«Жизнь — это удовольствие. И человек хочет их получать. А любить — это удовольствие. Ты же не знаешь точно, любит тебя человек или притворяется. А со своими эмоциями тебе проще разобраться. Да, сейчас для меня важнее любить. Мне нравится, когда у меня просыпается это чувство. Оно очень приятное. Оно правильное. Правильные биохимические реакции задействует?» — признается замечательный артист и любимец зрительниц Владимир Симонов, чьи герои (в таких картинах, как «Свадьба», «Прорва», «Жизнь забавами полна») знали толк в отношениях с женщинами.

Владимир Симонов — артист, который, кажется, может сыграть все. Как человек, безусловно, очень талантливый. Ему подвластны не только роли соблазнителей женщин, коих у него несметное количество (причем палитра их изображения поражает), но и множество других образов. От царя (Александр I, «Северный сфинкс») до маньяка («Комната потерянных игрушек»). Скоро эти (и не только) фильмы с участием артиста выйдут на экраны, а пока мы встретились с Владимиром Александровичем и поговорили с ним на «вечные темы»: профессия, судьба, любовь.

— Владимир, знаю, что в театре у вас сейчас насыщенное время, вы репетируете сразу в двух спектаклях?

— А откуда вы знаете? Я думал, это тайна? Да, сразу два спектакля. В театре Вахтангова — «Мелкий бес», и второй — впервые на стороне.

— И что вас заставило «вильнуть» в сторону?

— (Вздыхает.) Нужда. Я от антреприз часто отказывался, но сейчас решил согласиться. Потому что, во-первых, партнер замечательный — Лена Сафонова. Во-вторых, экономическое подспорье.

— А что со съемками?

— Вы же знаете, как у артистов. То пусто, то густо. Иногда съемок слишком много, иногда вообще нет долгое время. Ты этот процесс никак не можешь регулировать — или позвали, или нет. А антреприза уже от тебя зависит — сколько раз сможешь играть. А уж если совместить это с хорошим, веселым материалом, с хорошими партнерами и режиссером, то вообще все отлично. Тут все совпало. Правда, еще совпало с репетициями довольно сложного произведения — «Мелкий бес» — в моем родном театре Вахтангова!

— Тяжело совмещать?

— Тяжеловато. Пришлось отказаться от всех прелестей жизни.

— С этого места поподробнее, пожалуйста. Прелестей — каких?

— Ну каких? Прелести жизни — это: кино  (Задумывается.)

— вино и домино. — (Смеется.) Именно.

— А что все-таки с кино? Насколько я слышала, вы не очень довольны своими сыгранными ролями в последнее время, потому что все каких-то темных личностей приходилось играть?

— Темных, да. Но не скажу, что недоволен этими ролями. Другое дело — почти все, что я делаю последние года три, не выходит на экраны. И когда все это выйдет, начиная с «Северного сфинкса», где я сыграл Александра I, императора, — неизвестно. В 2006 году у меня было достаточно много работы. В общей сложности девять фильмов. Что касается предлагаемых ролей, то было время, когда мне предлагали играть только алкоголиков, артистов и совратителей женщин.

— То есть героев-любовников? Кстати, если посмотреть всю вашу фильмографию, то ваше амплуа можно определить как «богемно-интеллигентный персонаж», зачастую приближенный к власти. Ну и еще герой-любовник сюда же «подверстывается».

— Да, есть немного. Раньше было так: если я снимаюсь, значит, постельная сцена будет однозначно!

— А вы легко на них соглашались?

— Конечно. А что в них такого страшного? Хотя давно в подобных сценах не снимался, видимо, уже не до них. (Смеется.) Наверное. Хотя всякое может быть.

— Все артисты говорят, что как огня боятся этих сцен.

— Да не знаю! Последний раз года полтора назад снимали подобную сцену. Не было никаких проблем. Надо было друг на друге лежать, и все. Понятно, что у человека комплекс может быть только один: что с его телом что-то не так. А если ты к этому относишься философски: голыми пришли, голыми и уйдем, то какая разница? Что там будет через четыре миллиарда лет и кому нужны будут эти диски с фильмами? Сейчас земля сместится с оси на полкилометра, и все закончится в одну секунду. И все переживания становятся такими мелкими.

— Вы случайно не разочаровались в своей профессии?

— Я — нет. Правда, она уже потеряла все границы. Сейчас очень много непрофессионалов и в кино, и в театре. В кино особенно. Это плохо.

— Простите за глупый вопрос, но всегда очень интересно, почему человек, а особенно мужчина, желает стать артистом?

