24 февраля в Америке раздадут «Оскары». И никогда еще в России так напряженно не следили за тем, кого выберут в номинации «лучший фильм на иностранном языке». Сразу два русских режиссера оказались в пятерке номинантов. Сергей Бодров старший с фильмом «Монгол» совместного производства России, Германии, Казахстана и Монголии — выдвинут от Казахстана. И Никита Михалков с картиной «12» — от России. 21 февраля русский десант улетает в Лос-Анджелес. Сергей Маковецкий, сыгравший в «12» одну из самых значительных ролей, знаком с Американской киноакадемией и по другому фильму — «Душка» Йоса Стеллинга. В нидерландской ленте Маковецкий сыграл главную роль, и она тоже была в числе номинантов на «Оскар», но не вошла в окончательный список.

Накануне отлета в США Сергей Маковецкий дал эксклюзивное интервью «МК». Два фильма с его участием номинировались на нынешний «Оскар», церемония которого пройдет уже 24 февраля. Правда, «Душка» гениального голландца Йоса Стеллинга, где Сергей Маковецкий сыграл главную роль, в окончательный список номинантов так и не вошла. Зато картина «12» Никиты Михалкова, в которой актер исполнил роль одного из присяжных, — уже на финишной прямой. По этому поводу «МК» и встретился с актером Сергеем Маковецким.  И первый вопрос, разумеется, относился к самой животрепещущей теме.

— Сергей Васильевич, картина «12» номинирована на «Оскар». Если фильм победит, как вы думаете, у нас будут радоваться?

— Мне рассказывали, какая была радость в Нидерландах, когда фильм Йоса Стеллинга «Душка» заявили на «Оскар». Об этом писали во всех газетах. Национальный праздник: нашу картину отправили попробоваться на «Оскар». Фильм «12» уже вошел в число номинантов. Реакцию знаете?.. (Вздыхает.) Мы не умеем радоваться. Даже своему успеху. Мы почему-то себя не уважаем. Пока мы не научимся искренне радоваться — за страну, за ее успехи, — с нами ничего хорошего не произойдет. Американцы встают, когда поднимается национальный флаг, исполняется их гимн. И это не показуха, а искренняя позиция. И отсюда все — чистые дороги, ухоженные угодья, работающие законы. Все это идет от уважения к самому себе. Умение радоваться — самое главное качество человека. Жалеть — это мы можем. А радоваться… В нас нет этого качества. «Торговать боеголовками я отказался»

— Если бы вас пригласили сниматься в Голливуд, вы бы согласились или сказали, как в том анекдоте: «У меня елки»?

— Если бы мне предложили роль русского бандита, я бы сказал: «У меня елки». Будьте любезны — «Форрест Гамп», «Английский пациент» или «Красота по-американски». Но на такие роли нам рассчитывать не приходится. У них есть свои грандиозные актеры, которые умеют работать лихо, замечательно. Возьмите всех выдающихся: Мерил Стрип, Дастин Хоффман, Аль Пачино, Роберт Де Ниро, Глен Клоуз, Джулия Робертс — все они работают по системе Станиславского, изучают ее всерьез. А мы так, на «авось». Нет, я не о наших великих, гениальных артистах. Я имею в виду средний уровень. Там средний уровень гораздо выше в смысле владения профессией. Мне предлагали сняться в Голливуде, и я отказался. Некий майор, торгующий боеголовками. Что там играть? Боеголовками торговать?..

— Зато выдающийся голландский режиссер Йос Стеллинг дал вам роль в своем фильме «Душка». Роль странного русского, который приходит в дом к сценаристу-голландцу, поселяется у него и приносит с собой разрушение, хаос.

— Йоса Стеллинга обвиняют: мол, противопоставляет Восток и Запад. Нет никакого противопоставления. Просто западные люди живут будущим, а мы живем этой минут ой, этой секундой. Мы живем сейчас, они — для потом. А разрушение уже было — в сознании, в душе, в ситуации героя. Душка — некий, скажем так, фантом, душа — появляется именно в тот момент, когда у человека трудности. Это фильм о жутком одиночестве. О том, что такое муки творчества, любовь, избавление. Душка — ваше второе «я», которое иногда кажется вам помехой, начинает тяготить. Но как только вы от него избавляетесь, то начинаете понимать, что вы совсем один. Мои друзья, посмотрев «Душку», говорили мне, что на другой день у них осталось послевкусие от фильма. Они проснулись с ощущением света. Это знак очень хорошего кино.

— Я надеялась, что на наше интервью вы придете в шапке-«амнистии». Той, которая принадлежит вам и в которой вы играли Душку.

— В последний съемочный день ко мне подошла художник по костюмам и, стесняясь, сказала, что у Йоса есть просьба: передать эту шапку в его музей. А я говорю: «Уже передал, потому что понял, что моя „амнистия“ не может существовать без Душки. Пусть будет в музее».

