Такого Лира я еще не видел; огромный, неподвижный, с наглухо закрытым серо-зеленой маской лицом. Не то человек, не то оживший труп: руки дрожат, глаза плотно прищурены. Максим Суханов играет заглавную роль в спектакле Владимира Мирзоева: событие, которого с нетерпением ждали театралы, произошло.

Суханов удивительный, ни на кого не похожий артист: Валентин Гафт как-то назвал его «глыбой с глазами». Он вроде бы ничего и не делает — ни выразительного жеста, ни мимики, — а ты все равно смотришь только на него. Перед тобой комок готовой взорваться энергии, бог весть как попавший на московскую сцену марсианин, похожий в этом спектакле на мумию фараона. Мумия выходит на сцену, шамкая и придыхая, произносит несколько слов (руки ходят ходу ном, на губах то и дело появляется старческая улыбка), и ты думаешь — вот оно. Каких мы только ни видали лиров, но сегодня нам наконец покажут трагедию.

Владимир Мирзоев хитер, а Максим Суханов может то, что не под силу обычному актеру: его лицо закрыто коростой, глаза сощурены, но зал физически ощущает нарастающую в Лире силу. Он поднял брови — и из-под них стрельнули молнии; он разразился проклятиями — и дочки повалились оземь. Ухая и рыча. сухановский Лир носится по сцене, в прыжке вытягивая ноги в шпагат, размахивая руками, тяжело взлетая метра на полтора: он дик и бешен, но ты понимаешь, что это еще цветочки. Серо-зеленый Лир не израсходовал и сотой части своего внутреннего динамита. Первый акт заканчивается, подходит к концу прелюдия: ключевые сцены впереди.

Маска слетит, и Максим Суханов блестяще сыграет трагическую роль: предвкушая это удовольствие, зрители отправляются в буфет. Но Владимир Мирзоев ловко водит их за нос: в первом акте он обещает один спектакль, во втором возвращается к тому, что много раз делал раньше. Он поманил трагедией: такой Лир. какого в первом акте играет Суханов, должен умереть от старческих немощей или претвориться во что-то иное, мощное и страшное. Он и преображается, но на особый, не раз опробованный Владимиром Мирзоевым лад.

Во втором акте на Лире нет ни грима, ни маски: очищение через страдание произошло, перед нами тот самый Суханов, какого мы много раз видели в мирзоевских спектаклях. Под маской было видно лицо: казалось, что через несколько минут артист сыграет так, как не играл никогда, раскроется и выплеснется, и обернется трагиком. Но преображенный Лир оказывается прежним Максимом Сухановым, играющим сильно, точно, формально остро —и предсказуемо. Артист очень хорош и здесь, но с ним произошло то же, что и со спектаклем Владимира Мирзоева: поначалу тот обещал какое-то новое качество, но это оказалось обманкой.

«Лир» хорошо придуман, ловко выстроен и местами удивительно красив. Такого зрелищного финала, с катающимися по сцене прозрачными шарами и торжественными шествиями, оборачивающимися хороводом смерти, на московской сцене не было давно, но к последним репликам смысл спектакля окончательно расплывается. Правда, зритель скорее всего ничего этого не заметит: ему дал и отличное зрелище, а это уже немало. О том, каким Лиром мог бы стать Максим Суханов, остается только гадать.