Как театр начинается с вешалки, так актер начинается с фамилии. Его фамилия, как гром, коротка и ясна, не запомнить ее невозможно. А после таких шедевров, как «Кавказская пленница», «Двенадцать стульев» и «Иван Васильевич меняет профессию», понимаешь, что фамилия Этуш не просто принадлежит замечательному актеру. Этуш — это уже знак качества, или, как принято нынче выражаться, — бренд.

— Владимир Абрамович, перед нашим разговором мне вспомнился Ефим Копелян. Самая сильная, на мой взгляд, его «роль» — голос за кадром в сериале «Семнадцать мгновений весны». А одним из характернейших признаков вашей актерской индивидуальности является… кавказский акцент. Вы коренной москвич, откуда он у вас?

— Актер, согласитесь, должен уметь подражать любому голосу. Только одни это делают хорошо, другие — не очень? Дело было еще до войны, мне очень нравилось, как говорит Ираклий Луарсабович Андроников: вкусно, с невесомым грузинским акцентом. Я ходил за ним по пятам, слушал его разговоры, бывал на всех его концертах. И в конце концов научился ему подражать, делал это даже публично. Потом война, судьба забросила меня на Кавказ, а после войны я женился на девушке из Баку. В результате я могу скопировать три акцента, а они совершенно разные: грузинский, армянский и азербайджанский. Что я и продемонстрировал в «Кавказской пленнице», сыграв роль Саахова. Правда, он просто «лицо кавказской национальности» — то ли грузин, то ли азербайджанец… Это, как вы понимаете, было сделано не случайно — чтоб без обид.

— Хорошо. Но я прочитал где-то, что поначалу вы хотели стать режиссером, а не актером…

— Профессия выбирается по душевной склонности. В юности, ничего толком не зная о профессии режиссера, я сунулся поступать в ГИТИС на режиссерский факультет и, слава богу, не поступил. Даже сейчас, будучи уже профессором и имея возможность порежиссировать, я этой возможностью не воспользовался ни разу. Работать с артистом, студентом, выявлять его возможности — мне по душе, а ставить спектакль — нет. Я просто не умею это делать.

— Вы продолжаете играть в своем Вахтанговском театре?

— Играю одну роль в «Дядюшкином сне» Достоевского. Руководство театра думает над тем, какую работу дать мне еще. Желание играть и силы есть, и я все время пристаю к начальству. А в кино ничего серьезного не предлагают, так, случайные небольшие роли.

— Ваша альма-матер, Вахтанговский театр, знал всякие времена: взлеты и падения. Как сейчас там идут дела?

— Я бы так сказал: сейчас он не на взлете и не в падении, то есть плывет по ровному месту. — Вы ведь в этом театре ровно 60 лет работаете. Вам должно быть немножко обидно…

— И даже не немножко. Дело осложняется тем, что вот-вот должна начаться театральная реформа. По тому, как она вырисовывается, ни к чему хорошему она не приведет. Мое глубокое убеждение, что русский театр — это национальное достояние России. И он никогда не существовал за свой собственный счет, всегда был на дотации. Перевод всех театров на самоокупаемость в нынешних условиях означает, что некоторые театры просто закроются. Какие-то театры все-таки останутся на дотации, поговаривают, что Большой, Малый, Художественный и наш, Вахтанговский. Но точно никому ничего не известно.

— Какую свою роль в театре вы считаете самой удачной?

— Я могу говорить не об удаче, а об отдаче, которую я ощутил, отыграв тот или иной спектакль. Назову в этой связи несколько спектаклей: «Два веронца» Шекспира, «Западня» Золя, «Мещанин во дворянстве» Мольера.

— Борис Ливанов всю жизнь мечтал сыграть Гамлета, но так и не сыграл. У вас есть мечта сыграть какую-то роль во что бы то ни стало?

— Должен вам сказать, что несмотря на то, что карьера моя удалась, я остался артистом «голодным». Я никогда не получал столько и таких ролей, которые мне хотелось бы сыграть. Перечислять не буду, это весь, считайте, классический репертуар.

— Все-таки, вы играли довольно много и в кино, и в театре. Как вы считаете, роль, особенно сильная, влияет на характер артиста, его привычки, мировосприятие?

— Мое мировосприятие, мои знания и мастерство влияют на то, как я сыграл ту или иную роль. А обратного влияния я никогда не ощущал: как был Владимиром Этушем, так и остался им. Некоторые актеры, правда, говорят: вошел в роль, не могу из нее выйти. Врут, я думаю.

— У вас, говорят, отличное чувство юмора. Россияне живут сейчас тяжело, все время случаются какие-то катаклизмы. Чувство юмора у них сохранилось, как вы считаете?

— Все зависит от человека, но в целом у россиян замечательное чувство юмора, юмор этот, я бы сказал, не поверхностный, а нутряной. Хотя характер юмора, конечно, изменился, поскольку сильно изменилась наша жизнь. Юмор — вещь скоропортящаяся: сегодня это смешно, завтра никто не поймет, что тут смешного.

