Максима Суханова трудно сравнивать с другими актерами или описывать его роли, пользуясь привычными критериями и мерками. Его энергетика, необычный облик и поведение на сцене не вмещаются в общепринятые рамки. Он может сыграть что угодно: трагического короля Лира, авантюриста Хлестакова, поэта-романтика Сирано или Дон Жуана, заставляющего терять голову испанских красоток. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть спектакли, идущие на сценах разных московских театров. Но в каждой из этих ролей притягивает, прежде всего, индивидуальность Суханова.

-Максим, как Вы относитесь к актерской профессии? Это просто дело, которым вы занимаетесь или для вас это скорее миссия? Если так, то с чем она связана?

-Для меня это скорее необходимость выразить свои идеи, фантазии, мысли. Хотя я считаю, что нужно владеть всеми навыками профессии, чтобы правильно и доступно реализовывать фантазии на сцене.

-Вы уже много лет играете в спектаклях Владимира Мирзоева. Ваши роли рассчитаны на самые разные амплуа. Кто их выбирает, Вы или Мирзоев? И как вообще появляется название очередного спектакля?

-Очередной спектакль всегда выбирает Мирзоев. И выбирая, обсуждает со мной, почему хочет взять именно это произведение: насколько оно актуально сегодня, насколько, ему кажется, оно может быть интересно для нас и публики. А если говорить о разнице в амплуа… Мне кажется, что в XX веке рамки амплуа персонажа, актера и вообще театральных жанров все больше становятся общим местом. Критики продолжают оперировать точными определениями, но, по-моему, по инерции и все больше отделяясь от современной театральной практики. Поэтому я не могу определить свое амплуа в спектаклях Мирзоева. Все мои роли скорее трагикомические, с проявлениями странности, гротеска.

-Почему Вы в последнее время работаете только с Мирзоевым?

-Я давно работаю с Мирзоевым, а в театре — вообще только с ним. Время от времени возникают предложения от других режиссеров, но по разным причинам пока не складывается. Кроме того, я не люблю делать две роли параллельно или начинать одну работу сразу после окончания другой. Для меня оптимальный вариант — выпускать один, максимум два спектакля в год-полтора. Владимир тоже не частит, и как только чувствует потенциал в себе и в атмосфере, предлагает мне что-нибудь новое. Мы это обсуждаем и начинаем репетировать. Для других проектов иногда просто не остается времени.

-Над чем работаете сейчас?

-Мирзоев закончил съемки фильма «Знаки любви» и сейчас идет его озвучивание. Премьера состоится не раньше февраля. Я играю в нем две роли, но мне пока не хотелось бы ничего рассказывать.

-Часто говорят о том, что кинорежиссеры эксплуатируют театральных актеров, используя качества, найденные в сыгранных в театре ролях.

-Здесь многое зависит от актера: пойти у режиссера на поводу или, используя то, что наработано, найти какой-то неожиданный поворот… Я не очень много снимаюсь, и никогда не анализирую законченные работы. Они уже сделаны, завершены, и связанный с ними отрезок жизни уже прожит. Я не храню сценариев уже снятых фильмов и тренирую память, чтобы мгновенно забывать работу, если она закончилась. Но если что-то в моих ролях видится похожим на уже сделанное, то это не удивительно. Поскольку актерская природа всегда опирается на личностную.

-В спектакле «Амфитрион» впервые прозвучала сочиненная Вами музыка. Она есть в «Сирано де Бержераке» и в «Дон Жуане». Вы давно ее пишете?

-Я сочиняю, делаю это давно, но считаю, что к музыке нужно относиться гораздо глубже и серьезнее, чем я могу себе позволить.

-Как возникла музыка к «Амфитриону»?

-Она родилась на репетициях. Я подумал: нужно сделать так, чтобы наш спектакль был немного похож на оперу, а Мирзоев поддержал мою идею. Что-то родилось в «Сирано де Бержераке», что-то в «Дон Жуане».

-Один из известных композиторов рассказывал мне, что ежедневно пишет музыку, проводя по шесть часов за роялем или компьютером, независимо, есть вдохновение или нет. Вы бы так смогли?

-Я думаю, что такой режим работы — необходимый ему психотренинг. Даже если у него нет настроения или творческого вдохновения, он все равно садится сочинять музыку, заставляя свою фантазию работать. Думаю, это правильный путь. Начиная репетицию, я тоже совершаю над собой усилие. Не люблю первых репетиций, подготовку к ним, когда ты начинаешь раскачивать свой организм и психику. Ты идешь на энергетические затраты, которые необходимы для создания чего-то совершенно нематериального, но ценного в пределах сцены.

-А на спектаклях? -На спектакле начинается насыщенный обмен энергией с публикой.

-Сочиняя музыку, Вы думаете о ее жанре?

-Делая ее для какого-нибудь спектакля, я учитываю то, что происходит на репетициях, и направление, в котором движется работа. А иногда просто возникает желание сесть за инструмент и что-то попробовать, это зависит от настроения.

-Вы никогда не играли в рок-ансамбле?

