Спит Максим Суханов всего четыре часа в сутки. Оставшиеся двадцать он читает философские книги и обустраивает землю под вишневый сад. Максим — бизнесмен, владелец разнообразной движимости и недвижимости. Он обаятелен, умен и очень талантлив. Когда ему надоедает читать Хайдеггера и Гофмана, пить кофе без сахара и ром без спирта, занимается лицедейством — играет в театре и кино.

Потребность играть для Суханова сравнима с желанием съесть дорогой десерт или выпить коллекционное вино. После наслаждения вкусом необходимо заесть изысканное удовольствие жестким мужским делом — бизнесом. Плавное перемещение с овощной базы на сцену элитного театра позволяет сравнить Суханова с некоторыми предпринимателями начала века, балующими себя искусством ради искусства. Станиславский, к примеру, вместе с Саввой Морозовым организовал МХТ как великолепное купеческое предприятие, а братья Третьяковы создали уникальную арт-галерею.

Максим Суханов — эстет. Когда он едет по Москве в красивой черной машине, в одной руке у него руль, в другой, конечно же, книга, в одном кармане куртки фотография жены и детей, в другом листок с едва просохшими чернилами — гелиевой ручкой Максим набросал этакую музыкальную безделицу в стиле Пёрселла.

А на днях Суханов обмолвился, будто они с Пушкиным питают интерес к масонству. Но интерес этот совершенно поверхностный и скорее всего недолгий, потому что Пушкин с его ранним масонством «химически» менее близок ему, Максиму Суханову, нежели «черный» романтизм Ницше. Но вопреки органической близости черным готическим традициям он почти не пьет и совсем не любит наркотики, предпочитая медитативную виртуальность героиновой галлюциногенности.

Суханов нехотя общается, лениво и парадоксально меняя темы разговора. Произносимые им слова имеют относительное значение, потому что присутствие Суханова само по себе многозначно. Он конкретен и брутален в жизни, но эта конкретность расплывается на экране и сцене, принимая любую форму. Его глухонемой Свинья сделан совершенно и просто, без вычурной театрализации, но с той дозой условности, которая превращает роль в некое художественное событие. То, как Суханов существует (говорит и двигается) в образе глухонемого, вполне конкурентоспособно с тем, как существует (говорит и двигается) Том Хэнкс в образе умственно отсталого Форреста Гампа.

На театральной сцене Суханов еще более изобретателен, чем в кинематографе. Его великолепно лысые, похожие на Шалтай-Болтая глумливые Хлестаков и Шпигельский — образцы безупречного мастерства и утонченного игрового изящества. Он фантастически интонирует, то мягко скатываясь от красивого фальцета к густому баритону, то — в лучших традициях джаза — резко меняя тональности. На отечественном актерском «Сотбисе» давно не выставлялся столь пластичный и гибкий во всех отношениях (голос, тело, нутро) художественный «экспонат».

Максим Суханов блестяще сыграл все, что сыграл, превращая классических персонажей из музейных реликтов в образы занимательные и близкие современному зрителю. Представляя из себя нечто в жизни, Суханов играет в Хлестакове полное ничто. И ему это великолепно удается, потому что он давно увлечен ситуацией непроясненности, похожей на плотную пустоту. Он хорошо знает, что загадка никогда не бывает банальной, в отличие от отгадки, а вопрос таит в себе вариативность, которую беспощадно уничтожает ответ. Поэтому Суханов уходит от ясности к парадоксальности, от логики к причудливой афористичности.

Что такое секс-символ, Максим Суханов не понимает, и ему абсолютно не нравится этот термин. Но почему-то он дает интервью русскому «Плейбою» и играет в Хлестакове наивысшую степень сексуальной вертлявости мужчины в полном расцвете сил. При этом Суханов — явно не Карлсон, в нем много роста, много фактуры, много здоровой иронии по отношению к себе и достаточно утонченного артистизма, который приятно соединяется с крепкой деловитостью. В русском социально-культурном пространстве конца 90-х он (с его умелыми благородными руками) легко ассоциируется с Лопахиным; в современном контексте он не символ упадка, но конкретный пример здорового возрождения того, что давно эмигрировало и погибло.

