке» не возникает. Но и трагическое послевкусие не угнетает. Остается эффект восторга и завораживающей упоительной гармонии.