Вячеслав Шалевич: Для меня театр — алтарь
Народный артист России Вячеслав Шалевич воплощает представление о целой эпохе московской театральной жизни. Истинный вахтанговец, он всю жизнь отдал этому театру, а с некоторых пор возглавляет Театр им. Рубена Симонова, неподалеку, по другую сторону Арбата. На его счету множество ролей в кино, в том числе в знаменитых фильмах «Три тополя на Плющихе», «Семнадцать мгновений весны», «Шестое июля», «Американский дедушка», «Московская сага».
— Вячеслав Анатольевич, вы много лет верны одному театру. Ведь это редкость, тем более в наши времена. Все актеры сейчас пытаются бегать — от режиссера к режиссеру, из театра в театр, играть антрепризы?
— Я был воспитан по-другому. И наши великие театральные учителя, которые нас воспитали, держали какую-то особую моральную, нравственную атмосферу в театре. Были свои правила, традиции. И, честно говоря, не разрешалось бегать из театра в театр. Если вы хотите сыграть Гамлета, а его в вашем театре нет в перспективе, пожалуйста, играйте где хотите. Но из своего театра при этом вы должны уйти. Сейчас возможно играть в театре собственном и бегать при этом по антрепризам. Право сниматься в кино тоже давалось не всем, это было редким исключением, и то писали в разрешительной бумаге: «В свободное от работы в театре время». Сейчас нет такого приоритета. И не бывает такого, чтобы артист разгримировывался на съемочной площадке и говорил: «Извините, у меня спектакль». Конечно, если у артиста есть возможность подработать — успехов ему, но из-за этого многие молодые артисты нашего театра вынуждены были уйти. Они просто не успевали всего, потому что, скажем, те же съемки сериала — довольно насыщенный процесс.
— И все-таки никогда не было у вас соблазна уйти в какой-то другой театр? Не переманивали?
— Однажды у меня был позыв уйти в другой, роскошный театр, но я не мог признаться в этом Рубену Николаевичу Симонову. И один мудрый артист тогда мне сказал: «Наверное, ты можешь уйти, но знаешь что — купи простой зрительский билет, сходи в этот театр и посмотри, в какую квартиру ты входишь». Я это проделал. И только дошел до гардероба, даже не поднялся по лестнице на второй этаж. Я понял, что я не в ту квартиру пошел.
— Насколько важна сегодня в актерской профессии передача опыта, каких-то традиций молодому поколению?
— У нас были замечательные учителя. И мы, старшее поколение актеров, видимо, не восполняем сейчас той энергии, тех тенденций, задач, которые необходимо исполнять старшему поколению по отношению к молодому. В театре Вахтангова талантливая молодежь, несомненно, но есть некоторая «раздвоенность». У нас совсем другие интересы и представления, не те, что у них. Старшее поколение — Лановой, Яковлев — стараются удержать традиции, но удержать в себе, а отдать это молодым они уже не могут. Те быстрее, оперативнее.
— Как вы относитесь к современному театру в целом, его новым направлениям, таким, например, как «новая драма»?
— Когда-то, при советской власти, «эпатаж» было высокое слово. Потому что подтекстом можно было сказать многое, что не могли сказать напрямик. Это был риск, эпатаж. Сейчас же под словом «эпатаж» понимают совсем другое. Современный театр перешел многие грани, ранее недопустимые: мат со сцены, обнаженка. Сейчас разрешено все. И вроде интересные режиссеры работают, с выдумкой. Но я не могу понять, почему надо с фаллосами бегать в «Антонии и Клеопатре», это ведь все же Шекспир. Или вот одна известная актриса недавно очень смешно сказала: вот, говорит, поставили «Грозу» Островского, но так, что это получилась какая-то «угроза». Но для меня все-таки театр — это своеобразный алтарь. И я должен знать, во имя чего я что-то делаю, и главное — что я этим хочу сказать. И еще, к сожалению, исчезли актерские индивидуальности такого масштаба, о которых можно было бы говорить: я иду на Астахова, я иду на Романова, я иду смотреть Мордвинова, Евстигнеева.
— Среди молодых актеров, на ваш взгляд, таких нет?
— Они молодцы, все умеют, потому что сейчас действует такое популярное слово «кастинг»: они и поют, и танцуют. Тот же Певцов или Безруков. Но вот чтобы выйти и пронзить меня как зрителя своей индивидуальностью и своей мыслью — у нас этого нет. Но чтобы я увидел Безрукова одного на сцене, мудро говорящего и думающего только так, как он это умеет, — этого нет. Как вот был, например, актер Якут, на него ходила вся Москва. Ходили в «Моссовете» на Маркова, на Мордвинова. Такое впечатление, что сейчас спрос упал на индивидуальности.
— Репертуарная политика нынче у театров тоже весьма специфическая?
— Да. Вот у меня идет спектакль в театре Рубена Симонова «Столпы общества» по Ибсену. Казалось бы, это классическая драма, прекрасный спектакль, — народ не идет. Неинтересно. А интересно «я тебя» да «ты меня», вот это. А вот еще идет спектакль «Девушка пела в церковном хоре» — с пронзительной работой артистки Аристовой из Театра Российской армии. Кто смотрит — обревываются. Это спектакль про святой праздник — День Победы, который теперь уже нам не навязывают сверху: вот, дескать, сделайте такой-то спектакль к такой-то дате. Мы делаем от души. Я долго искал пьесу, такую, где не было бы фальшивых немцев, фальшивых канонад и т.д. И нашли пьесу о нашем великом достоянии — Лидии Андреевне Руслановой, голос которой непревзойден до сегодняшнего дня. О ее судьбе. А ее судьба — она вместе с фронтом, вместе с Победой. И ее вера в российского человека, в российского солдата — всемогуща. Спектакль получился. Но его, опять же, мало посещают. А вот «шерше ля фам», «ля-ля», «козленок в молоке» — это пожалуйста, народ валом.