— Особенно мужчина?.. Понимаете, если бы выбор профессии происходил лет эдак в сорок, тогда действительно было бы интересно: что вдруг мужчина, который был инженером, вдруг пошел в актерскую профессию. А когда выбор происходит в семнадцать-восемнадцать лет, чего можно ждать? На сознание влияет в первую очередь кино. И, следовательно, ты мечтаешь о славе, зрительской любви…

— большом количестве женщин.

— Конечно. И все так красиво, так романтично! Кино — это ведь всегда красиво. Даже когда героя в грязь бросают и бутылку о голову разбивают… И ты понимаешь, что только туда. А уж если увидишь репортажи с каких-нибудь фестивалей — все.

— Клиент готов.

— Моментально. Другое дело, что студенты разные, цели и задачи у всех разные. Кто-то становится личностью и многого добивается в своей профессии, кто-то становится ремесленником. Что, наверное, не очень хорошо. Но и ремесленники тоже нужны.

— Мы поговорили выше о вашем амплуа героя-любовника, но у вас есть и другие роли, о которых ваша поклонница в Интернете написала: «Великолепный актер! Жаль, что в кино, как правило, играет инфантильных неудачников». Как вам такая формулировка?

— Прекрасно. Ну, инфантильных неудачников. Может быть, она посмотрела два-три фильма: «Раскаленная суббота» Митты, «Жизнь забавами полна» Тодоровского и «Свадьбу» Лунгина…

— Да что вы, Владимир. Вы там настоящий мачо. Красавец мужчина.

— Да?

— Да. Девушка посмотрела, наверное, «Виолу Тараканову».

— Возможно, «Виолу?». У меня были всякие роли. А вообще рассуждать о своих ролях в кино можно только тогда, когда ты настолько уже значим и с тобой настолько считаются, что ты можешь выбирать и сам себя «компоновать»

— «Я всегда буду играть только героев-любовников». Я думаю, артисты играют в основном то, что им предлагают.

— Вы от многого отказываетесь?

— Не от многого, но от одного я точно отказываюсь. То, что называется ширпотребом.

— «Мыло мыльное»?

— Да, «жидкое мыло». От этого пока отказываюсь. Даже не то, что отказываюсь, а линяю, так скажем. Не обижая их. Я всегда думаю: «Вот увидит кто-нибудь ЭТО, и куда меня потом еще позовут?» Хотя, может быть, я и не прав. Я когда-то так же боялся в рекламе сниматься. Думал, что вот снимешься в рекламе, — и тебя будут потом ассоциировать только, например, с подсолнечным маслом. Ужас. Мне один мой товарищ, актер, сказал, что после того, как он снялся в рекламе, ему три года не звонили. А как только он приходил куда-нибудь, слышал: «А, да это ж?» Хотя сейчас и это стерлось. А зря. Ведь исчезает какая-то грань между восприятием актера зрителем. Но каждый выбирает свой путь. К нам молодые артисты приходят в театр, год, два, три поработают — и уходят. Почему? Потому что они понимают: еще немного посидят — и мимо них «пробегут» «Солдаты-86». И все. И уже новые структуры у молодых в голове. Они умудряются и сниматься, и быть занятыми в спектаклях. А это очень сложно. Но играть в театре надо обязательно. Потому что профессия все равно здесь. Артист — это театр. Так не было: две тысячи лет назад кино, а потом, в 1917-м, — театр. Все было наоборот.

— У вас есть любимые роли в кино?

— Вроде нет. Хотя… Я вообще запоминаю все первое: первую любовь, первую роль, первую машину! И фильм первый помню и выделяю среди всех остальных. Это «Метель» по Пушкину, режиссер — Петр Наумович Фоменко. Вот там было что-то проникновенное, правильное. Талантливое, я бы даже осмелился сказать. Я люблю, конечно, все свои роли, но я считаю, что ценны прорывы. То, что копилось-копилось внутри, а потом — бум! — в какой-нибудь роли выстреливает. Но это чаще происходит в театре. А в кино все как-то… Хотя… Если смотреть на ситуацию, опять же, философски, может быть, я сыграл только то, что мог сыграть. По каким причинам — это другой вопрос.

— Вы фаталист?

— Конечно.

— Считаете, что от человека ничего не зависит?

— Нет, зависит, конечно, от силы его характера. Но, думаю, надо жить как удобно. Если меня напрягает что-то — пойти куда-то, сделать что-то, то я постараюсь этого избежать.

— Это определенная степень свободы. Высокая степень.

