Она пела в вокально-инструментальном ансамбле, сочиняла песни, их передавали по Белорусскому радио. Вплоть до окончания школы она серьёзно задумывалась о Гнесинском училище, но, приехав из Минска в Москву, стала поступать во все театральные ВУЗы и везде проходила все туры. Когда нужно было сделать окончательный выбор, Анна ДУБРОВСКАЯ поступила в Театральное училище имени Б. Щукина.

— Анна, в вашей семье были артисты?

— Мама у меня актриса. Была солисткой Минской оперетты. Папа конструктор-изобретатель. Он уже пятнадцать лет живет в Америке. Они с мамой разошлись, когда мне было семь лет, но я никогда не чувствовала, что у меня неполноценная семья, потому что папа всегда присутствовал в нашей с сестрой жизни.

— Чем занимались помимо школы?

— С четырех лет ходила на фигурное катание, потом были танцы, акробатика, гимнастика, параллельно занималась музыкой. Окончив музыкальную школу, продолжала посещать композиторский кружок. При дворце пионеров был ансамбль «Ровесник». Там я пела, там же у меня была возможность исполнять песни собственного сочинения. Обо мне даже сняли передачу, как о талантливом подростке. Муж моей старшей сестры был бас-гитаристом и аранжировщиком в группе «Сябры». Он помогал мне делать аранжировки моих песен. Они часто звучали по радио. Пойдёшь в ГУМ, вдруг звучит твоя песенка, в твоём исполнении. Мы с ансамблем ездили на гастроли. Были в Польше, ГДР, на Дальнем Востоке. Как-то февраль месяц провели в Тихом океане. На нашем маленьком судёнышке была устроена сцена. Мы швартовались к рыболовецкому судну. Они пересаживались к нам, мы давали им концерт, потом отчаливали и плыли дальше, к следующей базе.

— Мама брала вас с собой в оперетту?

— С рождения я находилась в театре, ездила с мамой на гастроли. Я за маму переживала и гордилась ею. Другие дети сидят, смотрят, а у меня мама на сцене играет ромашку или злую королеву. Мы с ней учили текст. Она со мной советовалась, делилась всеми горестями и радостями. Несмотря на помощь папы, ответственность за нас в полном объёме ложилась на мамины плечи. Мама подрабатывала, ездила с концертами от филармонии.  Непросто одеть, обуть двух девочек.

— Вы с детства хотели стать артисткой?

— Нет, я была очень замкнутой, застенчивой. Кто-то из родственников даже сказал: «Твоя старшая сестра Илона такая общительная, а ты какая-то заторможенная». Прочитать стишок перед Дедом Морозом было для меня пыткой. Боясь обнаружить свой голос, я говорила шепотом. Раскрепостил меня ансамбль. Правда, я долго колебалась, что выбрать, музыкальное направление или драматическое. Сильное впечатление произвели на меня гастроли «Современника». Они привозили к нам в Минск «Три сестры», «Мелкий бес». Может быть, тогда я стала больше склоняться к драматическому театру.

— Почему вы выбрали Щукинское училище?

— Там набирал курс Владимир Владимирович Иванов. Замечательный педагог, просто грандиозный. То, что я встретила его, — самое крупное везение в моей жизни. Я могу развиваться в состоянии симпатии, когда в меня верят, тогда идет прогресс в моём движении, иначе даже то, что я умею, я растеряю. Кто-то раскрывается, доказывая и преодолевая. Я в этом смысле не боец. На сегодняшний день я взрослый человек, я научилась этому, а когда начинала и когда про себя ничего не знала, я попала в руки человека, который стал для меня и отцом и учителем.

— Когда поступили, жили в общежитии?

— Первый год я снимала комнату на Шаболовке, потому что мне наговорили много страшного про общежитие. Потом в институте я познакомилась с парнем, он учился старше на курс. У нас был чудесный роман, и я переехала к нему в общежитие. Оказалось, что ничего страшного там нет. В конце первого курса я вышла замуж, а в конце второго родила дочь. Муж окончил Щукинское училище, но занимается бизнесом. Он очень ответственный человек. Будучи ещё совсем молодым, понимал, что раз у него появилась семья, он не может себе позволить чего-то лишнего. Это очень благородно с его стороны. Мы вместе уже четырнадцать лет. Все мои подружки, которые тогда же вышли замуж, уже давно развелись.

