Премьера лермонтовского «Маскарада», для которого Арам Хачатурян написал свой знаменитый вальс, состоялась в Театре им. Вахтангова 21 июня 1941 года. Постановка была показана всего несколько раз. Теперь художественный руководитель театра Римас Туминас, который ранее ставил эту вещь в Вильнюсе, возвращает спектакль в репертуар.

Туминаса, основателя вильнюсского Малого театра, позвали в Москву в 2007 году после смерти Михаила Ульянова. Прошлой весной группа актеров-ветеранов потребовала от министра культуры Александра Авдеева, чтобы он снял Туминаса. Министр уже было согласился, но в последний момент за Туминаса заступились 60 вахтанговцев, и его оставили. Авдеев даже приезжал в театр и приносил извинения. В сентябре театр представил «Дядю Ваню»: критики были в восторге, билеты трудно достать до сих пор. На прошлой неделе состоялась премьера «Маскарада». Режиссер рассказал Елене Мухаметшиной, чем больны театры в Европе и в России и как лечить звезд от звездной болезни.

Как вы переносите свои спектакли, которые идут в Вильнюсе, на сцену Вахтанговского?

Структура может остаться той же самой, но внутри все по-другому. Я строю дом, а потом делаю перепланировку — делаю его интереснее, современнее. Может, я еще лет через семь вернусь к «Маскараду» — и опять сделаю его иначе. «Маскарад» для театра Вахтангова — это спектакль с историей. Почему вы решили ставить именно его? Это очень красивая, щемящая история. Жизнь спектакля трагически оборвала война. Нужно было вернуть вальс Хачатуряна на сцену, вернуть спектакль в стены, где он родился, но не выжил.

А вы решили вернуть в этот театр жизнь?

Я не владею полной информацией, что здесь было до того, как я пришел. Сейчас постепенно выявляются вирусы, которыми поражен театр. Я знал, что он болен, но какие микробы здесь все поразили, я не знал. Сейчас есть симптомы, указывающие на то, что больной идет на поправку. В театре все — как в живом организме. Чем старше становишься, тем к большему количеству врачей приходится обращаться. Как никто из нас не может быть совершенно здоровым, так и совершенно здорового театра нет.

А что уже выявили? Какие болезни?

Самая опасная болезнь — оставаться поверхностным в познании человека. Не тренировать себя в этом познании, не превратить это в каждодневную работу. Четырехчасовые утренние репетиции — это четыре часа изучения человека, его поступков, мышления, привычек. Для того чтобы познать человека, мы применяем знания в сфере литературы, культуры, социологии, психологии, политической системы. Представьте, какая это хорошая работа. Так за это еще и платят — немного, к сожалению.  Профессия актера в том и состоит, чтобы открыть неожиданные парадоксальные реакции на действия человека. А мы не интересуемся никем вокруг. Мы лучше знаем погоду, политику, цены, а человека — как-то так. «Все люди разные» — этим мы завершаем наши размышления о человеке. А ведь самое интересное — превратить это изучение в ритуал. Мы должны, как врачи, делать самые сложные операции. Значит, нужны внутренняя дисциплина и тренировки. Это должно стать нормой, а не заканчиваться с выходом из театра.

И как это отражается на работе?

Из этого вырастает проблема ансамблевости. Каждый привык бороться за себя — такое время. Возможно, в театре не было хорошей режиссуры. Актеры стали выживать по отдельности. Ансамбль — это люди, совместно исполняющие ритуал, который требует определенных условий. Я передаю ансамблю эстафету, и потом он сам производит чудо: монтирует спектакль, делает спектакль, склеивает кусочки, обрезки познания человека. Ансамбль наполняет каждую клеточку своего улья медом. Нужно, чтобы актеры служили театру, а не себе. Должна быть ответственность за то, чтобы зритель шел на спектакль, а не на актеров. Но нам мешает реклама. Нам приходится показывать лица. Отсюда звездная болезнь.

Но сейчас-то идут на вас. С этим тоже надо бороться.

(Смеется.) Можно псевдоним использовать — «поставил N из города P». Нужно, чтобы шли на спектакль: «Мы идем в Вахтанговский театр — сегодня там что-то показывают». И это «что-то» всегда должно быть интересным. Кто автор, кто режиссер, кто актер — неважно. Важно, что будет спектакль! Он будет проникновенным, он будет ясным, он будет взрывным, он будет ансамблевым. Чтобы зрители почувствовали гармонию, силу, а мы раскроем в нем все проблемы человека через игру, через понимание. Все проблемы можно вкладывать в спектакль и…

Решать их?

