2 апреля в прокат выходит экранизация гоголевского «Тараса Бульбы», осуществленная режиссером Владимиром Бортко. С исполнителем роли Остапа Владимиром Вдовиченковым обозреватель «Известий» побеседовала об этой работе, о других его новых ролях, о кризисе, а также о фильмах, сделавших Вдовиченкова одной из самых заметных звезд нового российского кино.

Когда начиналась работа над фильмом «Тарас Бульба», ситуация в отношениях России с Украиной была непростая, а сейчас и еще более усложнилась. Хочет того Владимир Бортко или нет, на это будут обращать внимание.

— .. Я не открою большой тайны, если скажу, что, даже когда мы снимали, у нас с режиссером были разговоры: а как при всех нынешних перипетиях к этому отнесется та или другая сторона. Богдан Ступка даже по этому поводу шутил. Его мама говорила: «Не снимайся в этом фильме, тебя больше никогда не пустят в Польшу!». Если говорить обо мне, я не собирался сниматься в политкорректном кино. Политкорректная история — это сглаживание и причесывание. Как у нас говорят, «ж… есть, а слова нет». И я понимал: как бы это ни оценили поляки, украинцы, русские, мне в общем-то наплевать. Мы же играли Гоголя, а не придумывали сами. Другое дело, я не совсем согласен с такой трактовкой, но Бортко, как автор фильма, акцентировал внимание на Тарасе Бульбе не как на отце, а как на патриоте. Русском патриоте, борце за какую-то идею, которая, на мой взгляд, не стоит свеч. Режиссер всецело на стороне Тараса Бульбы. Он считает, что это единственная созидательная сила…

Его убеждения — это его убеждения, можно их не разделять, но не уважать сложно.   Фильм выходит на экраны в разгар кризиса, и это, насколько я понимаю, последний масштабный российский проект, который появится на экранах. Ну, и вторая часть «Обитаемого острова», конечно. Дальше — тишина… Я довольно часто обсуждала нынешнюю острую ситуацию в кино с вашими коллегами, и все реагируют на нее по-разному.

Андрей Мерзликин, например, сказал как-то: «Ничто не радовало меня так в последнее время, как рождение дочери и возникновение финансово-экономического кризиса. Может быть, все это наконец сдуется…»Это так. Это действительно так. Какая-то невероятная возможность сейчас. Вот колесо, которое вертится, и ты в нем, как белка, несешься, и много разных обстоятельств, которые манят бежать в этом колесе. А когда оно остановилось, тебе не нужно делать выбор — он уже сделан. Можно подышать и осмотреться.

— Мерзликин-то имел в виду в первую очередь ту накипь, которую породили шальные деньги в кинематографе. А вы говорите в более общем смысле — про образ жизни?

Про образ жизни.

— Появилось время, чтобы осмотреться и понять: а что в семье происходит, что происходит в мире, у тебя в душе? Куда бежим, куда торопимся? Что касается плохого кино, которое снимается на несчитанные деньги, тут мое мнение всегда было — чем больше, тем лучше. Из многообразия можно что-то вычленить. Сейчас денег будет значительно меньше, и фильмов будет сниматься не 200, а 5 или 50 в год, но я не уверен, что это поднимет качество. Может возникнуть попытка из каждой картины выжать по максимуму. Все сделают акцент на коммерцию, а на некоммерческие картины и вовсе давать денег не будут.

— Но государство обещает помогать.

— Не знаю. Я не верю государству. Не потому, что не даст. Государство — это мы. И я, наверное, сам себе не верю, что эти деньги не будут просто распределены по знакомым и друзьям…

— Фактически уже сформулирована идея госзаказа в кино. Как вы к этому относитесь?

— Если картины будет снимать политотдел «Единой России», это плохо. Но, мне кажется, этого уже не произойдет. Тоталитарность умерла, она существует ровно в том количестве, которое нам необходимо. Доля тоталитарности нужна нам, нашему народу, без нее никуда не деться, такое у нас своеобразие.

— А если бы вам предложили назвать важные темы, по которым снимать кино? Вы задумывались над этим?

— Да, я много об этом думал. Давайте возьмем последние заметные десять российских картин. Почти нет кино про нынешних, наших. Просто про людей нет кино! Мы либо воюем, либо мы в будущем, либо в тюрьме… Нашего среднестатистического человека спроси, кто он, что он, какое он место занимает. Нет ответа! Люди просто не могут идентифицировать себя как личность. Этому нужно помогать. Можно снимать какие-то агитки или контрагитки — про великих красных или великих белых, но это все равно разведение людей по лагерям. А мне кажется, сейчас объединять надо.

