Литовец Римас Туминас — замечательный режиссер, Театр Вахтангова в последние годы поблек, но по-прежнему славен отличной труппой. Туминас поставил в нем «Ревизора», и это должно было стать событием: о его спектакле «Играем… Шиллера!», несколько лет назад вышедшем в театре «Современник», говорила вся театральная Москва. Над «Ревизором» Туминас работал долго, театр делал на премьеру большую ставку… Но результат оказался странен.

Римас Туминас — мастер сценической метафоры, поверх авторского текста он вышивает собственные узоры — иронические, завораживающие, забавные, порой злые. Он погружает зрителя в свой мир — постановочные ребусы складываются в сюжет, режиссер оказывается соавтором создателя пьесы. Как правило, работы Туминаса ясны: понятно, какое содержание он вкладывает в метафоры и зачем это нужно спектаклю. «Ревизор» превратился в сборник загадок. Беда в том, что их неинтересно решать.

Россия, как известно, неприютна и грязна, и в одном углу сцены теплится жалкий огонек, в другом — возвышается сшитая из бурой дерюги часовенка, а на реплике «ну, здесь свои» городничий (Сергей Маковецкий) пытливо вглядывается в зал. Во вверенный ему город прибывает большой ребенок, дитя природы, наивный и непосредственный Иван Александрович Хлестаков (Олег Макаров). Нежный юноша неверно истолковывает внимание большого и сильного чиновника, между ними протягиваются нежные нити. Затем режиссер бросит этот сюжет. Хлестаков откликается на любой знак внимания, у мужа и отца его отобьют восхищенные блестящим молодым человеком жена и дочь Сквозника-Дмухановского.

В этом мире все решается через весомый и зримый художественный образ: переносчики вестей Бобчинский и Добчинский таскают на спине гремящие короба. Когда выяснится, что они приняли за ревизора мелкую сошку, бедолаг забьют большими кирпичами (в начале спектакля чиновники сложили их у авансцены — есть время собирать камни, есть время ими убивать). Перед тем как сползти на землю, убиенные замрут, короба распахнутся — и из них с грохотом посыплется галька. Так, по версии Римаса Туминаса, отлетает душа…

Образ наслаивается на образ, режиссер долго смакует каждый: вот понеслась по сцене жуткая часовенка: эх, Русь-тройка, куда ж ты мчишься, ведь по кругу едешь! Вот полезла на фонарный столб губернаторская дочка: русской женщине положено глядеть в спину навсегда уехавшему возлюбленному. А требующий всех к настоящему ревизору жандарм у Туминаса так и не приходит: петербургского чиновника нет, городничего и чиновников попутал барабашка. При желании можно свести все это (а заодно и многое другое: огромного мужика с топором, взламывающего пол сцены, чтобы вытащить деньги на взятку Хлестакову, почтмейстера Шпекина, в финале выезжающего на сцену в огромном почтовом ящике) воедино.

И получится история из жизни зазеркалья, где большой черт принял мелкого чертенка за совсем уж крупного беса. А то и вариации на тему русской судьбы, где никто никогда никуда не доедет, по пути растворится даже обладатель секретного предписания, а Ярославна высматривает канувшего в гиблом пространстве проходимца, примостившись на чахлой жердочке — как курица. И то, и другое было бы вполне уместно, не окажись спектакль Римаса Туминаса так скучен. Метафора следует за метафорой, кажется, что каждая из них тянется календарный год.

На следующее утро воспоминания о спектакле отстоятся, и впечатление окажется более или менее цельным. Как зрелище он мучителен — на сей раз режиссер оказался косноязычен. Публика реагирует на происходящее по-своему. Хлестаков говорит: «Я, право, заплачу». Зритель возглашает: «Баксами!». Городничий разводит руками: «Вижу какие-то свиные рыла вместо лиц». А зрительница громко отвечает: «Ну, спасибо». На все лады звенят мобильные телефоны, по залу звучно катится пустая пластиковая бутылка…

Театр — зеркало времени: между качеством спектаклей и количеством присутствующих в зрительном зале свиных рыл есть неявная, но верная взаимосвязь.