— Как вам работалось со знаменитым Стеллингом?

— Йос объяснял мне образ, но при этом говорил: «Сережа, делай как тебе удобно». Единственно, он меня останавливал, если чрезмерно бил фонтан фантазии, когда было чересчур комично.

— Кто придумал эту смешную деталь: Душка кладет себе в кофе пять ложек сахара, а потом добавляет еще три с половиной?

— Я сымпровизировал, доложив три с половиной ложки. Йос так хохотал, что выскочил из-за камеры, чтобы не помешать съемке. Он удивительно реагировал на все. Я рад, что прошлый год для меня закончился премьерой именно этого фильма.

— Да и в целом это был ваш год. Начиная с 1 января, с «Карнавальной ночи-2». А дальше — «Искушение», «Русская игра», «12», «Ликвидация»…

— И уже сделана картина «Живи и помни» Александра Прошкина, которую я жду с нетерпением. «Произведения искусства не могут разрушать»

— В «Душке» роль почти без слов, а в «12» у вас огромный, стайерский монолог. Что сложнее?

— Это равноценно трудно. И молчать, и произносить стайерский монолог. Его надо так произнести, чтобы сказанные слова упали в душу. Вообще, «12» — уникальный фильм. По искренности, по желанию высказаться и поставить вопросы, чтобы хоть два-три человека услышали их. Может, будет найдено решение, как нам жить.

— Вы верите в то, что искусство может так воздействовать?

— Может, но не на всех. Поэтому оно и называется: для избранных. В том смысле, что произведение тебя избрало. И это встречный процесс. Есть случаи, когда люди, посмотрев фильм или спектакль, переосмысливают свою жизнь. Когда такое происходит, ты понимаешь, что работаешь не зря.

— А если фильм, спектакль, книга разрушают человека?

— Если это произведение искусства, оно не может разрушать. У искусства светлая энергия. Темы могут быть очень жесткие, тяжелые. Но свет все равно идет.

— Почему вы отказались сниматься в «Грузе-200» у Алексея Балабанова, с которым у вас столько удачных совместных работ?

— Когда я первый раз прочитал сценарий, он не нашел у меня душевного отклика. Но, посмотрев фильм, я еще раз убедился, что Балабанов очень талантлив. Он сумел пройти по лезвию бритвы. Да, это очень страшный фильм. А кто-то остается равнодушным. А кто-то не может его вообще смотреть. Я во время просмотра «Груза-200» почувствовал внутренний драйв. Алексей умудрился не скатиться в неоправданную жестокость. «Груз-200» — не только труп десантника, который из Афгана привозят. И главная героиня — «груз-200». Само время, запечатленное в фильме, — «груз-200». Балабанов так ощущает то время. Он потому и режиссер, что имеет право так или иначе понимать суть вещей.

— В «Ликвидации» вы героически подхватили роль Андрея Краско, который умер на съемках…

— Ничего героического в этом не было. Я вошел в фильм, который уже двигался, работал. Там были отличные актеры, и они прекрасно понимали, что я вскочил в эту машину на ходу, без подготовки. Они мне невероятно помогали. А как иначе?

— Очень хороший у вас Фимочка получился.

— У многих людей был шок, когда его убили: «Без Фимы я не буду продолжать смотреть!» Я отвечал: «Смотрите. Там есть на что посмотреть». Люди покупают диски с «Ликвидацией» и смотрят все серии подряд. Мне было очень приятно, когда одесситы хвалили: «Сережа, вы так правильно говорите!» А их не обманешь. К сожалению, в Одессе такой настоящей речи мало осталось. Раньше можно было пойти на Дерибасовскую или в парк, где играют в шахматы и домино, и услышать такие перлы! Уникальный город, я его обожаю. А как там вкусно готовят! Какие разносолы нам на съемках давали во время обеда — каждый раз четыре-пять блюд! Если это была фаршированная рыба, так это была фаршированная рыба…

— Ваша родина — Киев. При поступлении в Щукинское училище не пришлось бороться с украинским акцентом?

— Меня после вступительных экзаменов спросили: «Вы в какой школе учились?» — «В русской». — «А дома и вообще в жизни на каком языке разговаривали?» — «Ну, так, — говорю, — суржик русско-украинский». — «Почему же тогда у вас нет акцента?» Ну не было его у меня! Зато я до сих пор иногда говорю «заутра» вместо «завтра». Нарочно говорю: «Заутра». «В таком состоянии сердце не может существовать»

— Какая у вас роль в фильме Сергея Соловьева «2 Асса 2»?