— К вопросу о «великих белых». Что за роль в фильме «Кромовъ», которую вы сейчас играете?

— Там же был реальный прототип.  Я не могу это назвать историей про белых и про красных, про царских и не царских. Тут важна другая история — про человека, который дал присягу в жизни один раз. Его прототип — русский офицер, который принимал участие в боевых действиях на Востоке, после этого продвинулся по дипломатической части и во время Первой мировой был направлен военным атташе во Францию. Французы были нашими союзниками и оформляли торговые сделки на покупку оружия, боеприпасов и так далее. Для этого выделялось огромное количество денег, и он эти деньги курировал. Случилась Октябрьская революция. Деньги остались, и он остался, а страны нет — страна уже не та. И вот перед ним стоит выбор: что же с этими деньгами делать? И потянулись ходоки: и красные, и белые, и друзья, и враги. Деньги на счетах в банках, снять может только он — поэтому его убить нельзя. Убивают его любимую женщину, его близкий друг спивается из-за провала белого движения, сходит с ума и умирает. А Кромов отдает деньги советской власти.  Но в реальности, насколько я помню, он отдал деньги в обмен на жизнь близких.  Мы брали кусок его жизни в момент принятия решения. Потому что все, что произошло дальше, история не однозначная. Он вернулся, его не репрессировали. Он был генералом, преподавал в академии. А до того, как вернуться, был военным атташе — уже от имени советской власти — почти во всех странах Северной Европы. Умер в Москве в генеральском доме в пятьдесят каком-то году. Не знаю, может, это подарок судьбы за то, что поступил так — деньги все-таки вернул, не украл. Денег было очень много — 218 миллионов франков, тогда — огромная сумма.

— Другое дело, на что пошли эти деньги — не на убийство ли ему подобных?

— Но он вернул их стране. Режиссер фильма — Андрей Разенков, а идея принадлежит Константину Филимонову. Костя, понимая, что нет прицела на какую-то коммерческую выгоду, просто захотел рассказать историю человека, которая его поразила. Мне кажется, это достойная мотивация. И он вложил несколько миллионов долларов в фильм. У нас одна экспедиция в Париж заняла два месяца.

— Как в Париже все организовано в смысле съемок? Сейчас есть большая разница — снимать в Европе или у нас?

— Разница колоссальная. Во-первых, во Франции восьмичасовой рабочий день с перерывом на час. Во-вторых, они не работают в субботу, воскресенье, потому что это выходные для всех… Там — машина. Все очень технологично, но что снимают — по барабану. Там приятнее — тепло, красиво. Но работал бы я, конечно, только с нашими — с душой, с азартом.

— Знаю, что вы сейчас снимаетесь у Дмитрия Месхиева. Ходили слухи, что он собирается делать фильм про Степана Разина, потом — про Беслан, а что он все-таки снимает?

— Картину с рабочим названием «Человек у окна». Это мелодрама. Будете удивлены, в главной роли — Юрий Стоянов. Месхиев, на мой взгляд, из той категории режиссеров, которые чувствуют эти темы. Даже его военный фильм «Свои» — все равно про отношения, про любовь, про нелюбовь…

— И он берет Стоянова и пытается разглядеть в комике, в клоуне человека, который стоит у окна, не может устроить собственную жизнь, но может помогать другим.

— Стоянов играет актера-неудачника, который творит какие-то невероятные вещи в повседневной жизни. Фильм — это любовный многоугольник. Один из мужских углов — Стоянов, еще один — Гармаш, и еще один — я.

— Несмотря на занятость в кино, все эти годы вы продолжали играть в театре, не сачкуя?

— Не сачкуя. Наш художественный руководитель Римас Туминас сейчас предложил мне новую роль, очень интересную. Я давно хотел поработать с Туминасом, пришел к нему и прямо об этом сказал.

— Вы давно в Вахтанговском?

— После ВГИКа меня пригласили в Театр имени Моссовета, но там работы для меня не оказалось. Я год простоял, как это бывает с молодыми актерами, в роли стражника с алебардой и ушел в Вахтанговский.

