Голландец долго вынашивал идею фильма, в котором он покажет умение русского человека жить одним днем. Наш разговор с Маковецким происходит на съемочной площадке в Амстердаме. Ночь. Дождь. Мы сидим в кинотеатре «Калипсо», где и проходят съемки. Стены ободраны, на полу валяются старые афиши, кинотеатр доживает последние дни, а это как раз то, что нужно режиссеру по сценарию.

— Каждый актер на определенном этапе своей жизни, наверное, спрашивает себя: а что дальше… сыграть? Не хочется повторяться, да и время поджимает: не все впереди.

— Совсем не праздный для меня вопрос вы задали. Что делать? Чем себя, в первую очередь себя, удивлять? Искусство эгоцентрично. Все начинается с желания актера или режиссера что-то сделать. Много хороших пьес. А хочется в них сыграть? Пожимаешь плечами. Все зависит от того, какой режиссер, что нового ты сможешь для себя открыть. Обожаю литовского режиссера Римаса Туминаса. Он в Театре Вахтангова поставил «Ревизора». Он нас, актеров, так повернул на эти давно всем знакомые персонажи, такая грусть появилась — и герои по-новому раскрылись. Какие болевые точки затронуть в себе, чтобы было интересно играть, — этот вопрос постоянно сидит в голове.

— Думали обо всем этом, когда соглашались на роль Душки, или Стеллинг такой режиссер, которому не отказывают?

— Да, Стеллинг действительно замечательный режиссер, которому не отказывают. Но я согласился на Душку, потому что не до конца его понимаю, и это очень интересно. Знание, как ни странно, останавливает тебя. Для меня дважды два четыре — ничего не значит. Интереснее только тот случай, когда больше трех, например. Я понимаю, о чем говорит Йос: Душка — это и смерть. А я у него спросил: может, освобождение от чего-то или вторая половина? У Стеллинга другая, нежели у наших режиссеров, с которыми мне приходилось работать, манера объяснять. Но мне кажется, я Йоса понимаю, понимаю, как он чувствует. Фильм под названием «Душка» будет закончен к следующему Венецианскому кинофестивалю. Главное в фильме, по словам режиссера, — отношения между Восточной и Западной Европой, между европейцем Бобом и русским по имени Душка. Боб все время живет завтрашним днем, не в состоянии вырваться из системы материальных ценностей. Душка живет здесь и сейчас, не задумываясь, что будет завтра. Стеллинг говорит, что «завтра не существует», и восхищается умением русского Душки жить одним днем. «Может, потому, что я сам так не умею».

«Состояние души всегда современно» 

— Вы нашли для себя персонажа дня нынешнего, не героя, а именно типаж?

— Время так бежит вперед и так опережает любую фантазию режиссера и актера, что трудно уловить сиюминутный типаж. Состояние человеческой души — самое главное и всегда современно. В «12 разгневанных мужчинах» у Никиты Михалкова я играл 12-го заседателя. Человека, который первым спросил: а может быть, он не виновен? Он так же, как и другие, предлагал доказательства вины, но ни капли этому не радовался. Вот она — уникальная способность человеческой души. Ни капли превосходства над другим себе подобным. Еще пример. В конце декабря закончились съемки фильма Сергея Ашкенази под рабочим названием «Натурщица», я там играю отца-художника. У него двое сыновей. Старшего он не видел 20 лет, младший погибает, потому что между отцом и его невестой при рисовании ее портрета возникло чувство. С одной стороны, чувство вины отца перед сыном, с другой — любовь. Ну как можно обвинять за любовь? Если эти персонажи тронут зрителей за живое, заставят их что-то почувствовать, о чем-то подумать — значит, они и есть сегодняшние типажи, современные люди. Типажность, она в этом, а не, скажем, в профессии человека.

— Вы согласны с утверждением, что самые сильные трагические роли играют комические по природе актеры?

— Конечно. Умею ли я играть трагические роли, используя свою комическую природу? Зрителю виднее. Например, играя Мальволио, я знаю, как превратить комический момент в то состояние, когда у людей в зале мурашки побегут по коже. Из моих трагикомических ролей ценю отца в уже упомянутом фильме Сергея Ашкенази. Смех сквозь слезы или сдерживаемые слезы — это сильнее всего.

— Хороший актер любит и умеет импровизировать. Тот же Стеллинг, приглашая вас на роль, опасался лишь одного — что при вашей способности и любви к импровизации вас будет слишком много. Но, оказывается, вы удивительно умеете себя сдерживать.