— На втором курсе родить ребёнка… Вы не подумали о карьере?

— Нет, это был желанный ребёнок. Ни у мужа, ни у меня не возникло даже мысли избавиться от него. Как раз в институте и надо рожать детей. Даже академический отпуск брать не пришлось. Мне пошли навстречу и позволили пересдать летнюю сессию. Практически до последнего дня я училась и умудрилась ещё сниматься в фильме «Хочу вашего мужа». Я вернулась в апреле из Одессы с озвучания, через два дня уехала к маме в Минск, а через восемь дней родила. Летом мы ездили в Молдавию к родителям мужа. Там девочку окрестили. Какие-то мы были лёгкие на подъём. Мама ушла с работы, и я оставила ребёнка с ней в Минске. Только когда дочери было три с половиной года, я смогла забрать ее в Москву, к тому времени я окончила институт. До этого у нас не было ни денег ни возможности.

— После окончания вы сразу оказались в Театре им. Вахтангова?

— Ещё учась на четвёртом курсе, я репетировала в Театре им. Маяковского у Андрея Александровича Гончарова. Он предлагал мне перейти к нему на параллельный курс в ГИТИС и переехать к ним в общежитие. После окончания меня брали в «Ленком». Я выбрала Вахтанговский. Определяющим было то, что мне сразу предложили роль принцессы Турандот.  — Вчерашняя выпускница, и сразу Турандот?

— В театре возникла производственная необходимость. Исполнительница этой роли Марина Есипенко часто выезжала на гастроли со спектаклем «Без вины виноватые». Михаил Александрович Ульянов посмотрел дипломный спектакль «Царская охота», где я играла Елизавету, и сказал про меня: «Вот эта девочка сможет сыграть». Эта роль безумно сложная, потому что у тебя должно быть состояние праздника, должен свет струиться. Её нельзя играть с плохим настроением, на неё нельзя настроиться, потому что тогда ты будешь просто изображать радость, изображать счастье. Здесь действительно нужно быть внутренне радостным, счастливым, азартным. Когда я такая прихожу, спектакль складывается.

— Как вас приняли в театре?

— Мне было сложно. Человека, который меня бы поддержал, не было. Режиссёр Гаррий Черняховский (он потом уехал в Америку), вводя меня в спектакль, выполнял свою будничную работу, потому что таково было указание сверху, от руководства театра. Конечно, когда начинаешь с Турандот, думают, что пришла артистка, претендующая на главные роли, но в следующие четыре года я ничего не играла, кроме Турандот, да и потом роли, которые я стала получать, были с оказией: кто-то заболел, кто-то не смог. Каждый день приходилось доказывать, что ты имеешь право играть. Только через пять лет я сыграла Дездемону в «Отелло», за которую получила премии «Чайка» и «Триумф». Потом были Алкмена в «Амфитрионе», Зинаида в «Дядюшкином сне», Елизавета в «Царской охоте». На сегодняшний день я уже всё доказала и нахожусь в той форме, когда могу много и интересно работать, но в театре нет ролей, которые я хотела бы сыграть.

— Вы играли Дездемону в «Отелло», вас не смутило, что во всём мире её душат, а в вашем спектакле нет?

— У нас её тоже душат, но в объятьях. Когда я вижу, что у режиссёра есть талант, он мыслит широко, я этому радуюсь, мне будет интереснее создавать образ. Эта сцена одна из красивейших в спектакле и решена безукоризненно. На сцене большая линза, перед ней сидит Дездемона, она понимает, что её сейчас убьют. Начинаются объятия. Монолог идёт по трансляции. Владимир Симонов, играющий Отелло, не говорит. Любовная сцена заканчивается, падает рука, и по линзе, или по зеркалу, течет капля воды или крови, это уж кто как себе нафантазирует. Эта сцена завораживает, рождает много ассоциаций. Это можно было понять по реакции зала. У меня много вопросов к некоторым решениям спектакля. Было очень много неоправданных, натянутых моментов. Попытки режиссёра пойти вразрез с Шекспиром, привнести другую мысль были наказаны самим же Шекспиром. Это было, и играть было тяжело, и выглядело неубедительно.