Суханов изумляет контрастами поведения в бытовой среде, но прежде всего — в художественной. Он заурядно элегантен, но совсем не прост, как может иногда показаться, и, что самое любопытное, внестилен. Стильность рядом с ним не имеет значения, потому что Суханов не культивирует вещь (в себе или на себе, на экране или на сцене) как безусловный элемент того или иного стиля, того или иного норматива, ибо свободен от него. И это, пожалуй, самый модный «жест» конца века. Жест, благодаря которому актуализируют сегодня свое творчество многие талантливые люди. Сознательно или бессознательно. Кто как.

Елена Кутловская. Где вы учились?

Максим Суханов (скептически). Сначала в школе, потом в Щукинском училище на курсе Т. К. Коптевой.

Е. Кутловская. Вас не затруднит назвать годы учебы в училище?

М. Суханов (еще более скептически). Нет, конечно. 1981 — 1985. (После паузы.) Вы спрашивайте, потому что я не смогу говорить монологом.

Е. Кутловская. То есть?

М. Суханов (сняв очки, трет глаза). Только по вопросам? Вот и все.

Е. Кутловская. Хорошо, задаю вопрос. Когда и как вы попали в кино?

М. Суханов (монотонно). В кино я попал в 1986 году, это был фильм «Тихая застава», киностудия «Молдова-филм», режиссер В. Паскару.

Е. Кутловская. Кого вы там играли?

М. Суханов. Я играл веселого украинского парня! (Закуривает и слегка оживляется.) После трех фильмов на Молдавской киностудии я сыграл в «Лимите» Д. Евстигнеева, затем в «Стране глухих» В. Тодоровского, в «Наташе» Т. Тота.

Е. Кутловская. По информации журнала «Премьер» вы должны были сниматься в фильме «Москва» режиссера А. Зельдовича по сценарию В. Сорокина. Вы в какой-то момент отказались от роли. Почему?

М. Суханов. Меня не вполне устраивал сценарий, написанный Сорокиным. В частности, меня не очаровали три сцены? К сожалению (или к счастью, не знаю), договориться с режиссером не удалось, и я не стал принимать участие в этой картине.

Е. Кутловская. А где вы сейчас снимаетесь? М. Суханов. У В. Ахадова в мелодраме «Женщин обижать не рекомендуется» играю бизнесмена, влюбившегося в даму, которую играет В. Глаголева. И буду играть киллера в фильме «24 часа» режиссера А. Атанесяна.

Е. Кутловская. Получается, что практически все ваши роли в кино — это бизнесмены. В театре же вы играете и Хлестакова, и Шпигельского. Чем, на ваш взгляд, обусловлена такая существенная разница?

М. Суханов. Театральные работы последнего времени я сделал у одного и того же режиссера — у В. Мирзоева. Наверное, он оценивает мои возможности несколько иначе, чем кинорежиссеры.

Е. Кутловская. Вы часто отказываетесь сниматься?

М. Суханов. Определение «часто» не совсем правильно, поскольку обозначает некий количественный критерий, что для меня не имеет значения? (Его голос вдруг становится угрожающе низким. ) Отказываюсь, когда не влюбляюсь, а влюбляюсь нечасто.

Е. Кутловская. Предлагают плохие сценарии?

М. Суханов. Для меня решающую роль играет не сценарий.

Е. Кутловская. А что?

М. Суханов (делает глоток кофе и всем своим большим фактуристым телом выражает недоумение моей непрозорливостью и ограниченностью). Буду или не буду сниматься, в конце концов решают мои фантазии после прочитанного? или после общения с режиссером. Вот, собственно, и все. (Докуривает сигарету, допивает кофе.)

