Когорта молодых и перспективных режиссеров пополнилась еще одним действующим лицом. Впрочем, о постановочной одаренности артиста Вахтанговского театра Павла Сафонова заговорили еще до нынешней премьеры. Слухи о том, какой замечательный спектакль по тургеневской пьесе «Месяц в деревне» появился в Щукинском училище распространились по Москве весьма активно. Вахтанговцы решили рискнуть, доверив режиссеру-дебютанту постановку на собственной сцене. Правда, на Малой, но это как раз в духе времени, поскольку молодые предпочитают камерное пространство. А благосклонность звезд первой величины к начинающим режиссерам тоже никого не удивляет.

В «Чайке» Сафонова созвездие — Людмила Максакова, Юрий Яковлев, Сергей Маковецкий, Вячеслав Шалевич.  Выбор молодым постановщиком хрестоматийнейшей классической пьесы удивителен и оправдан одновременно. С одной стороны, дебютанты обычно ищут единомышленников в лице драматургов-современников, делая ставку на новизну, возведенную в абсолют. С другой — именно классика — фундамент первостатейный. Тут уж никто не скажет, что творение режиссера сгубила бездарная драматургия.  «Чайки» летают по сценам столь мощными стаями, что от них рябит в глазах. И кажется практически нереальным, что кто-то в тысячный раз умудрится сказать нечто свежее. Впрочем, Павел Сафонов вряд ли стремился к чистому самовыражению и отчаянному поиску «новых форм» ради них самих. Кажется, куда важнее ему было другое, актуальное, несмотря на свою парадоксальность, — утвердить гармоничный синтез чеховской драмы и современного молодого театра. Его дерзкая и достаточно жесткая режиссура близка к чеховскому пониманию вещей. Сафонов фиксирует тягучую обыденность существования персонажей, и в то же время из этих мелких повседневных примет, как в сказке про Снежную королеву, складывается слово «вечность».

И тут, конечно, поклон в сторону Владимира Епифанцева, не только исполнителя роли Треплева, но и автора идеи сценического оформления (художник Максим Обрезков). Домашний театрик, сложенный из необработанных камней, живо напоминает развалины театра античного, подсвеченные зловещим багровым заревом. А вот «колдовское озеро» замкнуто в тесный и геометрически правильный желобок. Немного воды, узкая полоска песка, усыпанного мелкими камешками. Маска, исконный актерский атрибут, примет живейшее участие в пьесе — в ней выйдет Нина Заречная — Анна Ходюш, чтобы озвучить монолог «мировой души», с ней до конца так и не расстанется Треплев.

Забавные, чуть утрированные одеяния (художники по костюмам Татьяна Зотова и Марина Савчук) ироничны и слегка пародийны в своем смешении стилей. В понимании Сафонова «Чайка» — пьеса с двойным дном. Конечно, комедия, как определил ее жанр сам автор. Но в смешных, гротескных и саркастических эпизодах постановки определенно угадываются нотки сентиментальные, щемящие, трагические. И персонажи столь же неоднозначны, несмотря на всю свою хрестоматийность.

У Сафонова получилась комическая драма о людях, «которые хотели». Но вот беда, хотели совсем не того, что так щедро предлагала жизнь. Драма зрелых, время которых уходит. И молодых, выпавших из родного гнезда, но так и не нашедших своего места на жизненных подмостках. Драма делающих крупные ставки и проигрывающих, несмотря на внешний успех.

Разве что Аркадина в смелом исполнении Людмилы Максаковой чувствует себя комфортнее других. Потому что — актриса, опытная и состоявшаяся, а значит, умеющая наверстывать на сцене упущенное в жизни. Это растворенное в крови актерство как палочка-выручалочка приходит на помощь в нужный момент. К нему привыкли все. Не зря же Тригорин — Сергей Маковецкий, опережая любовницу, сам выкрикивает ее же, еще не прозвучавшие слова. Потому что заранее знает, какими они будут и с какой интонацией подадутся. Аркадина же, почувствовав минутную женскую слабость, тут же хватается за коробку с гримом, как за спасательный круг, и начинает грубо размалевывать лицо, словно пряча его, настоящее, под привычной маской. И лишь только «лицо сделано», как очередная победа тут же одержана, а незадачливый беллетрист — Маковецкий смешно выбрасывает «белый флаг», в качестве которого выступает носовой платок. В подобного «знаменитого писателя» может влюбиться разве что простушка Нина — Ходюш, не высовывавшая носа дальше собственного имения.

Тригорин, нескладный человечек с куцым хвостиком на затылке, то и дело теряет туфли со стоптанными задниками, спотыкается о камни и попадает то ногой, то локтем в воду. Неприспособленный, как ребенок, он явно страдает от собственной одаренности, которая назойливо отрывает его от вожделенной рыбалки. И, как ребенок же, готов закрутить с Ниной не любовь, но игру в нее — они и закружатся по сцене в смешном танце, с вкраплениями поцелуев, распевая фразы вроде «пришел человек, увидел и от нечего делать погубил». Недалекая и весьма тривиальная провинциалочка Заречная — Ходюш, зачарованная столично-богемными отсветами, от Треплева откажется скоро. Эти призраки погубят обоих. Хотя нервный, взвинченный, ершистый Треплев в темпераментном исполнении Владимира Епифанцева чудо как хорош. Впрочем, благодаря режиссерским подсказкам Сафонова и чутью самих молодых актеров оба они поражают прежде всего своей живостью и вызывающей непосредственностью.

Вообще, в сафоновской «Чайке» синтез откровенной чувственности и театрально-игрового контекста дает очень мощный эффект слияния самой жизни и «художественного произведения», столь редкий на современной сцене. И даже сценические «наблюдатели» чеховской пьесы вроде Сорина — Яковлева или Дорна — Вячеслава Шалевича, здесь вышли не комичными резонерами, как бывало, но такими же полноценными участниками жизненной драмы.

Правда, ложка дегтя в бочку меда все же пролилась. И если бы сафоновская «Чайка» вопреки всему закончилась первым действием, цены бы ей не было. В финальном же акте чувство меры и ощущение гармонии, кажется, изменили и режиссеру, и Ходюш — Заречной. И от собственно чайки, подстреленной некогда Костей и традиционно подаваемой на сцену в виде чучела, остались одни только перья. Которыми, как остро заточенными стрелами, все персонажи играют в дартс вместо не менее традиционного лото. Сцену занесло то ли снегом, то ли пухом, от замерзшего озера осталась лунка. Эпизод финального возвращения Заречной и большим актрисам редко удавался, молодая Анна Ходюш предпочла истерику, граничащую с сумасшествием. Впрочем, явная бездарность Нины-актрисы была подана весьма органично. А заключительный полумистический аккорд с метаниями персонажей по замкнутому кругу без труда рассеял ощущение пусть театральной, но все же чувственной подлинности происходящего.

Впрочем, о том, что лучшее — враг хорошего, даже опытные постановщики узнают не сразу. А желание вложить в дебют все свои фантазии, знания и умения вполне понятно и объяснимо. Спектакль же Павла Сафонова отнюдь не стал «очередной» «Чайкой», но выступил в качестве обещания. Последующих открытий и, вероятно, полных побед.