По воскресеньям в вечернем эфире телеканала «Россия-Культура» – премьера поэтического цикла «Послушайте!», в котором известные актеры исполняют стихи любимых поэтов и рассказывают о них. В рамках этого цикла Юлия Рутберг представит произведения Пушкина, Ахматовой, Бродского, Когана, Коржавина. В интервью «Новым Известиям» Юлия РУТБЕРГ рассказала о том, почему решила принять участие в этом проекте, о спектакле «Медея» – своей новой работе в Театре Вахтангова.

– Юлия, почему вы решили принять участие в проекте канала «Культура» и почему выбрали для чтецкой программы именно этих поэтов?

– Мне кажется, что это не совсем чтецкая программа. Я согласилась участвовать, потому что, на мой взгляд, стихи – следующее искусство после музыки. В музыке есть совершенство, она воздействует на человека иногда помимо его воли. А стихи – это все-таки немножко работа. Мне хотелось рассказать, как в мою жизнь вошли стихи. Очень часто люди рассказывают о поэтах как мастера. А я в этом жанре не могу сказать, что – мастер. Мне хотелось увести чтецкие программы несколько в другое русло. Стихи – очень важны, когда человек их любит и понимает и когда они ему нужны, но к этому надо как-то прийти. Для меня важнее было не только прочитать стихи, которые остались в моей жизни, но те, которые привели меня к этой мысли, – что стихи нужны и важны.

– Ваша новая роль – Медея в Театре имени Вахтангова – из тех, что называют этапными. Она возникла по вашей инициативе?

– Образовалась зона молчания в родном театре, мне было важно ее прервать. Работа возникла по моей инициативе, но пьесу предложил режиссер Михаил Цитриняк. По прочтении «Медеи», честно говоря, даже испугалась. Сказала: «А можно я сыграю Язона?» Потому что реально хочу забвения и покоя, так устала сопротивляться обстоятельствам, что-то устраивать, переворачивать, перестраивать, переделывать, вести за собой. А потом я поняла, что каждый человек должен нести свой крест и веровать. В конце спектакля я говорю Язону (его играет Григорий Антипенко): «Ты прав, я должна быть сама собой, я вновь обретаю родину, я вновь остаюсь Медеею и буду ею всегда».

– Как зрители восприняли эту постановку?

– Мне распечатали форумы из Интернета, зрители обсуждают спектакль, у каждого своя версия, несмотря на то что они смотрели «Медею» в один день. Невероятно, какая же у людей богатая фантазия и как по-разному все воспринимают одно и то же! У Пиранделло есть гениальная пьеса «Это так, если вам так кажется». Каждый человек абсолютно прав в своем восприятии. Кто-то осуждает, кто-то сопереживает, кто-то негодует, кто-то отчаивается, кто-то просветляется, у кого-то текут слезы… Происходит высвобождение эмоций, потому что то, о чем мы говорим в спектакле, вечно. Взаимоотношения мужчины и женщины, любовь, ненависть, преступление, предательство… Эти проблемы существовали и в до христианскую эпоху, когда возник миф о Медее, и в XX веке, когда появилась пьеса Ануя, и сейчас.

– Для меня ключ к Медее – ее разговор с лесом, с природой, где она обнаруживает родство с дикими силами… Она – оттуда, и нам ее не понять, как не понять ее жертвоприношения…

– Именно жертвоприношения, а не убийства детей. Убийство – это когда человек остается в живых, а его жертвы умирают. Медея уходит из мира вместе с детьми. Она сражалась до последнего и все-таки сделала так, как обещала Язону. Я вспоминала Кундеру, его блистательное произведение «Смешные любови». Вот сейчас у людей происходит много смешных любовей. А на самом деле любовь – такое чувство, когда рушатся города, рушатся миры. Редкий подарок, если это в жизни случается. Но люди как будто обалдели, перестали понимать, что главное, за что стоит ломать копья, а когда нужно просто повернуться и уйти. Один покупает комфорт, другой готов заплатить и за ощущение свободы, и за собственную правоту. Миша Цитриняк сказал точнейшую фразу: «Я долго думал, про что наш спектакль. Это реквием личности. Реквием сильной личности, противостоящей обществу». Сегодня все условия выживания и процветания в нашем мире устроены так, что нивелируют человека, превращают его в болвана, манкурта, отказывающегося за деньги, за власть от того, кем он был, о чем мечтал, куда стремился.