— Абсолютно! Можно сказать, что я счастливый человек.

— На жизнь часто ропщете?

— Бывает. Я же такой, как и все. Но по большей части я на нее не ропщу, я благодарен судьбе за то, что все происходит именно так. И даже если я ошибался, — все равно.

— Люди, которые с вами общались, Владимир, отмечают, что вы очень интересный человек. А какой человек для вас может быть интересным?

— Для меня? Ну какой? Во-первых, самобытный, оригинальный. Сейчас все существующие эпитеты перечислю. Во-вторых, немного непонятный. Чтобы была возможность погадать, подумать. Глубокий человек. Да, если человек глубокий, то это интересный человек.

— Начитанность имеет значение?

— Да нет. Конечно, надо знать, кто такие Шекспир, Толстой и Достоевский. Но это не означает, что все время надо проводить в библиотеке. Если ты не знаешь, что такое вкус водки, и не знаешь, как это — напиться так, что чуть не умер?

— То есть пройти надо через все.

— Через все не надо. Резать, убивать никого не надо. Но суть жизни попробовать можно. Надо же знать, что за люди вокруг и чем они живут. Иной раз оставишь машину, спустишься в метро — это же чудо какое-то там!

— Кладезь характеров?

— Конечно! Целый мир. Поверху на «Ниссанах» да «Патролах» один мир катается, а внизу — другой. Две разные планеты.

— Вы за людьми любите наблюдать?

— Да. В метро, например, мне прежде всего интересны бомжи. Я могу остановиться и долго-долго на них смотреть

— Чем они вас так завораживают?

— Да всем. Вот сидит он, ему никуда не надо, он никуда не торопится. Массу эмоций вызывают. Удивление, восхищение глупостью человеческой. Отсутствием всякого присутствия. И бедой вообще. Но, опять же, я их не осуждаю. Я тоже могу там оказаться. Я не теоретически рассуждаю, я понял, что жизнь может выкинуть всякое. Она такая сильная, такая мощная, что когда ты перестаешь на нее обращать внимание, она — раз! — и ставит тебя на место.

— Когда жизнь ставит на место — это период кризиса, я правильно понимаю?

— Да.

— И часто у вас такие периоды бывают?

— Таких уж больших кризисов у меня не было! Понимаете, я много энергии отдаю просто жизни. Дети, жена… Я не концентрируюсь только на театре, на кино. Я занимаюсь жизнью больше, чем положено актеру. Собой, любимым, надо бы больше заниматься. (Улыбается.)

— Вы, кстати, любите, когда вас хвалят?

— Глупо было бы говорить, что нет. Любому человеку это нравится. Просто желательно не при мне. Я вообще как-то очень легко к этому отношусь. Мы всего лишь проводники. Если что-то получилось, это же не я. Это просто через меня.

— Ну а критику тогда как воспринимаете? Прочитала архивные рецензии на спектакль «Отелло» — ни одной положительной. Раздолбали, надо сказать, в пух и прах.

— Не помню, честно говорю. Нет, что-то висело на нашем стенде хорошее. Но я считаю, что такой подход вообще неправильный. Про себя и спектакли, где я участвую, ничего не могу говорить, но когда я видел какие-то постановки, а потом читал на них критику, то понимал, что написанное полностью не соответствует действительности. Для меня процесс критики настолько неправильный и настолько извращенный? Я этой области, честно говоря, вообще не хочу касаться. Да и когда хвалят, иногда такую чушь пишут. Да и Бог с ними.

— Главное — зрительницам нравится.

— Именно. «Отелло» давно не идет, но где бы мы ни были, его всегда вспоминают. Вы не видели?

— Нет, к сожалению. Но много хорошего слышала от тех, кто видел. Вы же премию «Чайка» получили за эту роль? Не помню, в какой номинации, не за «Самые горячие любовные сцены»?

— Нет, но на эту номинацию нас тоже выдвигали. А приз я получил как «Роковой мужчина года». Мне даже часы подарили какие-то хорошие.

— Приятно было?

— Конечно. Только их сперли как раз из этой гримерной. Но что делать. Придется еще чего-нибудь эдакое изобразить!

— Чтоб часы подарили.

— Только за часы. А так я не буду. (Смеется.)

— Вы ранее сказали, что помните все первое: любовь, машину…

— Я консерватор, сильно привыкаю к людям, к местам, к вещам. И чем больше привыкаю, тем чаще судьба меня испытывает: «А, привык? На тебе!» У меня все в жизни так. Работал в театре Вахтангова, потом ушел во МХАТ, потом вернулся.

