6 мая народному артисту СССР, худруку Щукинского училища, педагогу Владимиру Этушу исполнится 85 лет. В Театре им. Вахтангова он работает более полувека, в «Щуке» — с момента окончания училища. О проблемах сегодняшнего российского театра размышляет прославленный актер, лауреат премии «НИ» «Человек-эпоха» накануне своего юбилея.

— Очень часто приходится слышать, что много артистов недоученных, а ведь был запрет на съемки до второго курса. Что сейчас происходит с театральным обучением и с маркой «Щуки»?

— А что происходит со страной? То же самое и с обучением. Насколько возможно, мы держимся, но…

— Конкурс у вас такой же?

— Да. Конкурс большой.

— То есть у вас есть возможность выбирать людей, выбирать талантливых?

— Да, есть возможность, и выбираем. Но вопрос — из кого выбирать! Мне надоело, но я часто рассказываю этот факт. Когда парень сдал все экзамены по мастерству, и на коллоквиуме я его спросил — какие пьесы написал Чехов, возникла долгая мучительная пауза. И дрожащий неуверенный голос: «Мать?» Это было. Ну как же — парень, который поступает в театральное учебное заведение, такого не знает.

— Ну не любит он Чехова!..

— Да пусть не любит, но хоть бы знал!..

— А то, что происходит вообще в театре, вам нравится? Вы говорили, что на «Голую пионерку» не пойдете!

— И не пошел! Потому что я этого не понимаю категорически!

— А нет ли в этом «непонимании» извечной проблемы отцов и детей?

— Наверное, наверное есть. И это я понимаю, но преступить через себя не могу. Да и не пытаюсь, в общем.

— По крайней мере, на территории «Щуки» у вас есть возможность воздействовать на процесс?

— Вы знаете, в какой-то момент мы разрешили платное обучение. Я сколько мог сопротивлялся, будучи ректором, а потом подумал, что нам тоже надо зарабатывать деньги. И решили так: проходной балл, к примеру, 15, а тому, кто не добрал балл, мы предлагали поступить на платное отделение. При 13 уже сомневались, а при 12 не брали категорически. Мы, таким образом, удерживали какой-то уровень. Сейчас это понизилось, и мы имеем неприятности.

— Перейдем от художественных вопросов к административным. Как вы относитесь к театральной реформе?

— Надо искать выход. Мы так привыкли, что театр дотируется, что без этих субсидий он жить не может.

— Но ведь академические театры останутся?

— Останутся те, которые будут каким-то образом дотироваться. Но это исключения. Я про театральное дело в стране говорю, и не надо ограничиваться только Москвой. Театр так не выживет, либо превратится черт знает во что.

— Вы играете в антрепризном спектакле «Неаполитанские страсти». Относитесь к нему как к бизнесу или как к искусству?

— Я вам скажу, что артист не может относиться к своему труду только как к бизнесу. Артисту обязательно нужно, чтоб его похвалили, ему обязательно нужны эти вот глаза, ему нужны аплодисменты. Непременно нужна зрительская оценка, а иначе — для чего он играет? Только тогда артист получает окончательное удовлетворение. Результат окончательно определяет только зрительский успех.

— Вы много ездите с гастролями. Зрители Москвы и регионов оценивают антрепризы по-разному?

— Неверно думать, что Москва, избалованная, реагирует на качество, а регионы реагируют на лица. Как играть — это важно. Сейчас в антрепризе «Неаполитанские страсти», в которой играю и я, еще заняты Вележева, Купченко, Панин, Баринов, Стеклов, это все известные и очень профессиональные артисты, давно заслужившие успех у зрителя.

— Как обстоит дело с Центром Владимира Этуша, который вы создаете?

— Я его создаю до сих пор, вот уже лет семь. И здание под снос, которое нам предоставили на участке в районе Таганки, как стояло, так и стоит. До сих пор в состоянии бумаг, есть много резолюций, но здание как стояло, так и стоит.

— Вы же коренной москвич, щукинец, вахтанговец. Вам нравится, как меняется город, его центр?