– Каких актерских качеств требует роль Медеи?

– Выносливости, самообладания и колоссальной воли. Воли в самоконтроле, в умении видеть спектакль со стороны и принимать решения. В «Медее» я и капитан, и лоцман, и штурман, и, если сворачиваю в сторону, все вынуждены сворачивать за мной. В этом смысле спектакль, конечно, очень трудный.

– Как восстанавливаете силы?

– Стараюсь побыть в тишине, в окружении дорогих моему сердцу людей. Очень устаю от толпы, не хожу ни на какие тусовки, если только это не связано с премьерами моих коллег.

– В чем испытываете потребность?

– В книгах, в живописи. Хожу в Третьяковку – и в Лаврушинский, и на Крымский Вал, в Пушкинский музей. Потрясающие впечатление произвели выставки Левитана, Ге, Караваджо, Блейка. В живописи нахожу многое для творчества – образы, мизансцены, костюмы, атмосферу, стиль, жанр. Читаю – от Достоевского и Куприна, до журнала «Story», биографии интересных людей меня увлекают. Я слушаю свой внутренний голос. Бывает, открываю книгу и откладываю, а через какое-то время уже не отрываюсь от нее до самого конца. Понравились замечательный «Письмовник» Шилова, «Зеленый шатер» Улицкой. Очень хорошие книги – Александер-Гаррет о Тарковском – подробная хроника съемок «Жертвоприношения» и последних дней мастера, «Коллаж на фоне автопортрета» Параджанова. На юбилей театра нам подарили двухтомник Вахтангова, обращаюсь к нему периодически. Знаете, что интересно, – многое сто раз читано-перечитано, еще во время учебы в Щукинском, и вдруг наталкиваешься на какую-то мысль и понимаешь, что она сейчас для тебя абсолютно свежая. Интересны замечания Вахтангова по поводу студии, отношение к репетициям, к дисциплине, к вежливости. Так толково и так просто.

– С тех пор в укладе театра многое поменялось?

– Конечно, поменялось, театр давно уже другой. Но уклад – прикладная вещь к смыслу. Пускай меняется уклад, но главное остается незыблемым. Особенно творческая дисциплина. Как люди приходят на спектакли, во сколько начинают готовиться к выходу на сцену? Что такое репетиция? Как относятся к актерам костюмеры, гримеры? Ведь это же звенья одной цепи – артисты выходят к публике, а для того чтобы они вышли с иголочки, необходимо такое количество условий! Каждый должен быть на своем месте и любить то, что он делает. Все настолько тонко и зависит от уровня человеческой культуры, – в этом и есть атмосфера театра, и нарабатывается она годами. Нельзя остановить время, театр живой, как вода. Но уверена, любой театр разрушится, если не останется хранителей его традиций. Слава Богу, что наши старики в прекрасной форме и что они так потрясающи в юбилейном спектакле «Пристань». Но прежнее поколение редеет, не хватает личностей, не хватает масштаба личности.

– Как вы думаете, почему сейчас мало личностей?

– Сложный вопрос. Возможно, потому, что многим необходимо бороться за выживание на трех–пяти работах, а детям практически не достается родительского внимания. В школах творится непонятно что с новой программой, с этим Единым государственным экзаменом. Дети брошены, и никому до них нет дела. А странные взрослые повторяют – «какие ужасные дети, какое невыносимое поколение». Вы на себя оборотитесь, ужасные взрослые! Это вы воспитали этих детей, а теперь они ставят перед вами зеркало. Какими воспитали, такие мы и есть. Я люблю детей, люблю молодежь и верю в то, что среди них есть много талантливых людей. По-другому нельзя. Если они не будут лучше нас, Земля остановится.

– Я заметила, что в последнее время молодые актеры и режиссеры стремятся к высокой, даже несколько пафосной литературе. Для самостоятельных работ выбирают стихи Пастернака, Ахматовой, трагедии Шекспира.

– Это прекрасная литература, прорыв в более благородное пространство. Мы несем такое количество чуши, так стремительно падает культура русского языка, что, наверное, срабатывает чувство самосохранения. Сколько всего убогого и жалкого приходится на наш век, что вполне понятно желание оторваться и воспарить, крылья приобрести за счет Ахматовой, Пастернака, Цветаевой, Шекспира, Мольера. Все-таки актеры в чем-то похожи на птиц. Мы не только клюем там, где насыпано, но еще и летаем иногда.