— На спектакль «За двумя зайцами» зритель ходит на Марию Аронову. Как вы себя чувствуете на сцене, играя роль второго плана?

— Приятного в этом, конечно, мало. Артисты люди амбициозные. Ходишь, как на работу, говоришь себе: сегодня я аккомпанирую главной героине. Не люблю я этого. Как только появилась возможность оттуда слинять, я тут же этим воспользовалась. Есть другой спектакль, «Дядюшкин сон», где тоже солирует Маша Аронова, и хотя мы с Машей ровесницы и учились на одном курсе, я играю её дочь, но я бы не сказала, что у меня роль второго плана. Моя героиня — белая ворона, которая с ужасом смотрит вокруг и живёт со своим пониманием мира. Мне после спектакля говорят: «Твоя Зинаида Афанасьевна такая правильная, молодец». Или: «Как тебе тяжело весь спектакль вести свою линию, ты как натянутая струна».

— Анна, вы можете определить своё амплуа?

— У каждого артиста есть вещи, в которых он чувствует свою силу, и это самая верная его нота. То, чем сильна я, те драматические вещи, которые я могу сыграть, сейчас не нужны. Моя нота сейчас не нужна. Амплуа, которое я представляю, на сегодняшний день менее востребовано. Если использовать терминологию живописцев, сейчас время гуаши, время жирных красок. Время акварели и пастели в прошлом. Попытка вдуматься есть у немногих. Мне одна моя подружка сказала: «Да будь ты блондинкой, будь ты яркой. Пойми, сейчас никто не станет пытаться понять твою глубину». Я же считаю, что нужно оставаться самим собой, в результате это принесёт больше дивидендов, а если нет, ты хоть себе не изменишь.

— Легко осваиваете костюм?

— Я человек пластичный. Занятие танцами даёт ощущение тела. Конечно, неплохо бы начинать репетировать спектакль в костюме, хотя бы недели за две, но, как правило, костюмы готовы в день премьеры, и ты на первых спектаклях наступаешь себе на подол. У нас в пошивочном цехе были две замечательные пожилые женщины, мастерицы высшего класса. Они часто вспоминали, что когда Юлию Константиновну Борисову спрашивали: «Вам не жмёт корсет? Не слишком ли длинный шлейф?» — она отвечала: «Я приноровлюсь, лишь бы было красиво». Это верный принцип. Он повышает требование к себе. Ну, умели же женщины много веков носить корсеты, кринолины, и мы сможем.

— Когда вы в первый раз попали на съёмочную площадку?

— В шесть лет. На Белорусском телевидении снимали фильм «Между А и Б». Благодаря моей старшей сестре, которая снималась там в главной роли, я сыграла в эпизоде первоклассницу. Двоечника выгоняли из класса. В коридоре он встречал меня, загадывал мне загадку про А и Б, и я гордо отвечала: «И». Несколько дней я готовилась, допытывалась у сестры, как это будет. Она для меня была авторитетом, артисткой со стажем. Никогда не забуду этот день. Я тогда в школе ещё не училась. Всю ночь мама утюжила форму, которую моя двенадцатилетняя сестра носила в первом классе. Больше всего меня беспокоило, что мой молочный зуб висел на волоске. Я понимала, что зуб надо сохранить, как же я буду сниматься без зуба. По дороге на съёмочную площадку автобус тряхнуло, и зуб выпал. Когда прозвучала команда «Мотор!», я старалась чуть-чуть открывать рот, благо для моей реплики этого было достаточно. Я всё мечтаю поехать на студию, порыться в архивах, вдруг плёнка сохранилась.

— Больше вы в детстве не снимались?

— В следующий раз я попала на съёмочную площадку на втором курсе, в фильм «Хочу вашего мужа» к Сергею Никоненко. За всё, что я там делала, мне не стыдно, кроме эпизода, где мне оголили грудь. Совершенно ненужная вставная сцена, но тогда было такое время. Обязательно нужна была клубничка.

