Актер эстрады и театра Ефим Шифрин рассказал GZT. RU, почему нельзя разделять искусство на массовое и элитарное, что сейчас смешит публику на эстрадных концертах и к кому он обращается, когда пишет в свой ЖЖ.  Ефим Шифрин все время удивляет зрителей. Известный эстрадный и театральный актер то сыграет модельера в фильме Кончаловского «Глянец» так, как будто всю жизнь провел в мире моды. То как заправский циркач выступит в шоу «Цирк со звездами», демонстрируя отличную спортивную форму. То споет, демонстрируя отличные вокальные данные, и запишет видеоклип. Помимо этого Шифрин еще пишет книги и стал одним из самых популярных блогеров в интернете.

Недавно он сыграл короля Игнация в спектакле театра имени Вахтангова «Принцесса Ивонна». Король, встретившись с Ивонной, вспоминает о любовных похождениях и рассказывает страшные истории. Но за его словами все равно проступают черты доброго, сказочного и немного карнавального персонажа. Корреспондент GZT. RU встретился с Шифриным в Вахтанговском театре, где была назначена репетиция «Принцессы Ивонны».

— Ефим, уже сыграли несколько премьерных спектаклей «Принцессы Ивонны». Почему на сегодня снова назначили репетицию?

— После первых спектаклей я еще продолжаю работать. По-настоящему спектакль для меня начинается, когда я играю его в шестой или седьмой раз. Поэтому мне очень нравится готовность Владимира Мирзоева репетировать сколько угодно.

— Как воспринимают спектакль зрители?

— Знаете, зрительская реакция нас обескуражила. Мы репетировали пьесу театрального авангардиста, написанную 70 лет назад, и по-прежнему остающуюся авангардной и абсурдной. В спектакле немало странных режиссерских решений, мотивировки поведения героев не всегда объяснимы. Но на премьере зрители вдруг стали смеяться. Смеялись и над мои героем, хотя я, в силу своей биографии, в театре от этого бегу. Оказалось, что дело тут в фарсовой природе многих сцен. В их яркости, веселости и открытом комизме.

— Публика, которая ходит на ваши концерты, придет на «Принцессу Ивонну»?

— Я уже получаю в интернете отклики на премьеру и знаю, что люди, которые были на моем эстрадном или на другом моем театральном спектакле (их всего пять), конечно, придут и на Ивонну. Моя публика в театр ходит. Знаю это наверняка из-за обратной связи: откликов в моем блоге и на страничках в социальных сетях. Меня немного смущает деление искусства на элитарное и массовое. По-моему, это проявление какого-то неоправданного снобизма. Можно предположить, что 10% зрителей, которые регулярно ходят на спектакли Някрошюса, не пойдут в ночной клуб, а, скажем, 15% из тех, кто бывает на спектаклях Евгения Петросяна, никогда не окажутся в театре «Мастерская Петра Фоменко». Но большинство зрителей открыто любому жанру искусства. Да и в театре все не так высокодуховно и стерильно, как кажется иным театроведам.

— Интересно, на каком из интернет-ресурсов откликов было больше — в социальных сетях «Вконтакте», Facebook или в вашем ЖЖ?

— В пространстве ЖЖ откликов было больше. К спектаклю относятся по-разному, хотя «ругательных» рецензий я не обнаружил.

— Какого читателя вы себе представляете, когда пишете в ЖЖ? С кем вы ведете разговор?

— Я по специальности — актер, поэтому адресовать свои слова невесть кому для меня не новость. За время спектакля я успеваю создать некий антропоморфный облик собеседника, похожего на задушевного попутчика в поезде. К нему я обращаюсь и в ЖЖ.  У меня другая проблема. Мне кажется, что стиль, избранный мной для общения в ЖЖ,- немного пародийный. Он нарочито высокопарен, но за ним читается улыбка: когда я пишу, я не сгоняю ее с лица. Мне даже кажется, что в моих записях в ЖЖ есть скрытая пародия на принятый там стиль общения. Но меня иногда пугают отклики тех, кто любит сиюминутно на все отзываться. Они воспринимают все написанное мной очень буквально, как серьезные и лишенные иронии и юмора тексты. Иногда я даже думаю: не перехитрил ли я самого себя?

— Вы играете в шести театральных спектаклях, снимаетесь в кино, но закончили не театральный институт, а Эстрадно-цирковое училище. Почему вы туда поступили?