Нет, не решать. Нужно замутить воду, поднять ил, но рыбу не ловить — пусть зрители ее ловят. Что поймают на ощупь, то — их.

Чем российский театр отличается от европейского?

Мы приближаемся, к сожалению, к ним. Они там давно пишут пьесы на двух-трех-пятерых актеров. Это экономно. У них больше развлекательный жанр, им удобно обслуживать зрителей. А мы еще раздеваемся, в грязи валяемся, кричим про правду. Я спрашиваю, почему у них нет такого театра, как у нас? Они говорят: «А зачем? Либо мы едем к вам, либо вы приезжаете к нам. А нам некомфортно мучиться». Они отказываются от мук, от страстей. Главное для них — быть литературным: такой неживой, рекламный театр. Как современное искусство. Они знают, что классика есть, но лучше поставят абстракцию.

Вы не раз в интервью говорили, что театр упрощается. Почему это происходит?

Трудно жить. Жизнь такая быстрая, в ней все на продажу. Пока искали нового героя, пришло шоу. И мы поддались. Мы это переняли, думали, что сможем ставить мюзиклы, шоу. Но мы ошиблись. Забыли свою главную миссию, забыли, что мы не для того созданы. Не надо лезть не на свою территорию. Не нужно делать развлекательный театр, музыкально-концертный театр, комедийный театр. Нужно исполнять то, чему ты призван служить. Театр всегда обращался к Богу, все было направлено на служение ему, а не публике.

Что вам не нравится в российском театре?

Вот это все и не нравится. Это болезни не только Вахтанговского театра. Все болеют этим, просто кто-то с этим борется, а кто-то этого не признает, мол, нам и так хорошо, меняться не будем, у нас традиции такие. Не надо цепляться за традиции. Они губительны. Хороши только те традиции, которые делают театр живым, интересным. Не нужно стоять на месте, забалтываться. Работать надо, а не болтать. Все высмеяли, ничего святого не осталось. Не нужно болтать и посмеиваться. Это ничего не дает. Это показатель недостатка общей культуры.

А какое отношение у вас к современной драматургии?

Нужна — жду, ищу ее. Но если ее нет, то — нет. Не надо переживать: классика интересна и современна, надо только ее с сегодняшним мышлением объединить. Это трудно и не всем удается. Это не значит, что актер играет в джинсах или действие переносится на Рублевку. Эти игры интересны режиссеру и актерам, а больше никому.

Кого вы планируете пригласить в театр из режиссеров?

Юрий Бутусов будет ставить «Меру за меру» Шекспира. Премьера должна быть в начале следующего сезона. Владимир Иванов будет ставить Пристли. Адольф Шапиро будет ставить с этой осени. И я сам. С хорошей литературой, хорошей драматургией, с хорошим репертуаром встретим 90-летие в 2011-м.

А вы надолго пришли в Вахтанговский?

Василий Лановой сказал недавно, что в театре сейчас междуцарствие.  Не знаю. Надо жить сегодняшним днем и учиться познавать. Создадим одну формулу жизни, а назавтра ее перечеркнем и напишем новую, и так каждый день. Я шучу, когда говорю, что пора начинать готовиться к 100-летию театра. Если скажу — начнут: «Ага, тогда я буду…» Жить надо так, чтобы не знать, что будет завтра. И как Эфрос говорил: «Надо каждый раз уходить из театра».

Я слышала, как вы говорили, что останетесь, пока на посту министр Авдеев.

Да. Уйдет правительство, и я уйду. (Смеется.)

Как вы работаете на два театра?

Основное время поглощает Вахтанговский театр. Я этого не предвидел, думал, что смогу спокойно и здесь, и в Вильнюсе спектакли ставить. Семь месяцев провожу здесь и пять в Литве. Но там есть молодые режиссеры, они сейчас перенимают театр. Я курирую, присматриваю за ними. И, разумеется, буду ставить там, как любой московский режиссер иногда уезжает за границу ставить спектакли. В Вильнюсе такое есть — не отпустим, мол, вас. Их не нужно бросать. Нельзя же жениться на другой и бросить первую семью, надо и им помогать.

Отголоски письма, которое написали против вас, дают о себе знать сейчас?

Нет, поскольку этот конфликт был несерьезен, скорее курьезен, то он и последствий не имеет никаких. Любое общество, которое принимает власть, через некоторое время хочет ее убрать. Это нормальный процесс.

С высокомерием вахтанговских актеров пришлось бороться?

Нет. Я сразу сказал, что меня не интересует, кто из них звезды. Потому что каждый спектакль делается заново.