Е. Кутловская. Вы удовлетворены качеством своей работы в кино?

М. Суханов. Понимаете, мне всегда очень трудно говорить о том, что я уже сыграл. Если я делаю анализ своих ролей, то сугубо интимно, поэтому мне не кажется правильным о нем рассказывать. Моя позиция такова: если кому-то интересно то, что я делаю, — лучше написать об этом статью, а не заниматься интервьюированием.

Е. Кутловская (после некоторой паузы). Вы, конечно, знаете Энди Уорхола?

М. Суханов (закуривает). Знаю.

Е. Кутловская. Уорхол издавал весьма интересный журнал «Интервью», который продолжал выходить и после его смерти? Те несколько номеров, что я видела, были сделаны в безупречно аскетичном, черно-белом стиле? Этот журнал специализировался на интервью с совершенно разными известными людьми — от писателей до ученых и спортсменов. Но все публикуемые там тексты тонко отражали специфику речи, манеру думать и говорить вслух. Лексика интервьюируемого, стиль и слог его общения — вот что интересовало Уорхола, причем иногда в большей степени, чем содержание разговора. А вы какой тип интервью предпочитаете? Может быть, вам нравится читать сглаженные, отредактированные, облагороженно-литературные речи?

М. Суханов. Я, как не очень многие люди, люблю неожиданности. Но я за такие неожиданности, которые можно читать между строк, а не в самом тексте. Интервью для меня скорее лукавство, чем исповедь. Я отношусь к интервью как к игре. Хорошее интервью — хорошая игра, плохое — это минус игра? Если же говорить о литературном языке, о литературе, то мне ближе построение фраз у Ницше, нежели у Кьеркегора. К сожалению, могу говорить только о переводах.

Е. Кутловская. Ну вы и завернули!

М. Суханов (обиженно). Я частенько заворачиваю, все зависит от фазы луны.

Е. Кутловская. Перед нашим разговором вы заявили, что будете в обязательном порядке тщательно править мой текст?

М. Суханов. Я буду править только свою прямую речь, а если попросите, то и вашу.

Е. Кутловская. Как вы работаете с режиссером? Вы беспощадно правите его, делаете ему замечания, высказываете какое-либо недовольство его работой с вами?

М. Суханов. Нет, ни в коем случае. Режиссер для актера, и для меня, в частности, — это исходная точка того, что в итоге будет показано на экране или на сцене. В своих ролях я иду исключительно от режиссера, высасывая из него максимум информации. Что такое фильм или спектакль? Это прежде всего концепция режиссера, его идеи, именно он «разворачивает» свои фантазии по всему пространству зрелища. И уже потом я намерен в этом пространстве «купаться», доставляя себе и, смею надеяться, зрителю некоторое наслаждение. Я всегда иду за режиссером, если он есть, конечно.

Е. Кутловская. Уточним. При театральном режиссере вы свободны излагать на сцене свои фантазии, ваше творческое «Я» не тонет в монтажно-купюрных операциях. Вы учитываете желания режиссера, не забывая при этом о своих собственных. В кино результат зависит от кинорежиссера, от того, как он все раскадрует, что в процессе монтажа вырежет. Вы не делаете интересной личности «козу» за ваше изрезанное творчество?

М. Суханов (с большим сожалением). Здесь мало что можно сделать. Я сторонник того, чтобы убеждать и убедить режиссера в моей точке зрения, но если, несмотря на все старания, он меня все-таки «режет» — значит я не был убедителен. Но, думаю, всегда естественно следовать такому правилу — запах чем хорош?

Е. Кутловская.???

М. Суханов. Не нравится, как пахнет, — отойди. Не нравится режиссер — не снимайся. А коли вступаешь на чью-то территорию, то сознательно идешь на все потери, связанные с пребыванием там.

