Тем интереснее наблюдать за интерпретациями одной из самых знаменитых версий легенды (уж в драматическом роде — точно) молье-ровского «Дон Жуана, или Каменного гостя» на российских подмостках, зная, что нашими поэтами с этого совратителя женщин успешно списана —за счёт «свойств страсти» — значительная часть грехов. А иными Дон Жуан возвышен и до героя. И была у Дон Жуана шпага, И была у Дон Жуана Донна Анна, Вот и всё, что люди мне сказали О прекрасном, о несчастном Дон Жуане.

Сразу оговоримся, в новом спектакле Владимира Мирзоева по классической пьесе, поставленном в Театре им. Евг. Вахтангова (премьера его состоялась в самом конце прошлого сезона), даже близко не повеет Дон Жуаном «прекрасным». Впрочем, кое-что у него и впрямь выходит на загляденье замечательным…

Спектакль называется «Дон Жуан и Сганарель», но правильнее его было бы назвать «Дон Жуан, который поёт». Волею режиссёра и хореографа Артура Ощепкова, отлично поставившего «поступь Командора» с кордебалетом из женских персонажей, спектакль превращён в своего рода концерт, в котором многие сцены перемежаются композициями ансамбля «Хот род блюз бенд», руководимого Михаилом «Петровичем» Соколовым. А в моменты наивысшего подъёма душевных сил, когда мольеровский герой должен обрушить на головы зрителей свои бессмертные филиппики, новый Дон Жуан, выйдя на авансцену, поёт блюз. Говорят, собственного сочинения. Поёт действительно здорово, унося воображение зрителей куда-то далеко-далеко под плеск черноморской волны в прибрежное ночное кафе.

В исполнении Максима Суханова, вы увидите Дон Жуана-пришельца. Дон Жуана-инопланетянина, этакого «мумий тролля» в вычурных восточных одеждах, в котором хрестоматийного героя трудно распознать, даже слыша знакомый текст. Персонаж Суханова манерен и жеманен, странен до невозможности, женственен и наделён болезненным комплексом любви к матери — Донье Луизе, в которую постановщик лихо превратил Дона Луиса из пьесы — отца главного героя, столь исправно учившего своего беспутного отпрыска нравственности в длинных монологах.

Инфернальную Донью Луизу, рвущую в разборках с непутёвым сыном страсти в клочья, играет Марина Есипенко, и в сценах этих чувствуешь себя провалившимся в какую-то совсем другую пьесу. Какие уж там «обличения ханжеской морали», «вольные мысли» или «очарованность женской красотой» —Дон Жуана Суханова так и хочется приласкать и ободрить, убедить, что не нужно так нервничать и краснеть, общаясь с женщинами, а то зрители могут принять его за пациента нехорошей клиники.

Хотя для почитателей таланта Мирзоева появление такого Дон Жуана, вероятно, логично: он приходится как бы братом Сирано де Бержерака, явившемуся на вахтанговских подмостках несколькими годами раньше. Но если в постановке Ростана новаторство режиссёра и впрямь пронзало остротой мысли и оригинальностью интерпретации вечной пьесы, а Сирано-Суханов, будучи также непохожим ни одного Сирано на свете, моментами буквально потрясал своим каким-то поистине мистическим воздействием на зал, то в «Дон Жуане» драматургический материал стал, увы, кажется, лишь только поводом для проявления режиссёрских амбиций.

Невозможно сформулировать, ради чего поставлен спектакль. Если лишь для того, чтобы констатировать, что в XXI веке мужчина, даже в крайнем своём «донжуанском» проявлении, начисто теряет мужские черты и становится неким бесполым существом. страдающим от агрессии женщин, то в качестве автора первоисточника можно было легко привлечь кого-либо из более подпадающих в тему, чего ради было беспокоить папашу Мольера… Равно как и для демонстрации недюжинных вокальных данных актёра Суханова также можно было найти совсем другую площадку.

Спектакль, повторюсь, называется «Дон Жуан и Сганарель», но на протяжении всего спектакля Сганарель (актёр Театра Луны Евгений Стычкин) существует в качестве бесплатного приложения к хозяину, порой откровенно скучая на сцене. Делать ему совершенно нечего, если, конечно, в руках его не оказывается муляж головы Дон Жуана, который он принимается с максимальной преданностью баюкать. Сганарель-Стычкин, пожалуй, единственный из персонажей, который существует в той стихии, которая предписана ему мольеровской пьесой, — он простодушен, весел, он «живёт жизнь», а не «прикалывается» с высоты своих пробежек впереди прогресса. Но зритель видит всего лишь «штрихи к портрету» — автор, создавший в своих комедиях гениальную и неподражаемую галерею слуг, и здесь оказался не ко двору.

«Мольер выдвинул новый художественный принцип — требование жизненной правды» — написано во всех учебниках, и чем, казалось бы, это не раздолье для мышления авангардного?! Но и этот «принцип», и многие другие в мирзоевском спектакле плотно укрыты узорчатым гобеленом вычурности. Из которого сшиты такие изысканные костюмы по эскизам Надежды Богдановой. Барочно многозначительна и сценография Станислава Морозова — малопонятным выглядит присутствие многих предметов обстановки, с которыми персонажи порой играют, как дети.

И совсем уж «многослойна» ирония целого… Второстепенные персонажи шаржированы до неузнаваемости, а то и вовсе, как уже было отмечено, коренным образом трансформированы по усмотрению режиссёра. Бритоголовый Пьеро в .дурацком колпаке в исполнении Леры Горина, очень похожий на Суханова, предстаёт перед зрителями настоящим пациентом, сбежавшим из той самой нехорошей клиники. Женщины спектакля, включая Эльвиру (Наталья Швец), супругу Дон Жуана Шарлотту (Анастасия Бегунова), Матюрину (Наталья Винтилова), да и упомянутую Донью Луизу, превращены в роботов, в кордебалет, изображающий «поступь Командора». Так что последний в финале спектакля таки появляется — сюжета режиссёр всё же придерживается, хотя… смысл туманен, мысль потеряна.

А Дон Жуан поёт, всерьёз напрягая связки. Следует заметить, что зал при этом восторженно аплодирует (почти с тем же энтузиазмом, что его «неорганизованный» собрат — за стенами театра, на старом Арбате, бардам-самоучкам). Только вот непонятно чему хлопаем — свершившемуся возмездию, мастерскому блюзу или тому, что «всё было прикольно».