— Фильм «Ночной дозор», в котором вы снимались, имеет успех.

— Да, это яркое, громкое кино, но я люблю кино про человеческие отношения. Здесь я ничего этого не вижу. Очевидно, есть в нём что-то такое, что мне мало понятно, а кому-то интересно.

— Зачем же вы согласились сниматься?

— Я снималась у Сережи Бодрова, потом случилась эта трагедия в ущелье, фильм не досняли. Я была в каком-то непонятном состоянии, и тут мне предлагают эту роль. Сомневалась я долго, даже запросила немыслимый, на мой взгляд, гонорар, но они приняли мои условия. Когда я начала сниматься, схватилась за голову. Чудовищный грим, который нужно было носить по двенадцать, а то и по семнадцать часов. На лицо мне не только лепили ожог, но и мазали его гелем, чтобы он имел мокнущий вид. В глаз вставлялась линза. Боль была мучительная. Потом у меня была травма глаза. Я заболела ангиной. Были съёмки ночью на крышах, в одной комбинации. По сценарию должен был идти дождь, и поливальная машина нещадно окатывала меня водой. Я была вся в грязи, в искусственной крови. Тысячу раз я спрашивала себя: «Зачем мне это всё нужно?» Но, подписав договор, я не могла сказать: «Ой, я передумала».

— Любая фанатка Ильи Лагутенко мечтала бы оказаться на вашем месте, ведь вы играли его любимую.

— Ну, я не его фанатка. К группе «Мумий Тролль» отношусь спокойно, хотя признаю, что Лагутенко музыкант замечательный и человек прекрасный. Илья нервничал очень сильно, ведь он находился в другом качестве. Недавно в телесериале «Лабиринты разума» я снималась с Еленой Хангой, и хоть она в эпизоде играла саму себя, всё равно волновалась. Я обратила внимание, что люди, которые чувствуют себя уверенно в деле, в котором они сильны, попадая в другую, пусть даже похожую область, теряются. Им кажется, что они что-то не то делают. Мне так интересно за этим наблюдать.

— Что сегодня у вас интересного в кино, в театре, помимо Вахтанговского?

— Играю в антрепризном спектакле «Приворотное зелье», в «Ифигении в Авлиде» по пьесе Еврипида, в «Ромео и Джульетте» режиссера Р. Стуруа играю леди Капулетти, в «Планете» играю с Е. Гришковцом. Только что закончила работу в четырёх картинах. Телесериал «Счастливый» питерский режиссёр Антон Сиверс снял по мотивам «Милого друга» Ги де Мопассана. У него же снялась в фильме «Китаёза» с Сергеем Безруковым. Сыграла главную роль в телесериале «Девять неизвестных» и роль несчастной матери в «Лабиринтах разума».

— Анна, вам приятно быть популярной?

— Слава нужна для того, чтобы было больше предложений, тогда увеличится возможность выбора, и я не могу сказать, что не востребована. На сегодняшний день у меня работы предостаточно, причем такой, к которой стремится моя душа. Через профессию я познаю себя. Раньше я боялась периодов простоя, старалась заполнить даже не очень стоящей работой образовавшуюся пустоту. Сейчас я не боюсь пустоты. Лучше я займусь домом, мужем, дочерью, чем буду тратить время на «сублимацию».

— Муж смотрит ваши спектакли?

— Смотрит, очень волнуется, говорит: «Когда сижу в зале, мне так за тебя страшно, что, кажется, лучше бы я сам вышел и сыграл».

— Дочь хочет быть артисткой?

— Она-то хочет, а я не хочу. Хотя она поёт хорошо. Ниночке сейчас тринадцать лет, посмотрим, может быть, она увлечётся чем-нибудь другим.

— Вы не похожи на маму тринадцатилетней дочери.

— Ну да, она у меня к тому же такая крупная девочка. Я иногда смотрю с удивлением: «И эта взрослая девушка — моя дочь?» Я-то себя ощущаю ещё молодой девушкой, а тут ещё какая-то девушка, и не просто девушка, а моя дочь.