Новостью, опережающей начало предстоящего театрального сезона, стало назначение на пост художественного руководителя Вахтанговского театра Римаса Туминаса — создателя и бессменного руководителя Малого театра Вильнюса, поставившего несколько хитов на московской сцене (среди которых «Играем Шиллера…» в «Современнике» и «Ревизор» в Вахтанговском) и не раз привозившего в Москву свои спектакли. Сезон начнется в конце августа, а пока Туминас репетирует в «Современнике» «Горе от ума» и разрабатывает стратегию атаки «литовской режиссуры».

— Господин Туминас, вы заступаете капитаном на громадный лайнер: по сравнению с Вахтанговским театром Малый театр — яхта. Лайнер, в котором такое количество людей, традиций и наросших ракушек…

— Я понимаю, что Москву предпочтительней удивлять, делая такие гастрольные или постановочные набеги. Когда есть флер таинственности, ожидание, легче быть любимым. Поддерживается некая интрига. А когда претендуешь стать своим, рискуешь быть наказанным за такие амбиции. Я не претендую на место «своего». Я свой в театре. Это то единое пространство, в котором существую и я, и Вахтанговский театр. Здесь нет границ.  Наверное, какую-то дистанцию мне придется выдержать. Надо несколько дистанцироваться, чтобы не начать с вхождения сразу в недра театра и во все его проблемы. Из этого потом не выберешься. Так же, как нельзя ввязаться в военные действия без того, чтобы понаблюдать сначала откуда-нибудь с пригорка за ходом этих действий. Иначе тебя же первого и убьют, увидев в тебе главного врага. Не потому, что я чего-то боюсь! Но я хочу победить вместе с театром. И эта победа возможна. Я не планирую остаться в Вахтанговском навечно. Но программа у меня долгосрочная — года на четыре.

— Вас не смущало, что другим претендентом на пост худрука Вахтанговского был Роберт Стуруа?

— Я был рад, что такое предложение сделали и Роберту Стуруа. Если бы он его принял, я был намерен сотрудничать с театром, если позовут. Стуруа — близкая мне кровь. Но Стуруа взял паузу. А мне предложили более свободные условия, сказали, что могут ждать и год, если я соглашусь. И на этом меня поймали. Это было в конце мая — я сказал принципиальное «да». Кстати, Стуруа я уже пригласил на постановку — вахтанговский театр, конечно, его эстетика. Вы удивитесь, но он предложил ставить «Принцессу Турандот». Я представляю себе, насколько непривычной будет «Турандот» Стуруа. Вот я размышляю: надо ли это делать сейчас? Может, позже, когда и театр, и зрители соскучатся по «Принцессе»? Это мы решим в ближайшие дни.

— А что вы собираетесь ставить?

— Подумываю о Чехове. Но начать надо с Шекспира. «Троил и Крессида» или «Ричард III». Если «Ричард», то это будет восстановленный спектакль, который я ставил в Вильнюсе, но исполнитель главной роли умер (ему было всего 52 года). И что-то осталось недоигранным, недосказанным. Это будет в январе. В любом случае должна быть хорошая литература. Эти однодневки, так называемые «гостиничные пьесы», когда перепутывают номера или перепутывают женщин — когда-то была комедия переодеваний, комедия ошибок, и вот в таком жалком виде это все вернулось. Комедию интересно найти в трагедии. С улыбкой смотреть на жизнь, на уходящее время — время уходит, и мы должны с ним попрощаться, не обозлиться, научиться радоваться уходящему времени. Должна возобладать нежная сила театра.

— Еще до официального назначения вы пригласили на постановку в Вахтанговский нескольких европейских режиссеров?

