Ценителям необычного театра («формального», «поставангардного», «экспериментального») режиссер Владимир Мирзоев хорошо знаком. На днях состоялась премьера его новой постановки. В ней Мирзоев не поступается ни принципами, ни людьми. Художник излюбленный: Павел Каплевич. Хореограф излюбленный: Ким Франк. Актеры излюбленные: Сергей Маковецкий (Амфитрион), Юлия Рутберг (его жена Алкмена), Максим Суханов (бог Меркурий, который для Мольера куда интересней бога Юпитера).

Миф об Амфитрионе — первый из мифов Гераклова цикла: он повествует о зачатии величайшего в мире героя. Зевс возлюбил Алкмену и, приняв обличье ее мужа, доблестного полководца, сблизился с нею. Ночь, которую они провели вместе, длилась, как три обычные ночи, — Гермес, исполняя волю Зевса, приказал Луне медленней двигаться по небосводу. В мольеровской версии «Амфитриона» любовь и интрига смещены на периферию; в центре — дикая путаница, ставящая человека перед проблемой тождества личности: как же доказать, что я — это я?

Созий, темпераментно и тонко сыгранный Владимиром Симоновым (это его лучшая роль из виданных мною), приходит домой, а ему говорят: Созий уже здесь, это я — Созий. С победой возвращается Амфитрион и слышит: уходи, бродяга, не мешай Амфитриону ласкать Алкмену. Раб уступает свое «я» с легкостью, он даже восхищается побившим его «супер-Созием». Герой понимает только то, что честь оскорблена — и нужно отомстить обидчику, кто бы он ни был.

Может быть, десять лет назад Мирзоев открыто признал бы полномочия героя; сейчас он настроен более юмористически. Стиль его спектаклей не изменился, но пафос ощутимо снизился: то, о чем раньше речь шла на предельном серьезе, сейчас выговаривается с многочисленными шутливыми гримасами. Амфитрион в трактовке Маковецкого — человек маленький, слабый, душевно тусклый. Хоть он и бесстрашен, а выглядит жалковато. Тягаясь с богами, этот человек не сумеет даже погибнуть достойно — страшный, глумливый, бритоголовый Меркурий перешибет его одним пальцем.

В картине мира, нам предложенной, главные фигуры — не герои, а капризные и похотливые боги. Рабы, понятное дело, от этого только выигрывают. О каком человеческом «я», о каком тождестве личности здесь может идти речь? Этот мир заигрался так, что каждый сам для себя, не говоря уж о других, — сразу и паук, и паутина, и запутавшаяся муха (очень эффектная эмблема паутины возникает в финале спектакля).

Нездешне красивая сценография Павла Каплевича отдаленно напоминает пейзажи сюрреалистов: художник по свету Владимир Амелин заслуживает отдельной и горячей похвалы. Далеко не всем придутся по вкусу эти соединения изысканности и грубости, ерничества и глубокой серьезности, жизненного пыла и расчетливого, холодноватого артистизма. Было бы грех утверждать, что каждое из соединений удачно и необходимо.

Но, видимо, скандально контрастные интонации были Мирзоеву необходимы: только так он мог задать свой главный вопрос и получить искомый ответ. Вопрос: вот мир, вот я, вот дрянные и наглые боги, правящие миром, — кто может быть свободен? Ответ: если тебе твердо известно, что такое «я» — то ты.