Увлечение знаменитой драмой Альбера Камю о римском императоре-тиране возможно в двух случаях. Либо постановщик (или артист, желающий сыграть заглавную роль) умудрен опытом и хочет при помощи мудрейших высказываний автора выразить свою жизненную позицию, взгляды на мир и прочее. Либо, наоборот, ему не дает покоя юношеский максимализм, и предполагаемый спектакль превращается в манифест нового поколения. И то, и другое вполне имеет право на существование. Дело за индивидуальностью художника и за силой его мышц, поскольку текстовую и смысловую махину под названием «Калигула» надо приподнять самому, прежде чем сбросить на зрителя.

Молодой режиссер Павел Сафонов производит впечатление человека талантливого, умеющего находить оригинальные решения для трудной драматургии. В прошлом сезоне его «Чайка», поставленная на Малой сцене Вахтанговского театра, оказалась не самой безынтересной из всей стаи пернатых, летающих сегодня по московским подмосткам. И приглашение на роль Треплева психопатического Владимира Епифанцева было точным: Епифанцев сыграл, кажется, самого себя — одержимого, сумрачного художника, который категорически не в ладах с окружающим миром.

В сезоне нынешнем Сафонов решил взять на себя задачу потруднее, и ухватился за вышеупомянутого «Калигулу». Естественно, позвав на заглавную роль Епифанцева. Этот выбор стал роковым и для спектакля, и для Сафонова, и для Епифанцева. Последнего по привычке продолжают величать «enfant terrible московской сцены», не обращая внимание на то, что ребенок давно вырос и превратился во взрослого дядю, продолжающего по непонятным причинам впадать в детство. Быть может, для собственных кроваво-мультипликационных перформансов Епифанцеву достаточно быть самим собой, но для того, чтобы сыграть римского императора в пьесе Камю, этого явно не хватает.

Работает Епифанцев крайне неровно: некоторые сцены (например, перевоплощение в богиню Венеру) получаются у него стильно, точно и даже забавно; другие же — те, где требуется отставить «зловещее кривляние» (так характеризует поведение императора один из патрициев) и выйти на философские осмысления, безнадежно проваливаются. В результате Калигула, выглядящий у автора даже интереснее и многообразнее, чем свидетельствует о нем история, получился человеком с больной психикой и дикой манией величия, но неумным и совершенно необаятельным. А обаяние тем более необходимо, что в качестве жанра спектакля Сафонов поставил «романтический трагифарс».

Помнится, говорили нам, что романтизм предполагает позитивное восприятие героя, оправдание его поведения и мыслей. А этого Калигулу ни любить, ни уважать, ни жалеть не за что — очень уж он мелок и скучен. Нет в нем ни взнервленной красоты Олега Меньшикова, ни замкнутой сумрачности Александра Балуева, ни миловидной жестокости Олега Фомина — прежних московских Калигул, харизматичных и ярких, хотя и очень разных. Здесь — одна только голая психопатия. И очевидно, что не император это вовсе — так, заигравшийся невоспитанный ребенок, которого вовремя не отшлепали строгие родители. Понятно, что при отсутствие внятного заглавного героя сложные взаимоотношения между остальными персонажами прочерчиваются с трудом.

Собрание римских патрициев выглядит милой «площадкой молодняка», где все резвятся напропалую. Предводителем у них — умный мальчик Херея (Олег Лопухов, наделенный светлым обаянием героя русских сказок, в образ не вписывается просто в силу своей специфики), понимающий больше других, и оттого сознательно не лезущий в драку. Все вместе они производят впечатление некой бессознательной силы, однако выделить кого-то из массы трудновато. Видимо, опять-таки благодаря Калигуле-Епифанцеву, который не в состоянии отыгрывать многочисленные дуэтные сцены.

Очевидно, что при сочинении спектакля воображение режиссера скакало, как давление у гипертоника. Ибо есть в «Калигуле» эпизоды очень талантливые, а есть — совершенно несуразные. К последним можно отнести странный финал, когда императора раздели догола, а потом забили канделябрами, или сцену соблазнения чужой жены, которую Епифанцев буквально поедает за обеденным столом, перед этим с громким хрустом обглодав парочку воображаемых костей.

При всем при этом «Калигула» не до конца безнадежен. Его спасает та самая актерская свита, что вынуждена играть короля: Елена Сотникова — умная и чувственная гетера Цезония, Спартак Сумченко — безоглядно преданный императору раб Геликон, и Юрий Чурсин — юный поэт Сципион, своеобразное альтер-эго Калигулы, существо с обостренной чувствительностью и огромной душевной мудростью. Этой во всех отношениях замечательной троице спектакль обязан проблесками смысла и возможностью разглядеть настоящую драматическую историю. Интересную вне зависимости от поколенческих высказываний.