-Играл в школе, но все закончилось с поступлением в Щукинское училище.

-Какую музыку Вы любите слушать?

-Все зависит от настроения.

-Просыпаетесь и понимаете, какую запись включить?

-Нет, просыпаясь, я музыку не включаю. Иногда хочется послушать фоновую музыку, иногда возникает потребность в классике или тяжелом роке. А иногда возникает потребность в тишине.

-Актерская профессия требует одного склада ума и характера, занятия бизнесом совсем другого. Как вам удается переключаться и совмещать эти крайности?

-Нельзя ни в коем случае смешивать диаметрально противоположные вещи. Например, можно исполнять на сцене песню и параллельно что-то есть? Если ухитриться, это можно совместить, но в результате не получишь удовольствия ни от одного занятия, ни от другого. Я считаю, что нужно уметь абстрагироваться: входя в одно пространство, не вносить в него атмосферу, дух из другого. Тот же принцип я сохраняю в общении с людьми.

-Как этого добиться?

-Нужно развивать умение абстрагироваться, находясь на одной территории не думать о другой. И ни в коем случае их не смешивать.

-У Вас есть друзья?

-Конечно. Однокурсник Александр Самойленко, мой партнер по спектаклям и компаньон. Он талантливый актер, прекрасный организатор, а сейчас осваивает профессию кинорежиссера и недавно снял первый фильм. Я могу назвать своим другом Владимира Мирзоева.

-У вас открытый дом?

-Не могу сказать, что он открытый. У нас вообще не бывает посторонних.

-Почему?

-Никогда об этом не задумывался. Нам с Этери нравится так жить. Мы же не вывешиваем табличку: «Посторонним вход воспрещен», просто так сложилось. Наверное, нам интереснее быть вдвоем и узнавать что-то друг от друга. И от самых близких наших людей. Бывает, что мы с Этери выделяем день или два и куда-нибудь уезжаем, отрываемся от суетливых московских ритмов.

— Вы замечаете то, что происходит вокруг? Сильно ли изменилась жизнь, настроения людей по сравнению с 90-ми годами?

-Мне кажется, в 90-х годах люди думали, что пройдет лет десять и жизнь станет лучше. А все то плохое, что происходит вокруг, временно и связано с интенсивным движением вперед. Сейчас для многих наступило это самое завтра и далеко не все оказались в нем счастливы. И не так уж оно объективно безопасно, сыто и безоблачно для большинства из нас. Поэтому кто-то разочарован, а кто-то опять верит в «светлое будущее». Это и оптимистическая, и какая-то уязвимая позиция. Но я думаю, так будет всегда.

-Почему решили сфотографироваться вместе с Этери на рекламном плакате страхового общества?

-Мне кажется, реклама, связанная со страхованием, ближе к социальной рекламе. А идеи хорошей социальной рекламы мне нравятся! А потом, мне приятно лишний раз сфотографироваться вместе с женой. Я ни от кого ее не прячу, она человек самостоятельный и творческий: журналист, фотограф и теперь уже сценарист. И это все у нее очень хорошо получается.

-В характере большинства актеров есть что-то женское: самолюбование, желание нравится, подвижность психики, капризность. Как Вам удается избежать этих недостатков?

-Думаю, в характере актера должно быть что-то детское. Актер должен играть, и эта игра предполагает такую истинность проживания придуманных событий, которую может позволить себе только ребенок. Подсознательно он всегда готов за секунду переключиться, перейти от состояния полного, глобального счастья к неимоверному несчастью. Никто не упрекнет его за то, что в одном случае он играл, а в другом — нет, что он капризен или что у него подвижная психика. Ребенок всегда искренен. Актер на сцене должен стремиться к тому же. А желание и необходимость нравиться — важное для нашей профессии качество. Нужно поправиться режиссеру, зрителям, уметь себя подать. Но это не должно становиться самоцелью. Каждый актер решает, как ему себя вести в жизни, все зависит от его ума и таланта.

-Чтобы поддерживать профессиональную форму, балерине нужно каждое утро делать класс, вокалистам — распеваться. Что нужно делать актеру?

-Тут нет рецептов. Каждый решает сам, что ему нужно. Актер должен быть здоровым человеком, не растрачивать себя в суете и по пустякам. Но кто определит эту границу, отделит важные вещи от пустяков? Каждый сам определяет законы, по которым живет. Думаю, что актеру нужно совершать как можно меньше компромиссов. Прислушиваться к себе: что полезно для его организма, а чему организм сопротивляется. И, исходя из этого, совершать поступки: соглашаться играть в театре или сниматься в кино, работать с кем-то вместе, или идти своей дорогой. Хотя актеру сделать это труднее всего в силу инфантильности сути нашей профессии. У каждого есть кумиры или образцы для подражания, он слушает то, что о нем говорят, придумывает какой-то образ, не имеющий отношения к его собственному я, и стремится стать на него похожим. От этого возникают ножницы: трагическое несоответствие между человеком и персонажем, в которого он хочет себя превратить. Адекватная восприимчивость к себе самому — очень важное качество в актерской профессии. Да и в других профессиях тоже.