Известный актер Вячеслав ШАЛЕВИЧ после окончания “Щуки” — училища им. Б. Щукина — был принят в Театр им. Евг. Вахтангова. С тех пор сыграл во многих спектаклях, снялся во многих фильмах. Стал режиссером. С благодарностью вспоминает своего “крестного отца” Рубена Симонова (1899-1968), который 90 лет назад — чем не дата? — сыграл в Театре Вахтангова замечательные роли Труффальдино и Панталоне в знаковом спектакле “Принцесса Турандот”. Вячеслав Шалевич вспоминает своего мэтра на страницах “КП” — он с 1998 года возглавляет “Театр Рубена Симонова”.

— Вячеслав Анатольевич, я уверен, в вашей жизни немало интересных страниц, и обо всех сразу не рассказать. Но наверняка есть незабываемые. Вот вы общались с Рубеном Симоновым, чье имя носит ваш театр…

— Да, да, а как же… Рубен Николаевич — это вообще бриллиант, а в моей жизни даже крестный отец. Вообще, признаюсь, если я возглавляю этот театр, то только из-за того, что он носит его славное имя. Слава богу, что на афишах значится: “Театр Рубена Симонова”, потому что он достоин, чтобы его имя так звучало. Ну, может быть, мы не очень возвысились в этом имени, но стараемся держать театр как подобает. Рубен Симонов — великий человек, великий артист и великий учитель. Он мне дал такие уроки, что я их не забываю всю жизнь и всегда их проповедую, хотя имя Рубена Симонова, к великому сожалению, уже забывается, потому что память человеческая коротка. Вот сына его, основателя нашего театра, еще помнят и о нем говорят, а имя Рубена Николаевича уже принадлежит истории. Раньше на афише писали слово “театр” маленькими буквами, а имя Рубена Симонова большими. Теперь пишем большими “театр”.

— Как он стал вашим крестным отцом?

— Однажды я очень перед театром провинился, опоздав на спектакль, но Рубен Николаевич взял меня на поруки. Меня прорабатывали на худсовете, на месткоме, на парткоме, а он стоял на своем: “Я все равно его возьму на поруки”. Все обалдели — как это так! Главный режиссер берет на поруки начинающего артиста! Все обошлось, но так случилось, что я еще раз провинился, был вообще на грани отчисления из театра. Настроение, сами понимаете, прескверное. Когда начался новый сезон, Симонов на первом же худсовете, на котором распределялись роли, вдруг сказал: “Вы знаете, у Шалевича очень плохое настроение, надо дать ему главную роль”. Все опешили, но возражать мэтру не стали. Мне вместе с Ульяновым дали главную роль, и я, позабыв неприятности, начал репетировать. С Симоновым мне удалось играть в двух спектаклях. Сказать, что он играл гениально, — не сказать ничего. Когда он признавался в спектакле в любви Филумене, то там был грандиозный момент, в котором он так произносил “я”, — “Я люблю тебя, Филумене!”, — что это “я” было незабываемым мгновением. Мы стояли за кулисами и вместе с ним буквально проживали миг спектакля.

Помню, играл с ним в спектакле по пьесе Арбузова “Потерянный сын” и, боявшись его глаз, все время торопился, чтобы ему не помешать. А у меня была такая роль, которая позволяла делать паузы, и однажды на одном спектакле я отважился и сделал паузу. Я увидел его растерянные глаза, он буквально опешил от моего движения и начал говорить текст совсем из другого акта. Потом в антракте мне позвонил помреж и сказал, что меня просят пройти в гримерную к Рубену Николаевичу. На трясущихся ногах к нему иду, стучусь и открываю дверь. Он признается: “Вячеслав, вы так сегодня хорошо играли, что я даже забыл текст”. Почему я вспомнил тот момент? Это большая школа и большое умение работать с людьми. Прошли годы, и я сейчас проповедую мысли и знания Симонова, потому что руководить театром — сложное дело: у артистов много характеров, их надо понимать. Симонов всегда говорил: “Всякое решение надо принимать, когда проживешь ночь с ним; проспись и на следующее утро принимай, подумав, потому что сгоряча можно натворить беду”. Помню, как однажды Михаил Ульянов психанул на одного нашего большого артиста: “Все, уволю!”, а оказалось, что у него через четыре дня юбилей.

— И как Ульянов выкручивался?

— Так и выкручивался. Все позабыли и провели юбилей. Умение правильно и достойно разбираться в ситуации — ценный дар. А началось все с того, что однажды в молодости Симонов торопился — он всегда опаздывал — на “Принцессу Турандот” и, взбежав на лестницу, уперся головой в чей-то живот. Поднял на него глаза — боже! — а перед ним сам Евгений Богратионович Вахтангов. Вахтангов просто сказал ему: “Проходите”. А тогда была очень строгая дисциплина, но ничего молодому артисту не было, даже порицания. К Вахтангову тогда пошли некоторые артисты, поинтересовались: “А что же, Рубену Симонову — никаких выговоров? Никаких замечаний?” Вахтангов пояснил: “Не трогайте его, я видел его глаза”. По его мнению, ощущение, что если человек пережил, если действительно осознал свой проступок, решало проблему. Но если человек наглый, невоспитанный, надменный, так это совсем другое дело. Кстати, Рубен Николаевич был очень строг. А личность эта, скажу без всяких преувеличений, была огромная…