Е. Кутловская. Помимо привлекательного запаха, исходящего с территории В. Тодоровского, что вас еще привлекло в его фильме?

М. Суханов. Роль. Мой персонаж — сильный, незаурядный человек. Он не вписывается в обычные рамки. Например, чиновнику жить всегда проще, чем бандиту. Бандит вне закона. Он сознательно идет против всех. Для того чтобы идти против общепринятых рамок существования, нужно иметь позицию, волю, ум. Чем талантливей личность, тем сложнее ее проявления. И в каждой отдельной ситуации эти проявления, какими бы они ни оказались, будут совершенно искренними? К тому же Свинья — глухонемой, что намного расширяет объем роли. Мне было чрезвычайно интересно играть сильного человека с не менее сильными недостатками, которые он очень тяжело переживает.

Е. Кутловская. Вы весьма органично имитируете речь человека, который лишен слуха. Чтобы сыграть глухого, вы общались с глухонемыми?

М. Суханов. Да, я достаточно общался с такими людьми, плюс ко всему у нас был педагог? Дело в том, что для меня в искусстве форма — острейшая необходимость. Внешнее, визуальное и вербальное воплощение образа открывает глубину для содержания. Мне интереснее так работать с формой, чтобы не «раскручивать» ее в сторону американского кино.

Е. Кутловская. Что вы имеете в виду?

М. Суханов. Американское кино — жанровое. Развитие подобной жанровости у нас — пропущенный момент. Этап американской архиорганичности, доведенной до почти бытового звучания слова, — это уже скучно. Сегодня актуальны какие-то иные формы? Скорее всего нам нужно идти в сторону театральности кинематографа — по пути либо Гринуэя, либо Джармуша. Может быть, присмотреться к театру «Но» или к греческой театральной традиции?

Е. Кутловская. Позволю себе интимный вопрос. Что лежит в основе вашей внутренней работы над ролью?

М. Суханов. Слишком серьезный вопрос? Хотя в основе нашей работы нет ничего серьезного. Все, что можно отнести к разряду серьезных разговоров о роли, располагается в области анализа, который происходит уже после того, как роль состоялась. А когда идет процесс работы, есть только одна фантазия. Я считаю, что определение «серьезно» к фантазии неприменимо, оно ее высушивает и тормозит.

Е. Кутловская. Что вы понимаете под словом «фантазия»?

М. Суханов. Свои видения и озарения?

Е. Кутловская. На что опираются эти видения — на личный опыт, на культурный контекст или на задание режиссера?

М. Суханов. На задание и муки режиссера, которые являются для меня отрезанным ухом.

Е. Кутловская. Чем?

М. Суханов. Ухом.

Е. Кутловская. Почему ухом?

М. Суханов. Я хочу сказать только то, что моя фантазия начинает работать в момент возбуждения или потрясения чем-либо. Зарождение фантазии внутри меня сопоставимо с такой гримасой судьбы, когда бы мне вдруг прислали отрезанное ухо.

Е. Кутловская. Как вы относитесь к российским фильмам 90-х годов?

М. Суханов. Я могу их смотреть. А удовольствие я получаю от европейского кино — Феллини, Кесьлёвский, Бунюэль, Бертолуччи, Гринуэй, что-то у Поланского.

Е. Кутловская. Есть ли у вас любимые российские актеры?

М. Суханов (трет лоб, морщится). Мне нравится Петренко, Смоктуновский.

Е. Кутловская. Вспомните, пожалуйста, кого-нибудь из актрис.

М. Суханов. Вспомнить, вспомнить? По-моему, Коляканова, Чурикова — совершенно грандиозные актрисы.

Е. Кутловская. А что вы думаете о Дине Корзун?

М. Суханов. Дина Корзун — хорошая актриса.

Е. Кутловская. И все?

М. Суханов. Пока все. У нее большой потенциал, но при существующем умении наших режиссеров работать с актером я опасаюсь предсказывать будущее.