— В 1994 году вы снялись в фильме «Мастер и Маргарита» Юрия Кары, который, по большому счету, так и не вышел. Была какая-то полузакрытая презентация, но до широкого зрителя картина не дошла? Каковы ваши впечатления?
— Чрезвычайные. Там были заняты, даже в маленьких эпизодах и ролях, великие артисты. Одна из лучших работ, на мой взгляд, у Николая Бурляева, который сыграл Иешуа. Замечательная работа у Насти Вертинской, потрясающая игра Ульянова, Дурова. Все это мастера первого класса! И Кара очень грамотно и деликатно подошел к тексту Булгакова.
— Как вы оцениваете эту картину в соотношении с версией Владимира Бортко?
— Честно говоря, версия Бортко мне не понравилась. Там вялая энергетика. И потом, скажем уж так: как можно сравнить Лаврова с Ульяновым — тем еще Ульяновым, могучим, роскошным? Лавров — хороший актер, мудрый, но вял. Как можно Басилашвили сравнить с Гафтом в роли Воланда? Энергетика совершенно разная. Я не говорю о Ковальчук — красивая женщина, дай ей Бог здоровья, но что сделала Анастасия Вертинская!.. Причем в довольно необычной для себя роли — это одна из лучших ее работ. Там нет компьютерной техники, каких-то модных спецэффектов, но с точки зрения актерской работы это было на высоте.
— В целом следите за новинками кино?
— Я сейчас смотрел многие фильмы, представленные на премию «Золотой орел». Вы знаете, очень много наслушался мата. И думаю, что это неоправданно. Даже встречал нелепую надпись на афише: «неприятная лексика». В любом случае — мат есть мат. Не знаю, но вот в результате я эти картины, скажем, не могу показать своим детям. Хотя поползновения к хорошему кино у нас сейчас есть. Вот «Остров» Лунгин снял — одно из самых больших явлений за последнее время. А вот все кричали в позапрошлом году про фильм «Возвращение», было много призов. А я считаю, что это просто откровенно безнравственное кино. Только этот режиссер мог подумать, что у нас так воспитывают детей. Может, картина сделана и хорошо, но, по сути, — это безумие. И в то же время многих других хороших киноработ будто бы не замечают. Вот недавно смотрел фильм «Перегон» Рябушкина — замечательная, тонкая, чудесная работа.
— В последнее время вас приглашают сниматься и в сериалах?
— Приглашают. Но если вы думаете, что я прочел все серии сценария, перед тем как согласиться, то ошибаетесь. Я не могу осилить такое количество макулатуры. Я читаю только свою роль. И потом, все зависит от того, как ты играешь эту роль и с каким режиссером работаешь. Мне, я считаю, везло всегда в этом плане. Это и «Московская сага», и «Обреченная стать звездой».
— Насколько массовая миграция в Москву граждан других регионов разрушает культурный облик столицы в целом или же все-таки все зависит от людей и не стоит делать такие обобщения?
— Во-первых, все зависит от людей. Во-вторых, я наблюдаю странный, интересный процесс, когда человек мигрировал в Москву лет восемь назад, а теперь он считает себя москвичом и безумно раздражается, когда другие приезжают (смеется). Такой «слой» у нас огромен. А адаптационный период очень сложный и, я бы сказал, очень зыбкий. Нельзя сказать, что приходит огромная культура горожанина как такового. Чаще приходит как раз вопиющее бескультурье. Очень злые люди стали, трудно общаться. Я живу в районе Арбата уже много лет, раньше был со всеми знаком, а сейчас даже боюсь лишний раз «внедриться», с кем-то познакомиться. Потому что не знаешь, с чем столкнешься. Чаще сталкиваешься с довольно крикливой аудиторией. А так присутствует всеобщая настороженность. И знаете, еще улица меняется в зависимости от времени суток. Я вот, например, иду от дома в театр. Со мной здороваются, я даже не знаю кто. Приятно. Значит, еще знают. А потом вечером вдруг все вокруг озлобляется, ощетинивается. Уже другие люди. И идешь иногда, вдруг сзади кто-то бежит, оглядываешься настороженно — мало ли. Оказывается, кто-то там по своим делам.
— Раньше такой агрессивности городской среды не было?
— Нет. Нас родители отпускали, и мы обегали пол-Москвы, от Арбата до Филей. И никто никогда не беспокоился. А я за своих детей сейчас беспокоюсь. Идет куда-то — я даю мобильный телефон, говорю: «Дойдешь — позвони». Очень строго стало. Но есть некая надежда, что вся эта напряженность — временная, что будет получше. Ведь это даже и по зрителю в театре видно. Не случайно люди стали ходить в театры чаще и воспринимать это уже как некий светский выход — люди стали специально одеваться, относиться к этому как к особому культурному событию. Что-то такое новое формируется, и появилось желание это новое сформировать. Желание приобщиться к культуре. Молодежь пошла в театр. В зале тихо, смотрят внимательно. И могут потом аргументированно высказать свое мнение. Вот это дорогого стоит.