Знакомого публике по ролям в недавно вышедших «Закрытым пространствах», скандальном «Грузе 200» и премьерной картине XXX ММКФ «Однажды в провинции» молодого артиста Леонида Бичевина серьезные журналы о кино уже окрестили «величайшим актером нового поколения». Насколько оправданы такие громкие заявления, можно будет узнать уже этой осенью: в прокат выходит новый фильм Алексея Балабанова «Морфий» по мотивам повести Булгакова, в котором Бичевин сыграл главную роль — доктора-наркомана Полякова. В преддверии премьеры Страна.Ru поговорила с артистом о случайных совпадениях, энергетике наркоманов и актерском таланте Маши Машковой.

— Недавно прошла премьера фильма «Закрытые пространства» — ты остался доволен показом?

— Я на премьере сам увидел картину впервые, так что у меня двойственные впечатления остались. Очень понравилось, как прошло само мероприятие: приятно было наблюдать за реакцией зала, слушать отзывы? Один человек на afterparty сказал, что кино получилось, с одной стороны, очень светлым и легким, а с другой — вызывающим эмоции, порой чуть ли не до слез. Надеюсь, это была честная оценка. А вот моим ожиданиям фильм не вполне соответствовал. Во-первых, в сценарии акценты казались несколько иначе расставленными, увиденная трактовка непривычна и я не со всем согласен… Во-вторых, включилась самокритика. Моя роль в «Закрытых пространствах» непростая, там много очень своеобразного текста — и я хотел подать его максимально интересно. Самым простым решением было поставить на абсурд, но я все-таки решил, что, раз уж это психологическая драма, надо быть максимально правдоподобным. И на показе расстроился чуть-чуть — как оказалось, с поставленной задачей справился не до конца: (с досадой) местами страшно переигрываю, ни себе не могу поверить, ни Маше? В общем, я так и не смог расслабиться и воспринимать картину просто как зритель.

— В одном твоем интервью я читала, что, идя на утверждение в «Закрытые пространства», ты даже не знал точно, какую роль тебе предлагают — агорафоба Вени или же его друга нетрадиционной сексуальной ориентации Ростика. Как такое могло быть?

— История была такая: мы с Игорем познакомились, он позвал меня на пробы. Через какое-то время звонит и говорит: «Лень, извини, в этот раз ничего не получится. Ты мне очень понравился, и в следующем своем проекте я обязательно постараюсь тебя задействовать — но сейчас звезды как-то не так складываются?» В общем, тактично, но отказал. А буквально за шесть дней до начала съемок он вдруг звонит снова: «Леонид! Как ты смотришь на то, чтобы принять участие в нашем проекте? С утвержденным актером начались проблемы, и я хочу, чтобы вместо него играл ты. Подумай — и приезжай завтра». А о какой конкретно роли идет речь — не сказал. Ну, у меня первая мысль: «Так? Понятно? Ростик, гей?». Стал думать: ведь эту роль тоже можно сделать неоднозначной. У Ростика есть такая реплика: «Я до него никогда не дотрагивался! Это просто чувство?» А зритель пусть сам решает — правда это или нет, гей он или так, в поисках? В общем, звоню Игорю, делюсь сомнениями. А он мне в ответ: «Нет, нет, какой Ростик! Я хочу, чтобы ты Веню играл!». Страшно обрадовался, моментально приехал — «давай скорее работать!».

— Твоей партнершей по фильму была дочь Владимира Машкова, Маша — естественно, она сейчас на пике внимания: всем интересно, унаследовала ли она талант отца. А что ты можешь сказать — как работалось в паре с Машей Машковой?

— Замечательно! Она живая, с уникальной энергетикой: сразу чувствуешь, что этот человек — актер. Не середнячок, наученный кое-как играть в кружках и институте, а артист от природы. Ей дан талант. Поэтому работать с Машей было легко и приятно. Главное, что у нас сложился чисто человеческий контакт, не было такого, чтобы поцапались: «Я великая актриса!» — «Зато я великий актер!» — «Ах, ты мне замечание сделал, да как ты посмел!» — и давай друг другу за кадром активно мешать работать.

— Что, в твоей практике были такие случаи?

— Да нет, это я фантазирую сейчас. Но какие-то вещи не совсем приятные все равно происходили. Бывают люди, с которыми очень сложно сработаться.

— А как ты считаешь, с тобой работать легко?

— Скажем так: я не считаю себя безупречным актером. Неудачи случаются. Взять хотя бы учебу, закончившуюся два года назад: иногда выходил в спектакле и ничего сделать не мог. Дуб-дубом. Партнеры мои призывают: «Леня, где ты? Давай, вернись, включись в работу!» — а у меня не получается. Никак, хоть я и стараюсь! Ситуация, конечно, скорее исключительная — но такое бывает, и я этого не отрицаю.

— У тебя, насколько мне известно, нет именитых актеров-родственников. Как ты попал в профессию?