Е. Кутловская. А Тодоровский умеет работать с актером?

М. Суханов. Да, умеет. Он способен вкладывать себя энергетически в разбор любой сцены. Он переживает и фантазирует вместе с актером. Такое личностное энергетическое подключение в режиссерском ремесле — наиглавнейшее. Именно эта способность Тодоровского определила успех того, что в итоге сложилось на экране, если говорить о «Стране глухих» как об успехе.

Е. Кутловская. «Страна глухих» — вполне хороший фильм, но, на мой взгляд, абсолютно не стильный. Посмотрите на операторскую работу во второразрядном американском кино, посмотрите, как качественно и безупречно профессионально оно сделано, посмотрите на существование актера в кадре? Почему мы не способны на такое даже в хороших отечественных кинолентах?

М. Суханов. Наверное, нельзя идти на такое количество компромиссов, на которое идут в России.

Е. Кутловская. Может быть, проблема в другом? Кто у нас снимает кино? В основном те, кому место возле кинокамеры обеспечили родители. На худой конец — знакомые. Среди «блатных» много одаренных людей, но ведь их места не заняты другими не оттого, что другие хуже, а оттого, что другим в наследство достался огород, дача, корзина, картина, картонка и, в лучшем случае, имущество за границей. К сожалению, такова наша система. Прорвавшихся мало, но они есть. К примеру, Е. Миронов или В. Машков. Что происходит дальше? Они проникают в узкий круг, становятся (слава Богу) людьми из этой тусовки, и каксвоих людей тусовка корреспондирует их везде и всюду. Представьте себе голливудское кино, которое строится на двух-трех именах? Это невозможно представить. И не потому, что такое явление — малоприятно, а потому, что малорезультативно. Машков — Миронов, Миронов — Машков, плюс Миша Филипчук. Минимальная конкуренция, позорно узкий круг людей, делающих фильмы (и видеоклипы), семейная корпоративность? Разве это та ситуация, при которой рождается талантливое, по-настоящему качественное кино?

М. Суханов. Я сразу представил себя на их месте. Предположим, что я — сын Тодоровского. Я хочу снимать кино, у меня есть амбиции, у меня есть возможности, есть деньги. Почему бы мне не снимать? Да, конечно, есть некто Иванов, он тоже хочет делать фильмы, ищет возможности и деньги. Но, согласитесь, нужно исходить из ситуации, в которой мы живем, а в ней возможности и деньги у Тодоровского. И я не могу представить, чтобы Я-Тодоровский отдал все Иванову и не стал бы снимать сам. И потом люди, которые дают деньги, про Тодоровского уже знают, что он талантлив, а про Иванова, извините, знают, что он только Иванов.

Е. Кутловская. В другой системе деньги тратятся на Пресли, на Тарантино, на Кустурицу, на Линча, на все, что имеет отношение к качеству.

М. Суханов. Зачем говорить о системе? Ее надо либо перестраивать, либо под нее подстраиваться. Например, сегодня в моей профессии нельзя заработать такие деньги, чтобы быть свободным в творчестве. И я вынужден напряженно думать, как жить, чтобы делать то, что хочется. Каждый в стране хочет быть свободным, но далеко не каждый думает, как этого добиться. Сегодня проблема в том, чтобы выжить. Для этого человек должен быть, как пружина. Пружина — образ, определяющий характер нынешней российской ментальности. Я не представляю, как сегодня можно быть алкоголиком или наркоманом. Упругий интеллект и здоровье. В порочной системе — это единственно правильный режим существования, нацеленный на выживание, на свободную самореализацию. Хотя какая система не порочна? Что же касается заигранности Миронова и Машкова? Я точно знаю одно: актер должен играть постоянно, как пианист разминает пальцы, чтобы не терять форму.

Е. Кутловская. Существует мнение, что в нашей стране мало настоящих профессионалов.

М. Суханов (перебивает). Смотря что понимать под термином «профессионал».

