Василий Лановой считает, что современное общество потребления, гребущее всё себе исключительно во имя персонального блага, просуществует от силы ещё несколько столетий.  Давным-давно в одной из центральных газет среди огромной читательской аудитории (преимущественно женской) провели опрос, призванный составить список русских мужчин секс-символов. Названо было множество имён, двадцать из которых и вошли в почётный перечень маскулинной гордости нашей страны. Персоналии были самые разные, но в основном, конечно, узнаваемые публичные люди. Мне тогда запомнились две фамилии. Причём принадлежали они отнюдь не современным медиа-персонам. Это были актёры старой русской школы, осенившие себя многолетней славой и искренним страстным обожанием нежной половины населения одной шестой части суши.

Абсолютным лидером голосования стал Вячеслав Васильевич Тихонов — легендарный Штирлиц, безвременно покинувший нас год назад. Второй красавец на все времена — слава Богу, ныне здравствующий Василий Семёнович Лановой.

Согласитесь, когда тебе уже далеко «за семьдесят» (а Лановому сейчас, если быть точным, семьдесят шесть), на звание секс-символа можно рассчитывать разве что за значительные прошлые заслуги. Однако, увидев воочию этого замечательного актёра, я понял, почему место в пантеоне женской любви будет гарантировано ему ещё добрую сотню лет.

Гордая осанка Василия Семёновича, благородный аристократический профиль, глубокий мужественный голос — всё при нём до сих пор, как и полвека назад, когда он стал широко известен советским зрителям. Говорю вам честно, это мужчина в истинном смысле слова: в нём есть мощь, закалка, принципиальность и даже саркастический, немного циничный юмор. Глядя на эту, с позволения сказать, изящную глыбу, современные герои дамских грёз кажутся непреодолимо мелковатыми. К слову, тот же Брэд Питт действительно росточком не вышел. На Ланового поистине приятно смотреть. Но ещё лучше — слушать его завораживающее, звенящее чтение Толстого или Пушкина. Или слушать, как он поёт песню из сделавших его легендой «Офицеров». Всем этим вдоволь смогли насладиться счастливцы из числа попавших на творческий вечер артиста. На котором он ещё и благодушно, и подробно отвечал на вопросы из зала и щедро делился историями своей долгой и насыщенной биографии. Несколько из них — вашему вниманию.

Кино — это моя любовница

«За свою карьеру я снялся в более чем шестидесяти фильмах. Приблизительно столько же ролей сыграно на сцене Театра Вахтангова. Я никогда не помышлял оставить подмостки в угоду большому экрану, поскольку видел: многие артисты, которые так поступали, вскоре погибали — в творческом смысле, конечно. Убеждён, ежедневный театральный тренаж для исполнителя просто необходим, тогда и в кадре он будет выглядеть более убедительным. Обратите внимание, лучшие киношные работы были сделаны именно актёрами театров. Когда мне предлагали окончательно бросить сцену и всецело посвятить себя кино, я говорил: „Нет! У меня есть замечательный дом со всей своей бытовой вознёй, дрязгами, маленькими и большими радостями. Это театр. А кинематограф — любовница, и она должна знать, что всегда будет оставаться на втором месте“.

Я начал сниматься в 1953-м. Этот год памятен кончиной Сталина. Тогда были по-настоящему трагические времена. Мы боялись, поскольку не понимали, чего ждать. Американцы раскидали вокруг СССР военные базы с серьёзным вооружением, а страна внезапно лишилась символа Победы, которым был Иосиф Виссарионович. На этом фоне в сентябре 1953 началась работа в картине „Аттестат зрелости“. Было мне тогда восемнадцать с половиной лет, я только успел поступить в МГУ на факультет журналистики. Вернувшись через полгода со съёмок, корреспондентом я себя уже не видел, забрал из МГУ документы и отнёс их в училище имени Бориса Щукина при Театре Вахтангова.

С тех пор вот уже пятьдесят три года тружусь в нём и пятьдесят семь снимаюсь в кино. Журналистикой я занимался всего месяц, но успел понять самое главное: журналист обязательно кого-то должен обслуживать. Служить рупором — государства, богатого или, наоборот, бедного заказчика — не для меня. Поэтому и сбежал в актёры. Один из двух моих сыновей — Александр, впрочем, получил именно журналистское образование. Ни он, ни Серёжа не пошли артистической стезёй. Мы как родители были против. Своих детей в театр практически не пускали, водили только на самое лучшее. Я и моя супруга Ирина Купченко на своей шкуре знаем, что это за профессия. Чудовищная и прекрасная, но в ней сложно добиться настоящего успеха. Либо он есть, либо тебя постигает забвение. Со мной на курс поступало человек восемьдесят — все как один одарённые и трудолюбивые. Сейчас из них помнят от силы десяток имён. А остальные пали жертвами любимого дела и остались безвестными. Такой судьбы своим чадам никто не пожелает»

Советское образование — самое лучшее

«С 1985 года я работаю на кафедре художественного слова и сценической речи в Театральном училище имени Щукина. Сначала был преподавателем, затем стал профессором и заведующим этой кафедрой. Молодёжь сейчас, к сожалению, не так хорошо ориентируется в классическом материале, поэтому одной из своих главных задач считаю необходимость всемерно прививать любовь и понимание русской литературы.