— После школы в колледж поступил, но я, вместо того чтобы учиться нормально, занимался музыкой — в группе пел, на гитаре играл. А колледж был серьезным: либо учишься нормально — либо давай отсюда. Я решил, что надо уходить. А куда — не знал. Чувствовал только, что жизнь надо как-то менять. Необходимо искать дело, которое занимает, «зажигает» изнутри. И я подумал: «Ну что, мне нравится выступать на публике, петь… Нужна сцена!» Решил рискнуть — попробовать в Щукинское поступить. И поступил! С первого раза. — Получается, актером ты стал почти случайно? — Я думаю, что случайно ничего не бывает.

— А какая из твоих пока немногочисленных, но довольно ярких работ в кино тебе самому больше нравится?

— Доктор Поляков из «Морфия». Это новый фильм Балабанова, релиз планируется на ноябрь. Сценарий картины написал Сергей Бодров-младший. В книге «Связной» он есть, называется «Морфий». Причем, насколько я могу судить, Сергей сильно углублялся в материал, черпал информацию из совершенно разных источников. То есть, конечно, из цикла «Записки юного врача» и рассказа «Морфий» взято многое — недаром главного героя зовут так, как в книге. Но помимо этого Бодров добавил и какие-то биографические моменты из жизни Михаила Булгакова. Допустим, любовная линия с медсестрой Аннушкой (ее играет Ингеборга Дапкунайте). Прототип героини — первая жена писателя, которая спасла его от наркотической зависимости. Настоящий Булгаков выжил — а герой его повести в конце стреляется.

— Вы предпочли хэппи-энд?

— А вот посмотрите — узнаете.

— И как ты готовился к роли врача-морфиниста?

— Для ознакомления с врачебно-хирургической составляющей я обратился за помощью к подруге-хирургу Ане Махлай. Она через свои какие-то каналы выбила мне разрешение присутствовать на операции по удалению цирроза печени. Наблюдал все — разрез брюшной полости живота, ликвидацию пораженных тканей? Настоящие врачи, естественно, переживали: «Может, тебе нашатырчику принести? Ты, если вдруг плохо станет, уходи, сразу, не стесняйся». Но я, кстати, на удивление спокойно перенес! Наблюдал всякие тонкости: как держат хирургические инструменты, где стоит хирург, в каком положении должно тело лежать, в каком ритме операция идет? Очень интересно! Ребята пошутили даже — мол, может, пока не поздно, профессию сменишь? (смеется)

— А для ознакомления с наркотической составляющей что пришлось делать?

— Ну, у меня получилось попасть на собрание Анонимных Наркоманов. Меня туда привел мой друг Леша, который сам пять лет был зависим, но уже три года лечится и ничего не употребляет. Хотя, как он сам сказал, бывших наркоманов не бывает — организм меняется на биофизическом уровне. И желание ввести наркотик не пропадает в течение всей оставшейся жизни… Но они стараются от этого позыва уйти, выбрать другой путь. Леша в кризисные моменты вспоминает такой случай: у него был сосед по квартире, запойный алкоголик. Пил неделями — и каждый вечер буянил. А Леша работает, приходит каждый день усталый, вежливо просит соседа вести себя потише — все без толку. Раздражение постепенно нарастает. И в какой-то момент у Леши возникло острое желание взять огромную тяжелую ржавую трубу, лежавшую в общем коридоре, и дать ею соседу-алкоголику по голове. Причем так, чтобы тот затих вообще навсегда. От воплощения этих мыслей в реальность Лешу остановила одна-единственная мысль: «вот убью я его — и что мне дальше делать? Пойти и спокойно лечь спать? Мне же придется с этим жить — но КАК?». И с иглой то же самое: это состояние первобытного ужаса, фатальной неопределенности — как жить дальше С ЭТИМ? Наркотики — то же убийство. Один раз сорвался, вколол раствор — и все, добро пожаловать в ад.

— А как ты изображал чисто внешние атрибуты — походку, осанку, взгляд?

— На самом деле каких-то стереотипных внешних признаков наркомана не существует. Единственное, что их объединяет — ощущение себя вне этого пространства, отсутствие связи с адекватной реальностью. Причем сами они могут этого не осознавать? Но такое есть: вот идет человек, вроде бы такой же, как все, спокойный — а вокруг него энергетика, как у черной дыры. Закручивающаяся воронка, пропасть, утягивающая силу из этого мира в ничто.  — Убедительно рассказываешь, аж мурашки по коже? — А у меня было много времени на подготовку. Для работы требовался снег, которого не было — и съемочной группе пришлось сделать перерыв. И так получилось, что это время я провел в Питере, совершенно один, в огромной пустой квартире? Погружался, пытался во всякие состояния войти? Но, конечно, границы чувствовал: когда становилось совсем плохо, звонил друзьям: «Алло, привет! Как жизнь? У меня отлично!»