Е. Кутловская. Это человек, который хорошо, качественно и продуктивно делает свое дело.

М. Суханов. Для меня профессионализм — это ответственность перед теми силами, которые ведут человека в работе и творчестве? Сознающий и чувствующий ответственность человек не может не быть профессионалом. Ответствен — значит профессионален. В чем угодно, даже в любви и сексе.

Е. Кутловская. Любовь и секс, по-вашему, тоже требуют профессионализма?

М. Суханов. Да, поскольку ни то, ни другое не может существовать вне ответственности. В любви и в сексе главное — связь. Я считаю, что если кто-то идет на связь с другим человеком — дневную или ночную, не важно, — на обмен энергией в быстро иссякающем времени жизни, тем самым он уже берет на себя ответственность. Такую же ответственность надо нести и за мысли, что во многом способствует формированию морали. Чем больше людей поймут это, тем быстрее мы обретем новые невероятные возможности, удивляясь нашей собственной природе.

Е. Кутловская. С какими режиссерами-профессионалами вы принципиально не согласились бы работать?

М. Суханов. Я не помню их фамилий. Но совершенно точно я стал бы работать со Стуруа, если бы был ему нужен. С Некрошюсом. Со Стреллером, если бы он был жив?

Е. Кутловская. Многие актеры любят быть на виду — мелькают на страницах газет и журналов, в модных ресторанах и на телеэкране. Вас привлекает такой стиль жизни?

М. Суханов. Мне достаточно, что я на виду, когда играю спектакль. И, по-моему, один из способов сохранить здоровье — не смешиваться с людьми, которые сидят в зале. Я бы и хоронил актеров отдельно, как в средние века!

Е. Кутловская. В средние века к актерам относились как к нечисти, как к изгоям, потому и хоронили отдельно.

М. Суханов. Человек, пускающийся в путешествие по разным жизням, а именно так живет на сцене актер, тем самым треплет, по мнению церкви, свою единственную душу, чего простому смертному не дано и что непотребно. Поэтому актерство считалось дьявольским занятием. Актер мог то, что многих приводило в восторг и ярость: как он может быть правдивым во всех ипостасях, как ему удается потрясать растерянные от его игры души, откуда в нем этот дьявольский дар волновать человеческий дух? То есть актер всегда был загадкой, пусть и дьявольской. Да, он был изгоем, занимая отдельное от прочих христиан место. И слава Богу! Я считаю, что такое положение вещей абсолютно правильно.

Е. Кутловская. Вы религиозный человек?

М. Суханов. Нет.

Е. Кутловская. Ну во что-то вы верите?

М. Суханов. Верю в астрологию, в те сияния и видения, которые появляются во мне. Любое религиозное течение составляет огромный пласт в социально-культурной жизни целых поколений. Этот пласт поднимает человека интеллектуально и нравственно. Кто-то идет за Христом, кто-то за Буддой, мне, например, ближе религия Диониса? Все это лучше, чем увлечение программой «Угадай мелодию». А к институту церкви я отношусь как к одному из способов хорошего зарабатывания денег.

Е. Кутловская. От ближайших лет вы ждете каких-то потрясений, катаклизмов?

М. Суханов. Затрудняюсь ответить. Думаю, что в связи с массовым психозом по поводу экономической и политической ситуации наши люди будут сближаться? в отряды. (Смеется и потом почему-то морщится.)

Е. Кутловская. Вы брезгливый человек? (Максим одет во все белое, благоухает ароматом изысканного парфюма, когда курит, пепел аккуратно стряхивает в пепельницу?)

М. Суханов. Конечно! Например, не люблю хиппи, не люблю секты, студии, не люблю людей, которые могут репетировать двадцать четыре часа, не моясь, но бесконечно говоря о творчестве. Есть в этом что-то неправильное? (Ежится.) Я предпочту отказаться от роли, если режиссер предложит мне невыносимые, кабальные условия — репетировать двенадцать часов в сутки.