— В театральное училище я тоже поступал: в Щукинском два раза доходил до третьего тура. Один раз срезался на этюдах, а во второй раз просто не пошел на экзамен: параллельно я поступал в Эстрадно-цирковое училище, и там мне дали понять, что я уже принят. Но я не жалею, что туда пошел. На нашем курсе преподавал Роман Виктюк, а до его прихода с нашими педагогами были несколько актеров-вахтанговцев. Вахтанговский театр вообще сыграл в моей судьбе какую-то мистическую роль. Я очень хотел поступить в Щукинское училище, дружил со студентами-щукинцами и знал, что судьба меня с этим театром непременно сведет. Помню, как я, обидевшись, говорил себе в далеком 1972 году: «Я еще буду раздеваться в этом гардеробе!» Так и вышло, хотя я ни у кого этого не просил и никому ни навязывался. Просто в один прекрасный день позвонил Виктюк, сказал, что начинает репетировать в Вахтанговском театре новый спектакль и спросил, чем я занимаюсь в октябре? Я понял, что судьба грохочет в дверь кулаком, и тут же нашел время для работы. Странно, но мало кто из студентов, с которыми я поступал в «Щуку», в результате оказался в стенах Вахтанговского театра. Некоторые из них позже вообще стали работать на эстраде. А я почти десятилетие в этих стенах.

— Но вы ведь не только актер, вы еще и руководитель Шифрин-Театра созданного в 90-х. Что там играют?

— Шифрин-Театр- это чисто формальное образование. Так оформлен в юридических документах маленький штат сотрудников, которые помогают мне играть эстрадные спектакли. Все они мои бывшие однокашники. У меня есть редактор, директор, водитель и звукорежиссер. Так мы и ездим втроем.

— Вы уже немало лет проработали на эстраде. Зрителей сейчас смешат те же шутки, что и 20 лет назад? Или их вкусы изменились?

— Зрители все равно смеются над вечным антигероем, не соответствующим идеалу. Недотепой, не умеющим общаться и вести себя так, как полагается. Играть таких антигероев- моя профессия. Но за эти годы до неузнаваемости изменился разговорный язык и ономастика. Наш словарный запас сильно расширил и «продвинул» интернет, его заметно изменил подростковый сленг. Многие авторы, прославившиеся в середине 70-х или вместе с перестройкой, вдруг перестали это слышать. Я говорю авторам, которые для меня пишут: «Уберите Клавдию Ивановну и Афанасия Петровича!» Нельзя игнорировать приметы времени, ворвавшиеся в наш быт: мобильники, телеграфный язык SMS или посланий в чате. Они ведут за собой новый тип общения.

— Как-то вы говорили, что вам приходится играть в театре «незамысловатых героев». Сейчас вспомнили об антигероях и недотепах на эстраде. Интересно, вам Гамлета сыграть хочется?

— Почему все актерское счастье поверяется такими ролями и каждому актеру хочется сыграть роль, которую уже играли другие? Почему оно не поверяется желанием пройти по неосвоенной территории? Первым сыграть какую-нибудь роль или пьесу? Мне в этом смысле очень повезло: все мои роли в театре, за исключением Бургомистра из «Дракона», до меня никто не играл. Меня не с кем сравнивать, не с кем соотносить. Да и к роли я готовлюсь, не думая о других актерских трактовках. Думаете, зрителям было бы интересно смотреть Гамлета в моей трактовке?

— Ну хорошо, не Гамлета, а, например, короля Лира?

— Мне кажется, что я сейчас смогу почувствовать и сыграть человека, раздавленного предательством. Мой жизненный опыт подсказал бы мне краски, раскрывающие это состояние. Хотя, говоря о предательстве, в наше время чаще всего имеют в виду физическую измену. Пребывание под одеялом с другим человеком- поступок нехороший с точки зрения морали, но для меня предательство- это что-то другое. Предать — это отвернуться от близкого тебе человека, оставить человека в беде. Я могу понять и ощутить трагизм Лира, когда две дочери поступают с ним так, как будто не он дал им счастье родиться. Все остальное — для сериалов. Я бы не стал страдать и метаться, если бы любимая женщина предпочла другого.

— Вы уже много лет прожили в Москве. Скажите, она за последние годы сильно изменилась?

— Раньше я ее знал, а сейчас- не знаю. Я редко бываю в гостях у москвичей, пространство, в котором я существую, ограничивается репетиционными комнатами, театральными сценами, студиями, где проходят съемки, и моим домом. Конечно, об изменениях Москвы можно судить по рекламным щитам и другим знакам нового, ворвавшегося в ее жизнь времени, но, наверное, изменения не только в этом. Я уже больше не верну себе тот способ общения, который мне так нравился. Тогда, просыпаясь утром, я не знал, у кого вечером окажусь в гостях и у кого проснусь на следующее утро. Даже не знаю, ходят ли москвичи сейчас в гости так, как мы любили это делать в годы моей молодости. Мы не встречались в кафе: в то время это выглядело бы абсурдно. Как можно назначать встречу в кафе, когда ее радость дополняет жар пылающей кухонной духовки и прохлада водки, стоящей на столе. И разговоры: хозяин дома наверняка был счастлив, что нас никто не услышит. Не думаю, что есть смысл возвращаться к такому способу общения. Но видя в огромных окнах московских кафе людей, которые задушевно разговаривают, я понимаю: это новая, не узнаваемая мною реальность. Это не моя Москва, а какой-то универсальный, мировой город.