В конце мая актер театра и кино Вячеслав Шалевич отметил 75-й день рождения. Зрители помнят его по многим ролям, в том числе в фильмах «Три тополя на Плющихе», «Семнадцать мгновений весны», «Женщин обижать не рекомендуется», а также — в спектаклях «Принцесса Турандот», «Без вины виноватые» и недавней «Чайке» в Государственном академическом театре имени Евг. Вахтангова. Уже больше 10 лет Шалевич возглавляет Московский драматический театр имени Рубена Симонова и провел день рождения на его сцене, сыграв в юбилейный вечер роль Судьи в комедии Алекса Эндрюса «Я желаю чужого желания, которое желает меня». О своей работе, о театре имени Рубена Симонова, который он возглавляет, и о своем отношении к новому режиссерскому и актерскому поколению он рассказал корреспонденту «Газеты» Ольге Романцовой.

Вячеслав Анатольевич, почему вы решили стать артистом?

Я родился во дворе театра имени Вахтангова, рядом с нами жили многие артисты театра, во время бомбежек мы с мамой сидели в бомбоубежище под его зданием. Еще ребенком я посмотрел все вахтанговские спектакли: на сцене каждый раз возникал абсолютно неизвестный мне мир. У меня и моих сверстников было голодное военное детство, многим было нечего надеть. А на сцене я видел фраки, счастливых людей, и это меня завораживало. Наверное, я уже тогда решил, что стану артистом. Правда, поступать стал одновременно в театральное училище имени Щукина и в педагогический институт на факультет русского языка и литературы. Но едва понял, что меня принимают в училище, перестал думать об институте. Придя в театр имени Вахтангова, я встретил немало знакомых. Помню, Николай Гриценко, увидев меня, сказал: «И ты тут!»

Помните свою первую серьезную роль?

Конечно. Я сыграл казаха Оспана в пьесе Юрия Писаренко «Неписаный закон», моей партнершей была Юлия Борисова. В театре серьезно и по-доброму относились к молодым артистам. Но первые уроки, полученные во время репетиций, остались на всю жизнь.

Расскажите о каком-нибудь из них. 

Роль Оспана не получалась, пока мне не принесли роскошные кожаные сапоги, в которых мой герой должен был выходить на сцену. Натянув их, я почувствовал прилив энергии и так увлекся, что перестал обращать внимание на своих партнеров. Когда я замолчал, Юлия Борисова выдержала паузу и сказала: «Слава, до тех пор, пока я не произнесу последнее ять, не смей наступать мне на реплики!»

Вам никогда не хотелось уйти из вахтанговского театра?

Был момент, когда Львов-Анохин, назначенный главным режиссером театра имени Станиславского, пригласил меня поработать у него. Я колебался, думал о его предложении, но просто не мог сказать Рубену Николаевичу Симонову — моему театральному крестному отцу, что ухожу. И тогда одна из актрис, Лариса Алексеевна Пашкова, посоветовала мне: «Возьмите билет и пойдите в этот театр как зритель. Посмотрите, в какую квартиру вы собираетесь переехать». Я так и сделал. Пробившись сквозь строй зрителей, которые раздевались в узком проходе фойе, я понял, что попал не туда.

Почему вы решили возглавить театр имени Рубена Симонова?

Я согласился на эту нелегкую миссию из-за Рубена Николаевича Симонова, человека, который 32 года возглавлял театр имени Вахтангова и воспитал целое поколение великих актеров. В Москве сейчас нет театров имени Гончарова, имени Охлопкова, имени Таирова. А имя Рубена Симонова звучит в московской афише.

Что происходит сейчас в вашем театре?

Он находится в сложном положении. Недавно мы выпустили новую премьеру по антиутопии Евгения Замятина «Мы», фактически впервые воплотив это произведение на театральной сцене. Но до нас уже добрался кризис — не творческий, а финансовый. Департамент культуры города Москвы, которому мы подчиняемся, приостановил финансирование новых постановок. Что будет дальше — не знаю. У нас небольшой театр, вмещающий всего 150 зрителей. Выпускать спектакли на деньги, заработанные им, практически невозможно. Сейчас нам предлагают собирать спектакли из того, что есть: использовать декорации из других постановок, подбирать костюмы из театральных запасов. Но я считаю, что это неверно. Каждая новая постановка должна быть событием. Ведь мы ставим произведения Цветаевой, Пушкина, Островского. Не пытаемся завоевывать зрителя демонстрацией на сцене обнаженных тел или нецензурной лексикой, так полюбившейся некоторым театрам. В общем, остается только надеяться, что финансирование спектаклей возобновится. Актер, возглавляющий театр, может выбрать себе любую роль.

Вам не хотелось воспользоваться этим «правом худрука»?

Нет, я стараюсь не злоупотреблять своим положением. У меня и так достаточно работы в театре имени Вахтангова и в нашем театре. Мне хочется, чтобы у молодых артистов тоже была возможность проявить себя.

Не думаете сыграть в спектакле какого-нибудь режиссера-новатора?

По-моему, большинство из них умеет только эпатировать зрителя. Они переписывают классику, переносят ее в наше время. Но подчас забывают о кропотливом анализе материала, с которым имеют дело. И больше не могут создавать с артистами работ, которые поражали бы своей убедительностью.

Как вы относитесь к нынешнему актерскому поколению?

Театральные институты выпускают талантливых актеров, очень похожих друг на друга. Они умеют проходить кастинги: неплохо двигаются, танцуют и поют. Но у них нет той индивидуальной школы, которая была присуща великим артистам. Например, Николай Гриценко мог стоять на сцене и молчать. И в этот момент весь зрительный зал следил за ним, не отрывая глаз. Сейчас таких индивидуальных артистов больше нет.