После этого спектакля задаешь себе массу вопросов и не знаешь, как на них ответить. Ну например, зачем на сцене сидит ансамбль «Хот род блюз бенд», которым руководит легендарный Михаил «Петрович» Соколов? Как блюз сочетается с мольеровской пьесой и ритмом спектакля? Зачем во втором акте Дон Жуан выходит в иссиня-черном парике японского самурая, а Сганарель — в кудрях и баках Пушкина? Почему в сцене с братом Эльвиры Сганарель (Евгений Стычкин) изображает мертвого, а Дон Жуан, воровато посмеиваясь, снимает кольца с его руки и даже собирается отрезать палец, когда кольцо не сразу поддается? Зачем мольеровскую пьесу (в переводе А. Федорова, не вполне ясно когда сделанном) понадобилось пересказывать своими словами? К чему все эти «чпокнуть, дрюкнуть и прошампурить» в разговоре о женщинах? Чтобы показать, какой пошляк этот Дон Жуан? Ну, и, наконец, главный вопрос — зачем взята к постановке именно эта пьеса Мольера? Что с помощью известной классической пьесы хотел сказать миру режиссер-постановщик?

«Дон Жуан и Сганарель» в постановке Мирзоева напоминает книжку-раскраску, где приблизительно нарисованный сюжет надо просто раскрасить. Легко представить, как веселились создатели, придумывая на репетициях все эти штучки-дрючки. Обе крестьяночки, меж которых мечется несчастный Дон Жуан, говорят здесь с украинским акцентом, а потом и вовсе за ножи хватаются. Или вот шутка — одна из них говорит Дон Жуану: «Скажите ей свое „фе“, ну он и говорит: „Фе“. Зал веселится. На эти упреки режиссер может возразить, что корни мольеровских пьес в народном балагане, но, увы, перед нами не балаган разыгрывали, а нечто вроде „Аншлага“ или „Кривого зеркала“. И реакция зала была адекватной.

Главным в этом „зеркале“ был, конечно, Максим Суханов. Рассказать, как он играет Дон Жуана, легко — точно так же, как все, что он играл у Мирзоева до этого. Тот же прищур глаз, растопыренные руки, медленная косноязычная речь — эдакий здоровяк не от мира сего, но при этом себе на уме. Все. Сам себе он страшно нравится, от существования на сцене получает удовольствие, только при чем тут Дон Жуан с его богоборческими размышлениями о жизни? Да так, сбоку припека. Однако дважды за спектакль Суханов все-таки демонстрирует класс — подходит к музыкантам, берет микрофон и поет. Поет, надо признать, отлично. Поклонницы в зале визжат от восторга. Суперстар, ничего не скажешь.

А все же кое-какие идеи сквозь эту „аншлаговую“ шелуху в спектакле просматриваются. Например, недаром Мирзоев, кого мог, превратил здесь из мужчин в женщин. Так вместо отца Дон Жуана в спектакле появилась его мать (Марина Есипенко). Она то лупцует сына мокрым бельем, то ведьмой ему является, а он все уворачивается от нее с причитанием: „Мама, мама“. И если вы вспомнили тут про Фрейда, то правильно вспомнили. И вообще все зло от женщин — вот о чем Мирзоев нам толкует. И Командора у него нет, все эти бабы вышли на сцену и пропели хором: „Дай руку“. А Дон Жуа» в ответ. «Вот вам моя голова», кинул им обернутый рогожей мяч и ушел за кулисы. Тут на сцене ни с того ни с сего подняли крест, а сидящий рядом актер Михаил Козаков спросил. «Я не понял, он что, раскаялся?» Вот и я не поняла.