— Нет. Я очень люблю старую Москву, теперешнее Замоскворечье, люблю старые арбатские переулки, чудом сохранившиеся. Очень мне нравилась Собачья Площадка на месте Нового Арбата. А вырос я в старом доме у Яузских ворот.

— Владимир Абрамович, а как ветеран, вы какую пенсию получаете?

— Я не знаю, правда. Она приходит в сберкассу, на книжку, туда же приходят и другие поступления. И я не отличаю, просто снимаю и все.

— Как относитесь к тому, что в этом году в Параде Победы примет участие военная техника?

— Правильно, что будет техника, повышает патриотизм. И прием в Кремле для ветеранов — тоже правильно.

— Вам очень надоел товарищ Саахов?

— Нет, пускай будет. Саахов — это уже легенда, все разговаривают со мной моим же текстом: «Шляпу сними, садись». Сначала меня даже предупреждали, что опасно делать акцент, могут восточные народы обидеться, а потом оказалось, что это даже прибыльно.

— В «Иван Васильевич меняет профессию» у вас тоже знаковая роль, которая вам накаркала печальную историю с ограблением?

— Это смешно: я был в Геленджике, и звонят мне из милиции: «Вас обокрали, Владимир Абрамович». Я спрашиваю: «А что украли?!» Пауза, и голос милиционера: «Два магнитофона?» Он не смог удержаться.

— Любимые партнеры в театре у вас есть?

— Я играю с Ароновой в «Дядюшкином сне» — замечательная партнерша!

— Но ваша любовь к Ароновой не мешает вам подшучивать над ней.

— Ну а почему бы и нет?

— А вам отвечают такими же шутками?

— У нас демократия.

— Вы в Вахтанговском театре больше 60 лет. Вахтанговский дух — сохранился сегодня? И как перспективу развития театра оцениваете с приходом нового главного режиссера?

— Сейчас оценить перспективу невозможно: судить Туминаса рано пока — времени прошло мало, еще первый его сезон не закончился, да и вообще тех людей, которые составляли атмосферу театра Вахтангова, уже нет.

— А есть ли сегодня проблема занятости у возрастных актеров?

— Да, есть. А потом, режиссерам неохота возиться с «возрастными» артистами. Может, и спокойней работать с молодыми, чем с маститыми и опытными. Я везде говорю, что я голодный артист!

— А если вам принесут пьесу — новую драму, но роль будет хорошей — согласитесь?

—Конечно!

— А если Серебренников ставить будет?

— Вот тогда я подумаю, не поставит ли он меня вверх ногами. Он хороший парень, но испорченный.

— А Мирзоев у вас много ставил — тоже непростой режиссер.

— И не надо было, чтоб он ставил.

— Но почему? Мир же хорош разнообразием?

— Простите, пожалуйста, вы за время нашей беседы видели, чтоб я встал вот так вот? (высоко поднимает ногу). Это нонсенс! А они именно так и ставят, чтоб все было вверх ногами! Если говорить о Вахтангове, то два его основополагающих спектакля — это «Принцесса Турандот» и «Гадибук». Это все спектакли острой формы, но ни в одном не нарушалась органика взаимоотношения артистов. Я с большим удовольствием прочел у Товстоногова, что он считал своим учителем Немировича, до тех пор, пока не приехал в Москву и не посмотрел «Принцессу Турандот» — тогда он написал, что у него два учителя. В «Турандот» были маски, но не была нарушена правда взаимоотношения людей. Гриценко играл мальчика, но он долго над ним работал, это были манеры и пластика, выращенные изнутри. Яковлев, играющий старика, был абсолютно органичным, а не глупцом с прицепленной бородой. В искусстве многое очень сильно изменилось, к моему глубокому сожалению. Станиславский ценой больших усилий все-таки создал свою систему, и по ней работали все театры. В этом была некоторая унификация, но была и настоящая творческая работа, были определенные нормы, которые не позволяли артисту халтурить. Культура поменялась. В том числе и культура взаимоотношений.