— Нормальный человек хочет вырваться за рамки, он ненавидит флажки. А в искусстве наоборот: чем жестче рамки, тем больше свободы. Без рамок в искусстве начинается анархия. Мы все заигрываемся, все пользуемся штампами. У кого-то их два, у кого-то — сорок два. В жестко заданных рамках мне, например, легче выйти на что-то новое.

— Новые технологии в кино — они мешают вам или вы их не замечаете? Ведь уже и улыбочку можно подкорректировать с помощью компьютерных программ.

— Улыбочку-то можно подкорректировать, морщинки можно убрать? А взгляд, а выражение, а интонация? Я думаю, до этого компьютер никогда не дорастет. Душа — божеский дар, и ни одна машина не способна на те вибрации, на которые способна человеческая душа.

— Любовные отношения — та же игра. Часто мужчина и женщина, долго живущие вместе, говорят: мы с ним одно целое, мы стали одним человеком. Вы со своей женой 25 лет вместе. Как не потерять себя в отношениях с любимым человеком?

— Да, мы так долго вместе, что уже чувствуем друг друга каким-то космическим образом. Но мне кажется, я не потерял себя, так же, как и она себя не потеряла. Нам по-прежнему интересно разговаривать. Моя жена, как никто, наверное, знает все мои сильные стороны, знает, какой я артист. Но она никогда не врывается в мой мир без стука. Она, будучи умной женщиной, ждет, когда я сам открою двери и скажу: «Ты представляешь, что я сегодня придумал!» Женщина по своей природе готова раствориться в мужчине. Если мужчина растворится в женщине — он перестанет быть ей интересен. Мужчина любит, принимает, и тем не менее есть зона, особенно в творчестве, куда он никого не пускает. Однако умный близкий человек и не будет туда проситься. Ты сам откроешь дверь, когда будешь к этому готов. Если понимать это, тогда можно жить долго и не надоесть друг другу. Впрочем, единого для всех рецепта нет.

«Хотелось бы сыграть с Джереми Айронсом» 

— На Западе образ русского мужчины — это богатырь, гангстер, пьяница. В общем, кто угодно, только не эстет. Но есть мужчины в наших селениях, и вы — один из них, из эстетов. Что для вас красивая вещь, будь то костюм или китайская ваза?

— Стильная красивая вещь — это удобство. Хорошая вещь не может быть дешевой. Хорошая вещь — это вложенный в нее труд, как правило, ручной. За две копейки, как у Чаплина, не получится. Да, я люблю дорогие красивые вещи. Есть закон: богатому хочется отдать, а у бедного забрать. Обратите внимание, с каким удовольствием мы делаем подарки богатому человеку, мы потратим последнее, чтобы чем-то его удивить. Поэтому, наверное, актеры увеличивают себе гонорары. Пыль в глаза — это безобидная игра. Считаю, что у мужчины должны быть шикарные ботинки, шикарные часы, белые сорочки и хороший костюм. Я не барахольщик. Просто мне нравится комфорт и стиль. Даже в те далекие советские времена, когда мы ездили на гастроли, платили нам, догадываетесь, немного, и тогда я покупал одежду в дорогих магазинах. Мне говорили: да за 10 рублей можно было 4 такие майки купить, а я покупал одну за 10. Со временем дорогая вещь не линяет, не рвется, не тускнеет ее цвет. Я просто люблю ходить по дорогим дизайнерским магазинам и смотреть, что предлагают модельеры, какие сочетания, какие фантазии — это же интересно.

— Вы упомянули Чаплина. Вы никогда не хотели его сыграть?

— Не предложили, а хотелось бы. Из этой же серии мечтаний — хотелось бы встретиться и сыграть с Джереми Айронсом. Нас иногда сравнивают. Я встретил его лишь однажды в Литве. Это было в прошлом году, когда я работал у Римаса Туминаса в «Ревизоре». А Джереми Айронс снимался там в кино. И мы случайно с ним встретились возле гостиницы, где оба жили. Я к нему подошел и на своем плохом английском сказал, что я тоже актер и мы с ним сыграли одни и те же роли. Действительно, странное совпадение. Я у Виктюка играл Галимара в «М. Баттерфляй», а он сыграл его же в фильме Дэвида Кроненберга. Я репетировал Гумберта в спектакле Виктюка «Лолита», в результате сыграл Куилти, а он сыграл Гумберта в фильме. Была даже идея сыграть вдвоем, и вокруг меня были люди, которые загорелись этой идеей и стали искать пьесу и продюсеров, но пока безрезультатно. Думаю, случайно это или нет, что два разных человека из разных стран играли одни и те же роли и постарались их правильно почувствовать?