— Ушли во МХАТ почему?

— Потому что было очень заманчивое предложение: роль Треплева в «Чайке». Режиссер — Олег Ефремов. С другой стороны, мне тогда молодому казалось, что в театре Вахтангова некоторый «провис», а там были искания.

— Потом вы опять вернулись в Вахтанговский?

— Мы уже говорили, что я делаю только то, что мне нравится. А там возникли некоторые ситуации… В общем, я ушел. Без борьбы. Я бороться не люблю.

— То есть вам проще уйти от проблемы, чем пытаться ее решить?

— Думаю, что да. Хотя неизвестно, может быть, это и есть самое лучшее решение. Я не люблю, когда люди за что-то цепляются. За землю, за планету.

— Имеете в виду жизненные блага?

— Да. Деньги, быт, положение. Достижение цели любой ценой. У меня этого нет. Наверное, это плохо. Артист должен быть тщеславным. Добиваться, добиваться. Но меня устраивает моя история.

— Друзей у вас много?

— (Долгая пауза.)

— Или вообще нет?

— Есть, но немного. У меня есть один-два-три человека, к которым я всегда могу обратиться за помощью.

— Дружба — это прежде всего общение.

— Да, согласен. Но у меня так складывается, что либо я один, либо я на работе.

— А с коллегами какие отношения?

— Вообще отношения? Шикарные. Я люблю это легкое, стремительное общение с коллегами. Но так, чтобы задружиться, — не получается. Не то чтобы я сознательно от этого отказываюсь. Так получается. Я больше одиночка. Очень многие мне говорят: «Ну, ты такой сложный, Володя». Я и не отказываюсь: «Да. Сложный. И чего?» Мне в себе все понятно.

— Вам с собой комфортно?

— Очень. Но бывают и депрессии маленькие, когда совсем один. Скучаю.

— По чему? Или кому?

— По разным ситуациям. Иногда что-то совсем не складывается, и я думаю — пора бы уже сложиться. Сложный комплекс внутренних ощущений у меня и к себе, и к миру. Но я в этой сложности вижу смысл своего существования. И разложить по полочкам не могу. У меня все нечетко в жизни. Очень размыто все. Я вам сейчас такого наговорю! Понимаете, я вам сейчас одно говорю, а завтра у меня, может быть, совсем другое настроение, и я на ситуацию буду смотреть по-другому. У меня даже почерка определенного нет, каждый день меняется. Хорошо это или плохо? Не знаю! Я сейчас пытаюсь рассказать о себе, но это ужасно сложно, потому что я сам себя не всегда понимаю. Люди же как устроены — постоянно себя анализируют: «А почему я так сделал?» А мне все равно: ну сделал и сделал, живем дальше. Я человек настроения. Стопроцентный романтик, стопроцентный. Увидел и пошел. А если задумался, то все! Так счастье немножко умирает.

— Давайте, Владимир, про женщин поговорим. Хорошая же тема?

— Очень хорошая. (Грустно.) С удовольствием.

— Вы выше сказали: «Позвали — пошел». Значит ли это, что вы увлекающийся человек?

— Да. Но не на улице «позвали», конечно. (Смеется.) Да, я увлекающийся человек, не могу сказать, что женился и жил сорок лет в мире и согласии. Нет, я искал, искал…

— Но у вас какие-то сложные отношения с женами и с женитьбами вообще.

— Сложные, да.

— Вы не разочаровались в женщинах?

— Нет, как это возможно? Единственное, за что стоит держаться в этой жизни, — так это за женщин. Вы что? Это уже все тогда, кранты.

— Критики, которые разбирали ваш спектакль «Отелло», пришли к выводу, что главная мысль в спектакле: «Все бабы?» Далее по тексту.

— В нашем спектакле? А у Шекспира она другая?

— Она невинна у Шекспира, ее оклеветали.

— Как оклеветали? Он спрашивает: «Где платок?» Она, вместо того чтобы честно ответить…

— Она испугалась. Муж ревнивый, мало ли.

— Вот и Отелло испугался. За себя. Что он не выдержит, если она ему изменит. И придушил ее вовремя.

— И критики — об этом же. Что, мол, придушил ее вовремя, измена лишь вопрос времени.

— Конечно. Он как раз мужественно, благородно поступил, не отдал ее никому.

— Очень благородно, Владимир. «Так не доставайся же ты никому»?

— Конечно. А что, лучше, когда женщина через восемьсот Гаев Риччи проходит?

— А отпустить?

— Это уже другая история будет.