— Вы следите за творчеством писателей-юмористов?

— Раньше я давал сольные концерты, много читал с эстрады, поэтому и следил, был связан с писателями, они даже специально писали для меня: Городисский, например, Альтов, Аркадий Арканов. А с замечательным Гришей Гориным мы были просто друзьями.

— Вы около 20 лет проработали ректором Щукинского театрального училища, «Щуки». Отличаются ли абитуриенты 1987 года от нынешних?

— Вы не первый задаете этот вопрос. И я всегда отвечаю на него так: я этого не замечаю, потому что тоже со временем меняюсь. Каждый раз я принимаю детей данного конкретного времени. Но я-то тоже, извините, дитя того времени, поэтому ничего нового в том смысле, в каком вы спросили, не происходит.

— Ну а конкурс изменился за семнадцать лет?

— Практически нет. Как было 80 человек на место, так и осталось. Я назвал начальную цифру, то есть до всех трех туров. С образованием у абитуриентов не очень хорошо, мало читают. Я одного студента, прошедшего все три тура конкурса, спрашиваю на собеседовании: какие произведения написал Антон Павлович Чехов? Парень долго-долго морщил лоб, наконец, выдохнул: «Мать». Ну я его и послал, не к матери, конечно, а читать русскую литературу (смеется).

— Вы, кроме ректорства, свой курс в училище имели?

— Я выпустил только один курс, его студенты стали очень известными артистами — но за эти четыре года я не сыграл ни одной роли! Поэтому потом, сколько мне ни предлагали взять курс, я отказывался. Но на курсах своих товарищей я преподавал, преподаю и сейчас актерское мастерство, являясь одновременно художественным руководителем училища.

— Вы подчиняетесь Министерству культуры, оно же училище и финансирует. Этого достаточно?

— Никогда не было достаточно, поэтому именно при моем ректорстве было введено платное обучение для некоторых студентов. Я долго размышлял, с кого и сколько брать за учебу. И придумал такую схему: предположим, проходной балл 14, а недобравшим один, максимум два балла мы предлагаем за обучение платить. Но только этим. Ниже 12-бальников не предлагаем, потому что это будет уже качественно другой контингент, правильно?

— Плата за учебу, конечно, щадящая?

— Ну, конечно, у нас все щадящее? Если закруглить наш разговор о финансировании училища, то нам помогают и спонсоры. Их немного, но они есть.

— Вернемся к актерству. Если бы вам сейчас предложили, оставив должность худрука «Щуки», сыграть роль в любом спектакле, какую роль и в каком спектакле вы бы выбрали?

— Хороший вопрос. Не знаю, помните ли вы такого актера — Стржельчика?

— А кто ж его не помнит? Это был один из ведущих актеров Ленинградского БДТ, а в кино он сколько снимался!

— Так вот, в спектакле американского драматурга Артура Миллера «Цена» он блестяще сыграл старого еврея Соломона. Этого Соломона и я бы с удовольствием сыграл. Сейчас вопрос о постановке пьесы «Цена» находится в стадии обсуждения. Не так все просто…

— Два слова о вышедшей недавно вашей книжке «И я там был»? — Она вышла в 2002 году. Я описываю там всю свою жизнь, все свои роли, всех своих жен (смеется).

— Вы, я помню, приезжали в Америку. Мысль остаться там была?

— Да, я дважды бывал в Америке. Одни раз сам, со своими концертами, второй — со спектаклем Владимира Андреева по пьесе Павла Когоута «Такая любовь». Но мысли остаться не было никогда! Языка я не знаю, что я там мог делать со своей профессией? Хотя возможность стать американским пенсионером у меня была — в Нью-Йорке живет моя родная сестра. Но я и сейчас, на девятом десятке, не желаю быть пенсионером. — Недавно я смотрел по телевидению передачу о юбилее Щукинского училища, и называлась она весьма забавно: «Щукины дети». Напомните, пожалуйста, знаменитых выпускников этого училища.

— Ну, во-первых, это ветераны Вахтанговского театра: Юрий Яковлев, Михаил Ульянов, Юлия Борисова, Николай Гриценко. А вот Людмила Максакова была студенткой того курса, который выпустил я. Назову еще артиста Овшарова, он стал профессором нашего училища. Артист «Ленкома» Збруев — тоже выпускник моего курса. Костя Райкин, Александр Ширвиндт, Михаил Державин — это все выпускники Щукинского училища.

— А из молодых кого можете назвать?

— Сергея Маковецкого, например.

— Кто ваши близкие друзья?

— Я остался один. Друзья мои ушли, к сожалению. Я очень дружил с Юрием Никулиным, хорошие отношения связывали меня с Леонидом Гайдаем, который после «Кавказской пленницы» приглашал меня во все свои картины. Ушел из жизни и мой очень близкий друг Юрий Сосенко, но ни к кино, ни к театру он отношения не имел, был архитектором. Уход друзей — вещь грустная и неизбежная…

— И все-таки: вы счастливый человек, Владимир Абрамович?

— В основном, да. А полностью счастливыми бывают только дураки.