— Но туда вас уже брали как кинозвезду? Да какую звезду! Меня никто не знал. На съемках «Бригады» я познакомился с Машей Ароновой, она меня привела в театр, и я там начал репетировать графа Орлова в «Царской охоте». А когда спектакль вышел, Михаил Александрович Ульянов пригласил меня в труппу. И я согласился. Конечно, было приятно, когда потом стали говорить: «А наш-то, оказывается, е-мое, звезда!».

— Два проекта, сделавших вас популярным, — «Бригада» и «Бумер» — снимались одновременно, но сериал запустился чуть раньше. Когда запускался «Бумер», режиссер Петр Буслов учился на третьем курсе ВГИКа. Вы были с ним хорошо знакомы по институту, но, насколько мне известно, он долго сомневался, доверять ли вам эту роль…

— Ну да! Потому что тогда уже начала сниматься «Бригада». И он говорил: «Вован, ну на фига ты это сделал? Там четверка друзей, здесь четверка друзей, зачем ты туда пошел?». И я принял его позицию, хотя мы много с ним разговаривали о фильме еще до запуска — когда «Бумер» был еще просто энергетической субстанцией. Он честно попробовал всех, и не знаю, почему в конечном итоге предложил эту роль мне. Но, думаю, он не прогадал. Я честно старался его не подвести.

— А вы хотели получить эту роль?

— Очень. Когда прочитал сценарий, я сказал: «Петя, если дело будет упираться в деньги, я готов сниматься бесплатно!». Я ни на секунду не сомневался, что это будет тот «Бумер», который мы в итоге и получили. Я сомневался в истории «Бригады», я даже просил режиссера Алексея Сидорова сделать мне нарезку каких-то кусков с моим участием, чтобы хоть что-то осталось от этой работы, но он говорил: «Ты что! Ты сошел с ума. Сейчас выйдет фильм, и ты все поймешь!». Он был уверен на триста процентов. А я был уверен на триста процентов в «Бумере» — в отличие, например, от оператора Дани Гуревича, который говорил: «Бумер» — это тренировка. А следующее кино у нас будет вообще бомба!». Данька был так творчески заряжен! Я думаю, если бы не случилось того, что случилось, он был бы сейчас большим оператором.

(Сергей Бодров-младший пригласил оператора Даниэля Гуревича снимать фильм «Связной». Вместе со съемочной группой Бодрова Гуревич пропал без вести в Кармадонском ущелье. — «Известия».)

— Сейчас перед съемками вы проходите пробы или вас утверждают без них?

— Я пробуюсь и считаю, что это очень важно. Был момент, когда это меня как-то задевало. Я видел в этом недоверие к себе. Но сейчас я хожу на пробы еще и для того, чтобы посмотреть: а смогу ли я работать с этим режиссером? Бывает ведь, что и с талантливым человеком трудно прийти к общему знаменателю.

— А бывало так, что вы пробовались, вас утверждали, а вы потом не захотели сниматься?

Бывало несколько раз. Мне в свое время один педагог и режиссер, я в театре с ним работаю и очень его люблю, Владимир Владимирович Иванов, сказал однажды: «Володя, запомни — артист прирастает не только количеством сыгранных ролей, но и количеством ролей, от которых он сумел отказаться». Это тоже важно.

Кто и когда экранизировал «Тараса Бульбу»

В 1962 году фильм «Тарас Бульба» (Taras Bulba) сняли американцы с Юлом Бриннером в главной роли. Режиссер Джей Ли Томпсон не стал следовать моде и переносить действие в современную Америку. События разворачиваются на Украине в XVIII веке. Андрей, однако, здесь — старший сын Бульбы. Отец отправляет его в Польшу с разведывательной миссией, но тот влюбляется в прекрасную полячку… Известны также экранизации: «Тарас Бульба» (1909) — немой фильм, реж. Александр Дранков, Россия “Taras Bulba” (1924) — немой фильм, реж. Алексей Грановский, Германия “Tarass Boulba” (1936) — Франция “The Rebel Son” («Взбунтовавшийся сын», 1938) — Великобритания “Taras Bulba, il cosacco” («Тарас Бульба, казак», 1963) — Италия “Taras Bulba” (1987) — Чехия, телефильм В семидесятые годы прошлого века «Тараса Бульбу» хотел экранизировать Сергей Бондарчук. В главной роли он предполагал снимать Марлона Брандо, от которого было уже получено согласие. Однако проект не состоялся: советский МИД боялся, что фильм может обидеть Польшу. Так что экранизация «Бульбы» Владимиром Бортко — первая в истории звукового кино России.