Раньше для нас знание „Войны и мира“ чуть ли не наизусть было естественным, теперь же выпускники школы с трудом вспоминают даже ключевых персонажей этого великого произведения. Считаю, что это чудовищный пробел в общеобразовательной программе, ведь если раньше на Пушкина отводилось шестьдесят часов, то сегодня всего пятнадцать-двадцать. Можно ли за этот коротенький период что-то всерьёз постичь? Сомневаюсь.

Мы как-то позабыли, что даже в США советское образование признавали лучшим в мире. А в наши дни всю систему обучения зачем-то пытаются подвести под западный знаменатель. Меня часто спрашивают, почему я столь рьяно защищаю устройство, существовавшее при Советском Союзе. Начнём с того, что никто не идеализирует коммунистическое прошлое. От плохого необходимо отказываться, но хорошее следует сохранять. Один простой пример. Возьмите трёх знаменитых актёров социалистической эпохи: Ульянов, Яковлев и Лановой. Все мы практически „от земли“. Спрашивается, не будь СССР, где бы мы все оказались? Так бы и пасли в деревне коров.

По крайней мере, о молодёжи власть тогда заботилась. Существовали и специальные организации, и летние лагеря, и спортивные общества. А теперь подрастающее поколение предоставлено само себе. Надеяться на какую-то консолидацию, общность интересов, патриотизм попросту не приходится.

Когда в 1991 году на меня насели с вопросами типа „ну и как вы сегодня посмотрели бы на своего Павку Корчагина?“, я, как мне кажется, высказал одну довольно точную мысль. Я уважаю Павку гораздо больше, чем когда-либо раньше: дай Бог, чтобы нынешние дети хоть во что-то верили так же свято и бескорыстно, как этот человек в свою идею. Идею, кстати, библейскую: не задумываясь отдавать свою жизнь за других — не за себя. Современное общество потребления, гребущее всё себе исключительно во имя персонального блага, просуществует от силы ещё несколько столетий — об этом пишут американские философы. Потребительство — самый страшный яд для человечества. Так почему я должен ругать Павку — человека бескорыстного и принципиального?».

Восход звезды

«Что касается моих юных лет, то их довольно точно можно проиллюстрировать словами из „Истории государства российского“ Николая Михайловича Карамзина: „Дети войны, как правило, всегда быстрее взрослели, быстрее познавали добро и зло и быстрее мужали“.

В 1941 году 20 июня мама отправила нас из Москвы отдыхать на Украину к бабушке и дедушке. Через месяц она должна была приехать сама. Но ни через месяц, ни через год, ни через два мы так и не увиделись. 22 июня в четыре утра мы сошли на перрон и увидели над головой гитлеровские самолёты, летящие бомбить Одессу. Всё изменилось в одночасье. О родителях до конца войны так ничего и не было слышно, а годы Великой Отечественной прошли в селе Стрымба с бабушками и дедушками. Сначала Одесскую область оккупировали немцы, за ними пришли румыны. 10 мая 1944 года была отбита Одесса, нас освободили недели через две.

А ещё через неделю наконец приехала мама. Когда по деревне уже разнёсся слух, „шо мамка Василя“ уже на станции, я со всех ног помчался туда. Чёрная, исхудавшая женщина — пробежал сначала мимо неё, даже не узнав. Никогда не забуду ту минуту, когда мать крепко подхватила меня на руки и подняла к небу, — сильно, как тигрица. Та пора стала для нас — детей — настоящей школой мужества, о которой говорил Карамзин и которая закалила не только дух, но и тело. Начать с того, что за все четыре года никто из детей ни разу не заболел, хотя и случались страшные холода. А всё потому, что бабушка толкла в ступе чеснок и заставляла его есть.

В нашей хате квартировал немец — толстый майор. Глядя на нас троих, он доставал фотографию со своими тремя сыновьями и рыдал. Каждый раз. Как-то подарил мне свой пояс с металлической пряжкой. Мне очень нравилась вещица, я с ней никогда не расставался. И вот однажды на улице останавливается немецкая военная машина. Оттуда высовывается офицер. „Отдавай пояс“, — говорит. Я: „Нет, это подарок“. Тот, недолго думая, достаёт автомат и даёт очередь прямо у меня над головой. Пояс я отдал. Правда, потом долго заикался… Если подумать, я рисковал никогда не стать актёром, так как заикание было очень сильным.

