Это уже похоже на правило: как только наши режиссеры задумают проявить социальную злость, выходит только какой-то шум наподобие чиха за стенкой. На сцене Ленкома, в спектаклях самого Марка Захарова, с социальной злостью как раз все в порядке. Но у режиссеров, следующих по возрасту, с этим делом постоянные недоразумения.

Владимиру Мирзоеву, поставившему в Ленкоме «Тартюфа», на самом деле социальные мотивы вовсе не свойственны, он как-то всегда без них обходился. А тут то ли в связи с местом постановки, то ли, быть может, в целях дружеской пародии решил переписать финал мольеровской пьесы актуальным языком. К тому же силами известного сатирика Михаила Мишина. В результате трудов последнего по переписыванию мольеровского текста в роскошном переводе Михаила Донского с уст героев слетели Цицероны типа «беспредел… государство правовое… он (король) — наше все, оплот закона и правопорядка». Зачем было это финальное «а-а-апчхи!» и чего существенного добавило к общей концепции постановки, остается загадкой.

Великая пьеса Мольера, насквозь пропитанная горечью в том числе и социального толка, у Мирзоева вышла милой, симпатичной французской комедией, против его обыкновения, очень внятной и человечной. Даже протагонист режиссера, артист Максим Суханов, играющий Тартюфа, здесь на удивление умерен, ясен и по-человечески понятен. А в финале его даже жалко, и милое добропорядочное семейство господина Оргона, провожая его в места не столь отдаленные, снабжает гостинцами на дорожку. Нет, Оргон, конечно, существо, падкое на кумиры, и взамен свергнутого Тартюфа готов водрузить на пьедестал спасителя-короля. Но доморощенные мишинские ямбы средне-эстрадного образца в его устах вряд ли способны укрупнить аналогию, и без того прозрачную.

За вычетом этого обстоятельства, «Тартюф» Владимира Мирзоева — ладное и теплое театральное сочинение, с красивыми, остроумными декорациями Аллы Коженковой, со вкусной игрой ленкомовских актеров и с рождественским хеппи-эндом. Последний акт сыгран даже с елочкой, пушистым снежком и героями, катающимися на коньках-снегурочках. Интонационно спектакль существует в регистре представления с легким элементом театрального капустника, но все это дозировано изящно и деликатно.

Нет буффонады, этого осточертевшего потного кордебалета, скачущего в мольеровских постановках по сценам нашей необъятной родины. Нет и неуместного, тяжеловесного серьеза. Служанка Дорина (Елена Шанина), современная женщина в элегантном брючном костюме, вертит домочадцами как хочет, насмешливо и даже чуть-чуть устало произносит свои сермяжные сентенции, притворяется, будто нехотя и без лишней прыти. Юная пара — Марианна (Алла Юганова) и Валер (Дмитрий Грошев) — заражают своей энергией. Марианна упряма еще более, чем беспомощна, а уж страстная — явно не в папу. Валер — персонаж генетически ленкомовский, моторный, напористый и вместе с тем ироничный, смешной и нелепый. Эта молодая пара вообще играет отменно, не пережимая, не нарушая заданного тона. Хорош и брат Дамис (Сергей Абрамов). Его протест против Тартюфа столь велик, и он выражает его с таким подростковым пылом, что кажется даже более резонером, чем серьезный очкарик Клеант (Андрей Фролов), а ведь обыкновенно именно этому персонажу отдают право первенства на пустопорожние воззвания. Эльмира у Анны Большовой — красавица, женщина-вамп. Ее добродетель рядом с тюфяком-мужем кажется чуть ли не добровольным наказанием.

Сцену соблазнения Тартюфа с целью разоблачить лицемера перед Оргоном бедняжка проводит на самой-самой грани, когда уже и не знаешь, несмотря на осведомленность в обстоятельствах пьесы, чем дело кончится. Спускаясь на четвереньках по ступенчатой деревянной конструкции, изогнув изящный стан, Эльмира держит в зубках кусочек рафинада, поданный Тартюфом. Вот оно — адское испытание для святоши, когда последний кусочек отправляется из ее алых уст прямо в его алчущую пасть. В этой ситуации промедление флегмы Оргона выглядит особенно комично. Выговор ему Эльмира делает с печально-философской интонацией. Видать, привыкла, смирилась, а добродетель все же дороже. Или тут срабатывает обычный охранительный рефлекс — уж больно подозрителен и взрывоопасен этот Тартюф.

Александр Сирин замечательно играет Оргона. Муженек-растяпа, тряпка, как писали в средневековых поучительных стишках, тащит в дом арбуз и тыкву, никто ему не помогает, не освобождает руки хозяина от принесенных продуктов. Он все время тычется в стены и занавески, беспорядочно выдвигает ящики, по сто раз кличет домочадцев. Бедняга не в ладах с пространством собственного жилища, не в курсе настроений здешних умов. В доме бедлам, а он витает в облаках кумиропочитания, и лицо его наивно, упрямо и трусовато, а голос негромкий, слабый, нехозяйский. Этот Оргон окрашен в тона отнюдь не фарса, а лирической комедии.

Как ни странно, и Тартюф Максима Суханова — существо почти что человеческое, хотя и с небольшим «звериным» компонентом (обычно же его роли в мирзоевских спектаклях выполнены в обратной пропорции). Он, конечно, все время мимикрирует — то молится истово (чуть слишком истово), то появляется откуда-то сбоку, и прежде большого тела идет лысая голова на вытянутой, как у ищейки, шее, и это не столько страшно, сколько смешно. То в какой-то младенческой сосредоточенности зажигает свечи и перекладывает с места на место таинственные предметы, то укладывается на скамью с торчащими деревянными зубьями, то в аутическом серьезе бичует себя хлыстом, а на спину тем временем подложено тряпье, чтобы было не больно. Идет постоянное притворство, которое сродни игре большого ребенка, и тут способность артиста Суханова к мимикрии приходится как нельзя кстати — ведь именно такова сущность Тартюфа. В сценах же с Эльмирой на первый план выходит мощный сексапил, добавляющий этой истории непредсказуемости и азарта.

Но самое главное — режиссер и его любимый артист ни на минуту не вылезают за рамки заданного жанра, их не заносит в ту мутную метафизику, в которой только что не захлебывается, к примеру, вахтанговский «Дон Жуан» (мирзоевская постановка прошлого сезона). К слову, и «Амфитрион» того же Мольера, ранее поставленный Мирзоевым в Театре им. Вахтангова, был куда более, чем «Дон Жуан», стройным по мысли и эмоционально внятным.

Время «Тартюфов», конгениальных по остроте и содержательности мольеровскому замыслу, видать, отложено в нашем театре на неопределенный срок. В Ленкоме вышла нынче непритязательная, легкая комедия. Но она, эта комедия, исполнена ненатужной театральности и насыщена человеческой историей. Что уже немало.