Туминаса называют «южным ветром литовского театра». В противовес и пику Эймунтасу Някрошюсу — ветру «северному». Однако климат прибалтийский нам хорошо известен. Там и с юга подует — зябко съежишься. Холод, сырость, сквозняк, печаль и тоскливый ужас — вот что такое «Горе от ума» в «Современнике».

По итогам спектакля хочется плакать, то есть соучаствовать в приумножении сырости. Римас Туминас — уникально талантливый человек. Именно поэтому радуешься за театр на Чистых прудах, что не расстались с создателем «Играем… Шиллера!», не заржавела вольная любовь. Хоть и прописан теперь Туминас на Арбате, и штамп у него в паспорте, пардон, в трудовой книжке: худрук Вахтанговского.

Что бы ни ставил Туминас, он словно продолжает работу над одним и тем же спектаклем. На одну и ту же тему — сквознячного, промозглого человеческого одиночества. «Горе от ума» танцуется от печки — огромная, изразцовая, она водружена на сцене, как башня с бойницами. Дом Фамусова — его крепость. Ледяная крепость, которую не протопишь. Недаром является московский барин публике с топором наперевес, а присесть норовит в основном на поленницу. Фамусов — главное лицо этого «Горя», и не потому только, что отдан он Сергею Гармашу. Фамусов — хоть какая, но опора. Пусть кривая, но печка. Если он не поддержит тепло в очаге, очаг развалится, дом опустеет. А Павел Афанасьевич пуще кривотолков боится пустоты и холода. До сих пор оплакивает покойницу-жену. Души не чает в Софье — Марине Александровой. Строг, а от единого чмока расползается в глуповатой улыбке. Потому и Чацким оскорблен: как же, девочка увлекалась, семья планы строила, а этот хвостом махнул — и на три года без вести. Компрометирующую сцену «Фамусов домогается Лизы» Туминас своей волей секвестрировал. Зато лакей Петрушка — сорокинский гибрид крепостного и гончей, то ли верный раб, то ли преданный пес, наводит на некоторые подозрения. Уж не сынок ли Павла Афанасьевича, средь многочисленной дворни прижитый? Тем более и по тексту: «При мне служащие чужие очень редки…»

«Горе от ума» — пьеса по размеру не великая, однако пришлось Грибоедова сократить, чтобы уложиться в три часа действия. В этом спектакле слова значат мало. Многие пассажи на ровном полу и произносить-то трудно, хочется встать если не на котурны, так хотя бы на цыпочки. Потому и декламируют то с табурета, то с лестницы, то опять-таки с поленницы. Гораздо важнее слов — музыка, паузы, смех и вещи, которые у Туминаса часто бывают одушевленнее людей. «Горе от ума» в «Современнике» менее всего похоже на «Горе от ума» — такое, каким мы привыкли его видеть. Вариантов, собственно, два. Либо классический, хрестоматийный, с образцовым умником Чацким, дурой Софьей и конформистом Молчалиным, с так называемыми крылатыми выражениями, которые сначала застревают в зубах у актеров, а потом в ушах у зрителей.

Давненько, впрочем, такого «Горя» на столичной сцене не было и долгонько, думаю, еще не будет. Мода на диссидентов прошла, и двадцатилетний зануда должен быть сыгран как минимум Олегом Меньшиковым, чтобы очаровать современный зал. Вот на Меньшикове ряд харизматических Чацких как раз и прервался. Вариант второй — ехидный постмодерн. Первым дураком объявляется сам Александр Андреевич, поскольку он безостановочно спорит с дураками. Трактовка вполне закономерная, но как все, что построено на нелюбви, долго не живет. Осмеяли Чацкого раз, осмеяли два — фонтан иссяк. Скучно.

У Туминаса, как мне показалось, Чацкий — Иван Стебунов — вообще фигура проходная. Транзитная. Приехал — уехал. Даже не уехал, исчез. Растворился на манер ночного морока. Остался только багаж да, видимо, еще карета — вытребованная, но не востребованная. Отец и дочь Фамусовы бродят вокруг чемоданов, как среди надгробий. И эта страница закрыта, и эту часть жизни похоронили. Потом хохочут до истерики, пополам складываются, представляя, ЧТО же будет говорить эта идиотка княгиня Марья Алексевна. А совсем под занавес курят у печки одну на двоих сигарету. Есть вечные ценности: кровь, семья, теплый родной человек. А что там Чацкий наболтал — он и тарахтел как пулемет, да его и не слушали… Живешь в таком климате, того и гляди — снег пойдет, а тут еще эти разговоры.

«Горе от ума» в постановке Туминаса напоминает «Трех сестер». Вообще — Чехова, потому что все тоскуют по несбывшемуся. Кроме того, здесь возникает собрание чисто гоголевских карикатур. И проступает мистическая чернота «Маскарада». Лиза (Дарья Белоусова) обаятельна и задорна, будто Сюзанна из «Женитьбы Фигаро». А пошлая жена Горича — Наталья Дмитриевна (Елена Плаксина) — вдруг оборачивается Офелией, у которой явно что-то было с Гамлетом — Чацким. Жизни она не лишилась, однако рассудок потеряла. И еще дом Фамусовых почему-то все время казался мне домом Ростовых. Наивная, домашняя, силами Лизы и Петрушки разыгранная инсценировка «Гляжу, как безумный, на черную шаль», когда Фамусов весь извелся, извертелся, изъерзался — нравится ли гостям, у меня лично вызвала только умиление. Сомневаюсь, что Илья Андреевич Ростов развлекался изящнее и вкус демонстрировал более тонкий.

В «Горе от ума», как вообще в спектаклях Туминаса, есть волшебство, которое, видимо, и называется театром. Вкус распробовать трудно, зато от послевкусия долго не можешь избавиться. Скалозуб (Александр Берда) — пухлый, вялый и улыбчивый, как китайский божок, явно приобрел в армии альтернативную ориентацию. Зачем это нужно Туминасу? Бог ведает. Валерия Шальных нарядили фарсовой старухой, графиней Хлестовой, но лишили при этом текста. Практично ли? Туминасу виднее. Очень подробно и старательно сыгран Владиславом Ветровым мелочный тихоня Молчалин, но кого волнует антагонист, если нет героя? Из печки, стоит открыть заслонку, валит такой дым отечества — все бы давно угорели… И так далее.

Вопросов много, в основном, полагаю, по невозможности сразу проникнуть весь замысел. Но ты уходишь из «Современника» с дрожащими губами, всех вокруг до слез жалея, тоскуя по тому, что у них не сбылось и у тебя не состоялось, и долго еще душа твоя, как у Чацкого, каким-то горем сжата… Нет, ну что за тузы в Москве живут и ставят спектакли!