Уже после войны, когда мы вернулись в Москву, меня отвели к известному врачу. Доктор сказала, осмотрев меня: „Ведь мальчик жил на Украине? Вот и пусть поёт народные песни, в них сплошь протяжные гласные. Лучшего лекарства не придумать“. Так и пел полгода день и ночь, пока недуг действительно не отступил.

В октябре 1941 года учитель читал в классе „Как закалялась сталь“. Помню, книга произвела на меня грандиозное впечатление. Когда впоследствии снимали „Павла Корчагина“, я был согласен только на главную роль. Спустя много лет, уже снявшись в „Анне Карениной“, мне довелось попасть в родную деревню. Тогда я, можно сказать, был уже звездой, а премьера фильма только прошла по всей стране. Я играл графа Вронского и очень часто появлялся в кадре на лошади. Так вот, в Стрымбе меня встречает полсела во главе с дедом. Его просто распирало от гордости, что именно он в детстве научил меня держаться в седле, о чём громогласно и было сообщено всем собравшимся. Дед был прав: благодаря ему я всю жизнь потом снимался без дублёров, если дело касалось поездок верхом».

Полосатый рейс — навсегда

«В творчестве всё относительно. Дорожить нужно каждым героем. Наверное, самой запоминающейся моей ролью, которая однозначно остаётся и самой любимой, стал крохотный эпизод на пляже в картине „Полосатый рейс“. Моя первая жена Татьяна Самойлова снималась тогда в Одессе. Я приехал навестить её, а неподалёку в это же время заканчивалось производство „Полосатого рейса“. Режиссёр, случайно встретив меня в гостинице, принялся уговаривать сняться в эпизоде. „Будешь королём пляжа“, — убеждал он. Как можно! В моём арсенале уже тогда были громкие главные роли, сильные характеры. „Пойми, иногда маленький второстепенный персонаж переживает всех твоих больших героев!“. В этом я имел счастье убедиться. „Группу в полосатых купальниках“ мне и теперь припоминают чуть ли не ежедневно.

Есть и из недавней практики любопытные истории. С середины 90-х годов я играл на сцене роль Джорджа Бернарда Шоу в пьесе „Милый лжец“ Джерома Килти. Когда два года назад развязался грузино-осетинский конфликт, в театре раздался звонок. На другом конце провода был американский офис, оформлявший авторскую лицензию на использование текста пьесы. Они требовали незамедлительно приостановить показ спектакля. Наша реакция была весьма жёсткой. Хорошо, мы уберём „Лжеца“ из репертуара, но за это отнимем у вас право слушать Чайковского, читать Толстого, ставить Чехова. Разразился большой скандал. Пришлось даже поднимать вопрос в Общественной палате, членом которой я тогда являлся.

Недавно классический фильм советской эпохи „Семнадцать мгновений весны“, в котором я имел честь принимать участие, „раскрасили“. Учитывая неоднозначность мнений в отношении подобных инициатив, выражу свою позицию. Я резко отрицательно отношусь к этому. Более того, недавно до меня донесли информацию о том, что аналогичную процедуру собираются проделать и с „Офицерами“. Пусть только попробуют!»

В Театре Вахтангова находиться для меня комфортно

«Когда мы все начинали, процент талантов просто зашкаливал: у каждого была яркая творческая индивидуальность, харизма, типаж. Мы никогда не соревновались с коллегами. Нужен был яркий характерный актёр — звали Гриценко; требовался комедийный — брали Яковлева; социальный герой — Ульянов. Ну а за страстных любовников всегда отдувался Лановой. Никакой конкуренции! Каждая ниша была идеально заполнена.

Для актёра с таким амплуа, как у меня, был бы естественным вопрос о любимых партнёршах. Мне везло на блестящих актрис, выделить можно многих. Но стоит, наверное, вспомнить Алису Фрейндлих, с которой мы играли в картине „Анна и командор“ в 1974 году. Это любовная история об учёном и его супруге. С тех пор мы очень дружны. Когда в Санкт-Петербурге в БДТ отмечали мой семидесятипятилетний юбилей, Алиса никого не пустила вести вечер, захватив инициативу в свои руки. Для меня такой жест был очень приятным и радостным. Всё-таки в кино такие долгие и тёплые взаимоотношения складываются нечасто: снялись вместе и занялись каждый своим. А тут другая история. И я это ценю. В последние два десятилетия с нашим государством происходило много катаклизмов, в том числе и в сфере искусства и культуры. Не обошлось без потерь. Но в целом картина уже вырисовывается. И она, по моему мнению, несёт оптимистичный заряд. Такая потенциально талантливая страна, с таким народом обязательно прорвётся».