— Грубо говоря, я там играю Сергея Соловьева. Хорошая придумка: фильм внутри фильма. Мой герой, режиссер Горевой, снимает «Анну Каренину». Очень талантливое решение: те проблемы, которые возникли у Сергея Соловьева со съемками фильма «Анна Каренина», все его споры с продюсерами, борьба за картину — все гениально обыграно в «2-Асса-2». Когда мы снимали, был космический эффект. Кино вокруг меня. Представьте сцену бала. Оператор Сергей Астахов на роликовых коньках снимает Анну и Вронского — по-настоящему снимает, для фильма «Анна Каренина». А в это время оператор Юрий Клименко снимает Сергея Астахова уже для «2-Асса-2».

Единственный человек, который всем мешал, — режиссер всего этого дела Сергей Соловьев. Его из кадра все время выгоняли. Однажды он мне признался: «Никак не могу понять, откуда это эхо?» А дело вот в чем: мой текст в сценарии подробно не прописан. И Клименко мне посоветовал все повторять за Соловьевым. Он говорит: «Начали!» Я за ним: «Начали!» «Мотор!» — «Мотор!» — «Поезд, пошел!» — «Поезд, пошел!»…  — В картине «Мне не больно» ваш герой говорит замечательную фразу: «Главное в этой жизни — найти своих и успокоиться».

— Это правда. В жизни главное — найти своих и успокоиться.

— Режиссеры, у которых вы постоянно снимаетесь, — Балабанов, Хотиненко, Прошкин, Урсуляк — ваши люди?

— Еще Кира Муратова, теперь и Никита Сергеевич Михалков. Хочется верить, что да, они мои люди. Я готов с ними работать всегда. Потому что они мне верят, я им верю. И с операторами так. Когда я вижу за камерой Илью Демина, камера становится моим другом. Сережа Астахов, Юра Клименко, Женечка Гребнев, который, к сожалению, слишком рано от нас ушел… Когда видишь своих за камерой, то перестаешь волноваться. То есть волнуешься, но меньше. Раздается команда: «Мотор!» — и есть такой трепет. Что правильно, без этого нельзя.

— Давление подскакивает?

— Еще как! Моя жена посмотрела по телевизору одну программу, после которой сказала: «Я должна лечь у порога и никуда тебя не пускать». Там демонстрировали эксперименты: что происходит с сердцем во время эмоционального подъема, который бывает у актеров во время игры. Примерно говоря, сердце в нормальном состоянии — зеленого цвета. Когда краснеет — уже опасно. Во время эмоционального пика оно буро-черное. И комментарий специалиста: в таком состоянии сердце не может существовать. Чем это у актеров компенсируется? Наверное, другой энергией. Закрывается занавес, и — ах, какая радость! Мне говорят: «Расскажите что-нибудь скандальное…»

— Вы как-то согласились с Сергеем Юрским, сказавшим: «Актерская профессия сегодня унижена — дальше некуда». Кем?

— Теми, кто сегодня в кадре. Ведь если ты в кадре, значит, актер. Так стало принято. Кто сегодня играет роли? Какая-нибудь певичка? Может быть, она талантлива, не знаю. Но актерство — это другое.

— Буро-черное сердце?

— Буро-черное сердце, которое выживает.

— А не унижена профессия тем, что актеры пускают в свою жизнь, снимаясь, по вашим же словам, «на фоне своих мебелей и антиквариатов, с семьей, котами, собаками и довольными улыбками на лицах»?

— Это не унижение профессии. Наверное, публика хочет знать, как живет ее любимый актер. Но лично мне это не интересно. Мне интересно рассуждать о ролях, о персонажах. А мне говорят: «Кому это нужно? Вы что-нибудь жареное, скандальное расскажите, тогда мы это напечатаем». Но когда я встречаюсь со зрителями, они возмущаются: «Сколько можно печатать всякие глупости? Мы что, только подробностями личной жизни интересуемся? Нам хочется послушать, о чем человек думает, почему любит именно эту роль». Почему-то некоторые берут на себя право решать за людей и тем самым их унижают. В любой профессии, связанной с человеком, самое важное — «Не навреди!». Только актерская профессия не может навредить.

— Почему же?

— Потому что она вызывает реакцию: слезы, мысли о персонаже. А значит, и о себе. Вы думаете, что все зрители сопереживают персонажам? Поплакать о себе, задуматься о себе. Но даже и в актерстве есть предел — не обо всем можно рассказывать. Чрезмерная жестокость никому не нужна. Когда я вижу в сценарии жестокое отношение к животным, я не хочу играть в таком фильме. Я не знаю, к чему это может привести: вдруг навредит?

— Как внук Иван относится к вашей профессии?

— Ванечка знает: «деда Серега» — актер. Внимательно смотрел «Ликвидацию». Очень ему нравилось. И когда Фиму убили, говорил: «Я все равно смотрю дальше, на Давида Марковича». Я думаю, что он понимает, в чем там дело.

— А внучка младше?

— Три годика.

— Вы про свою семью не любите рассказывать?

— Мы с вами не в храме. А вытаскивать все на страницы изданий — зачем? Милостивые государи и государыни, оставьте мне пространство, где будет только мое. Все мое самое дорогое.