В 2011 году — по горячим следам конфликта и разрыва с труппой — Юрий Петрович Любимов грозил посвятить будущих «Бесов» актерам Театра на Таганке. В процессе работы мэтр явно передумал. И это пошло премьере на пользу. Противу всех ожиданий «Бесы» Любимова — весьма спокойный
спектакль.

Он идет почти четыре часа. Вмещает примерно половину романа (самое неожиданное — то, которую именно!). Жанр — «концертное исполнение романа в 2-х частях» — обозначает лишь то, что на сцене стоит рояль (вполне уместный и в гостиной генеральши Ставрогиной). Между лихорадочными диалогами персонажей звучат фрагменты «Петрушки» Стравинского и музыка Владимира Мартынова (у рояля сменяются пианисты, среди них и сам композитор Мартынов). Задник — огромная репродукция полотна Клода Лоррена «Асис и Галатея», что так поразило Ставрогина в Дрездене.

Кресла красного дерева, столики в бронзовых гирляндах, серебряные чайные сервизы, достоверные сюртуки, кринолины, капоры начала 1870-х… Да Любимов ли это?

Добротный, профессиональный, лишенный авторского клейма (по крайней мере, в его привычных очертаниях), отменно длинный, длинный, длинный — этот спектакль принадлежит к весьма современному, по всей Европе полымем пошедшему жанру… м-м… книжного театра. То есть: театр, как слишком заботливый гувернер, читает нам вслух со сцены некие ключевые тексты. Потому что нам давно лень читать их самим.

Так нынче ставят Лескова, Вирджинию Вульф, Уэльбека, и даже научные труды.

Юрий Петрович Любимов так предлагает залу выслушать «Бесов». Или «Бесов»-лайт.

Игра вахтанговских актеров — того же качества, что их сюртуки и капоры. Самое неожиданное, самое необъяснимое: в спектакле подчеркнуты мелодраматические, даже авантюрные сюжетные ходы «Бесов». И оставлено в тени то, что породило бурю философских истолкований романа,
сделало его русской книгой пророка Иеремии.

Хромоножка как «Душа-Земля русская… символ ее сокровенного келейничества» (Вячеслав Иванов)? Ставрогин как образ очень
нашей «трагедии истощения от безмерности» (Николай Бердяев)? Петруша Верховенский, Шатов, Кириллов, Шигалев как «духи русской революции»? Помилуйте! Ничего этого на вахтанговской сцене нет.

Ставрогин Сергея Епишева похож на добротно сыгранного (отлично вставляет свои ядовитые реплики и лихо свистит в воздухе
тросточкой) эксцентричного, одаренного, порочного джентльмена из романов XIX века, этакого лорда Стирфорта. Хромоножка Марии Бердинских (Сони в «Дяде Ване» Туминаса, принцессы Ивонны у Мирзоева) — трогает, но в символы Матери-Земли не стремится… да оно бы и выбилось из спектакля.

Варвара Петровна (Екатерина Симонова) — трезвая и взбалмошная русская барыня, готовая прикрыть грехи сына любой ценой. Петруша Верховенский (Юрий Красков) слегка похож на Ленина и Троцкого в одном флаконе — но движется с мелодраматическим шиком. Его делишки с
Федькой-каторжным, его стремление повязать «наших» убийством Шатова и выгородить Ставрогина носят на сцене скорее авантюрную природу. Точно и сам «Иван-царевич» нужен ему не для глобального безобразия, смуты и шигалевщины в масштабе всея Руси… а, положим, для крупной банковской аферы в Петербурге.

Лишь капитан Лебядкин (Евгений Косырев) в лучших сценах страшен по-настоящему: нутряной уверенностью в том, что стихи его
— стихи, а сам он — капитан, что других стихов и капитанов, пожалуй что, и быть не может. Очень нынешняя фигурка.

Радикально переосмысленным кажется лишь Степан Трофимович (Юрий Шлыков). У Любимова он — не исток распада, беспомощный
и равнодушный отец, породивший бесовщину в детях. А благородный седой джентльмен, последний рыцарь Сикстинской мадонны в век грубой одержимости потомства прокормом и освобождением крестьян.

Степан Трофимович, влача тележку с книгами и обломками артефактов, покидает привычную юдоль города. Фактурно и подчеркнуто
обращается к залу со словами:

— О, простим, простим, прежде всего простим всем и всегда. Будем надеяться, что и нам простят. …Все и каждый один перед другим виноваты. Все виноваты!..

И право, это красивый жест. В нем есть достоинство. И благообразие, столь ценимое Достоевским. В конфликте мэтра и его театра — благообразия не было.

Забавно, что так же спокойно, без яростной лихорадки, без ослепительных взлетов, но в трудах — течет и жизнь Театра на Таганке. В первом сезоне без Любимова выпустили четыре премьеры… и они добротны. В январе Сергей Федотов, лидер пермского театра «У моста», поставил на Таганке «Калеку с Инишмана» Мартина Макдонаха. Злые языки обсуждали сходство московской постановки с пермской (впрочем, Федотов отлично работает с Макдонахом), но молодые таганские актеры Дмитрий Высоцкий и Елизавета Высоцкая очень старались. И наконец-то на сцене можно было разглядеть лица. А не «пушечное мясо» строевых колонн, не одушевленные декорации антиутопий.

В начале марта на Таганке сыграна премьера Ионеско. «Король умирает» в постановке Кшиштофа Занусси, с Валерием Золотухиным, Любовью Селютиной и Ириной Линдт в главных ролях вышел очень спокойным. Весьма цивилизованным, как и предыдущая московская премьера Занусси,
«Доказательство» в РАМТе. Событием спектакль не стал.

Но кажется, бес гнева и раздора изгнан из общественного пространства. Для обеих сторон конфликта наступили трудовые будни
— самое здоровое состояние души.

И лучшее, что может сделать публика, — забыть о расколе Театра на Таганке.

Искать в нем мораль — так же бессмысленно, как искать ее в переменах погоды.