— Хотелось бы организовать сильную режиссерскую атаку на актеров. Если Россия приоткрыла дверь Западу, тем более что Вахтанговский театр всегда был с запахом свободы, игривости, всегда был открыт, то я приглашу и западных, и литовских режиссеров. Такая инъекция европейского театрального языка. Я беру эту ответственность на себя, гарантирую. Скажем, шведский режиссер Этьен Глазер ставит сейчас «Бурю» Шекспира в моем Малом театре. Я видел его спектакли — Данте «Божественную комедию» и Стринберга «Сон», — и меня удивляла его эстетика, просто завораживала. Это очень точно по стилю; по вкусу, высокому, театральному вкусу, особому юмору и театральному волшебству он очень близок к Вахтанговскому театру. После выпуска спектакля в Вильнюсе, это будет в сентябре, я его уже пригласил ставить в Вахтанговский театр. Может, это будет Данте, а может, «Зимняя сказка» Шекспира или Стринберг. Стринберг — тяжелый драматург, но, наверное, Этьен Глазер — единственный, кто его понимает, делает его прозрачным, легким, с юмором. Подкупает и его способность работать с актерами моего театра, которые не принимали чужих, привыкли работать только со мной — это плохо, потому что я не могу ни заболеть, ни умереть, я стал пленником своего театра.

— Вы окончательно бросили созданный вами театр? Кто-то назначен вместо вас?

— Пока никто. Из театра я не уволился. Вопрос будет решаться на уровне премьер-министра Литвы, который очень заинтересован в том, чтобы я поработал в России. Может, это будет называться длительной командировкой или делегированием. Но, может быть, нам с Малым театром Вильнюса надо на время расстаться, чтобы я вернулся другим. И чтобы они соскучились по мне. Чтобы они испробовали себя в другом театральном языке. Летом, на просмотре постановки Этьена Глазера, я почувствовал себя счастливым оттого, что наконец освободился из этого плена. Открылись двери — я могу заболеть, умереть или уехать. Значит, мои актеры умеют исповедовать и понимать другую эстетику, очень, правда, близкую к нашей, но с другим режиссером (не с любым, но с интересным). Они уже выросли, они понимают и должны уметь понять ту философию искусства, в которой я всегда воспитывал их — не теряя, не изменяя, но приспосабливая себя к языку другого режиссера, и это получается.

— Ваше назначение совпало с постановкой «Горя от ума» в «Современнике»?

— Пока мы репетируем трагедию.

— Насколько я знаю, у вас не только к жанру, но и к персонажам отношение авторское. Герои для вас — Софья, Фамусов и Молчалин — на редкость симпатичные люди. А Скалозуб — большой ребенок?

— Такого мягкого и сентиментального человека вы в жизни не видели!

— А каковы в вашем спектакле представители московского бомонда?

— В пьесе бомонда нет и не надо.

— Как же так, а бал?

— «Поскольку мы в трауре, бал давать нельзя». Софья говорит: «Приходите вечером. Под фортепьяно».

— Они все-таки придут?

— Придут, но они же все — мертвые. Их позвали, они раз в год встают из своих могил.

— Будет бал вампиров?!

— Нет, нормальные лица. Их пригласили на жизнь. На тепло. Дело ведь происходит зимой. И вот они отогрелись. Кто-то немножко поиграл на фортепьяно. А потом Петруша (который у меня едва ли не главный герой) всех увозит. Может, они и не вернутся в следующем году. А может, и вернутся — Петруша отправляет их в вечность. Это давно умерло, из этого не надо делать трагедии, их надо просто жалеть — и мы когда-нибудь будем такими же. Главная задача сегодня, чтобы актеры не вернулись в клишированные представления о героях Грибоедова. А их тянет очень.

— Еще бы!

— Да никакой я не интерпретатор! Я просто читаю то, что написано.

— А «пролитовскую» культурную деятельность вы будете вести? Способствовать продвижению литовского театра?

— Чтобы иметь моральное право на расширение сотрудничества, я понимаю, что прежде всего надо поставить спектакль. Поэтому первый шаг в направлении сотрудничества будет сделан только будущим летом — гастроли «Мадагаскара» и «Маскарада». А пока надо постоять на пригорке и подтянуть резервы.