— Я уже конкретно вас спрашиваю, как бы вы поступили.

— Я бы отпустил, конечно. Свободна! Я к Отелло отношения не имею. Есть, наверное, такой тип мужчин. Ревнивцы, и не просто ревнивцы. Это же целая позиция, установка. Это же твои нервы так устроены. Он не может представить, что его женщина может достаться еще кому-то. В принципе. Нет, и все.

— Ну а вы ревнивы?

— В меру. Сейчас тише уже стал. Ревнуешь когда? Когда подозреваешь или когда она уже ушла с другим. Если ты уже начал подозревать, значит, у тебя есть повод. Значит, ты чувствуешь, что она тебя не любит и с ней надо расставаться. Или надо поговорить. Но женщина не должна все воспринимать на глупом уровне: «А, ревнуешь, значит, любишь. И я еще раз так сделаю. Ха-ха-ха. Только люби меня сильней». Такой подход неправилен. Он только породит еще больше конфликтов, что в итоге приведет к плачевному финалу.

— Вам важно, Владимир, какое вы впечатление производите на людей?

— Ну, важно, конечно. А как еще? Вот если бы я знал, что придете вы, такая молодая, красивая!

— А если бы я пришла старая и страшная?

— Нет, ну я надеялся. А когда на что-то надеешься, то и случается. В общем, может, мне надо было бы одеться поприличней, не в джинсах и кроссовках прийти? Но, я думаю, гораздо важнее то, что у человека на сердце. И в душе.

— Скажите, чувство зависти вам знакомо?

— Конечно.

— Кому, чему завидуете?

— Завидовал скорее. Почему он снимается, а я нет? Почему этому роль дали, а не мне? Но это эпизоды, которые ни к чему не приводили. Меня зависть не подстегивает, это плохое чувство, надеюсь, что уже от него избавился. У меня в профессии в принципе все с самого начала складывалось неплохо: закончил Щукинское училище — семь дипломных спектаклей, в которых у меня были главные роли. Попал в театр Вахтангова, где пять главных ролей, потом ушел во МХАТ, где тоже много хороших ролей и т. д. Другое дело — в кино. Тогда, когда надо было бы сниматься, кино не было. Сейчас меня кино использует, но мало. Но у меня ощущение, что у меня все впереди. Не то, что я гардемарина сейчас сыграю, нет, но тем не менее. Моя мама говорила, что у нас порода такая: мужчины сок набирают годам к пятидесяти. Надеюсь, что это так.

— А какой роли ждете?

— Чтобы соответствовала моим внутренним переживаниям. Главное, чтобы это была глубокая работа и с точки зрения характера, и с точки зрения профессии.

— Хорошую, большую роль хочется?

— Можно маленькую. Но хорошую. Глубоко выписанную, замотивированную, оправданную.

— Табу в профессии для вас существует?

— Нет. Профессия актера такова. Он — пластилин. Из него должно все лепиться. У меня единственное табу — на плохой материал. И если мне предложат ребенка ударить в кадре, то я, естественно, тоже не соглашусь.

— А женщину?

— Женщину? Я подумаю! (Смеется.)

— Кстати, раз уж опять про дам! Идеальная женщина для вас какая?

— Которую любишь. Которая нравится. А почему нравится — загадка. Вот входишь, например, куда-нибудь. Сидит много женщин. Но ты сразу понимаешь, что вот та женщина тебе нравится больше всех. Независимо от цвета глаз, волос, фигуры.

— Энергетика?

— Не знаю. Тайна сия велика.

— Но это получается любовь с первого взгляда?

— И так получается. И по-другому. Знакомы много лет — и вдруг: как же я ее не замечал! Все зависит от того, в каком ты состоянии, в каком состоянии мир. Все очень сложно.

— Возможно, есть какие-то предпочтения по росту, по цвету волос?

— Моя жизнь показывает, что нет предпочтений. Любовь — это же чудо, это счастье. Это чувство Бог дает.

— Вам важнее любить или быть любимым? Понимаю, что лучше в совокупности, но все же.

— Важнее — не знаю. Слаще, может быть? Попробую сформулировать. Жизнь — это ведь удовольствие. И человек хочет их получать. А любить — это удовольствие. Ты же не знаешь точно, любит тебя человек или притворяется. А со своими эмоциями тебе проще разобраться. Да, сейчас для меня важнее любить. Мне нравится, когда у меня просыпается это чувство. Оно очень приятное. Оно правильное. Правильные биохимические реакции задействует. Если бы человек любил все время, то, наверное, тысячу лет бы жил…