Е. Кутловская. И что?

М. Суханов (возмущенно). Мое естество не позволяет репетировать более трех часов.

Е. Кутловская. Даже если будет суперпроект века?

М. Суханов. Все равно.

Е. Кутловская. Гениальная режиссерская личность?

М. Суханов. Что поделать.

Е. Кутловская. Бешеные деньги?

М. Суханов. Нет. Насилуя себя, я просто ничего не смогу сделать. А вот в кино я вполне могу по двенадцать часов сниматься. Там иные энергетические затраты? На съемке в течение трех часов ставится свет и пятнадцать минут снимается кадр. За эти три часа вполне можно передохнуть и подготовиться к следующему эпизоду.

Е. Кутловская. Вы любите себя?

М. Суханов. А как же! Но без нарциссизма.

Е. Кутловская. Скажите, Максим, если бы к вам пришел человек, превосходящий вас во всех отношениях — и в области знаний, и в талантах, и в умении существовать в мире, — вы испытали бы чувство собственной неполноценности?

М. Суханов. Если бы гость был из числа усопших, то да! А так он мне будет просто неинтересен. В любом общении необходимо расположить к себе человека, а для этого нужно искренне теряться, когда он говорит. Подобострастие и вранье здесь ни при чем. Это провоцирование собеседника на то, чтобы он отдал тебе больше нужной информации, насыщая тебя, как губку.

Е. Кутловская. Вы вампирически настроены?

М. Суханов. Я же не отбираю у собеседника ничего, он делится со мной информацией сам, потому что хочет делиться, потому что ему интересно. А мне он тоже необходим со всем его уникальным опытом.

Е. Кутловская. Творчество для вас — основной способ самореализации?

М. Суханов. Да, но творчество я понимаю предельно широко. Для меня не может быть иного подхода ко всему, что я делаю. Даже сон — это творчество, если правильно себя настроить. Надо уметь спать. Я творчески отношусь даже к повседневной речи, постоянно сомневаясь в том, что говорю сам и что говорят другие. Мое сомнение носит абсолютно сознательный характер. Потому что если в каждой секунде моего существования есть хотя бы капля творческого усилия, то смысл в мире будет прибывать, а энергия разворачиваться по спирали.

Е. Кутловская. Вы когда-нибудь задумывались о цели творчества?

М. Суханов. Никогда. Структура мозга такова, что сознание — это средний пласт, промежуток между подсознанием и надсознанием. Сознание — это миг, в котором мы вроде бы есть. Но этот миг является переходным этапом между нижним и верхним пластами, поэтому у него не может существовать цели. Цель — это тупик. В разряде же переходного, промежуточного состояния не может быть тупика, поэтому для меня как для личности, сознающей себя, цели нет.

Е. Кутловская. В таком случае особенно любопытно, что вдохновляет вас на интересные творческие эксперименты?

М. Суханов (неожиданно серьезно). Вдохновляет меня то недолгое время — когда-то час, когда-то пять минут, — в которое я не думаю о смерти. Если я от этого свободен, я вдохновляюсь. Бывает наоборот, подумаю о смерти, и становится странно? Это тоже вдохновляет.

Е. Кутловская. Вы часто думаете о смерти?

М. Суханов. Да.

Е. Кутловская. Почему?

М. Суханов. Ну так уж думается? Еще меня вдохновляет мое детство, я его хорошо помню. (Мы молчим, Максим пьет кофе.)

Е. Кутловская. Максим, вы можете отнести свою манеру одеваться, жить, играть к какому-нибудь определенному стилю?

М. Суханов. Придерживаться стиля — значит, существовать в каких-то рамках. Всякая обрамленность, нормативность — это конечность. Меня она не радует, и я предпочитаю не держаться ни за какие ограничения. Хотя? Может быть, и у меня есть рамки, но я этого пока не знаю.