Легендарный режиссер поставил в Театре Вахтангова «Бесов» Достоевского.

Однако рассуждать об эстетике спектакля Любимова занятней, чем улавливать его политические аллюзии. Так и тянет сказать о зигзагах судьбы. Получив минувшей осенью предложение Римаса Туминаса, Юрий Любимов вновь попал в театр, где долго служил артистом и переиграл всех романтических героев от шекспировского Ромео до молодогвардейца Олега Кошевого. Из Вахтанговского Любимов ушел в 1963-м: поставив со студентами «Щуки» брехтовского «Доброго человека из Сезуана», он отправился вместе с ними в полумертвый Театр драмы и комедии, превратив его во всемирно известную Таганку. На сцене аlma mater Любимову удалось выпустить куда более значительный и цельный спектакль, чем в последние годы на Таганке. Молодые вахтанговцы (Любимов, как всегда, опирается на молодежь) говорят, что, репетируя, режиссер требовал не столько сотворчества, сколько подчинения. Но когда смотришь спектакль, становится ясно, что он сделан сообща — как в семье, где друг друга
могут и не принимать, но понимают с полуслова или вообще без слов.

«Концертное исполнение романа» в двух частях — так определил Любимов жанр спектакля, который сам же и оформил, поставив в центре
сцены рояль (специально для «Бесов» Владимир Мартынов написал вариации на тему «Петрушки» Стравинского) и повесив на заднике огромную копию картины французского классициста Клода Лоррена «Асис и Галатея». «Я называл ее золотым веком», — поясняет в прологе элегантный долговязый Ставрогин (Сергей Епишев), заботливо переворачивая ноты сидящему за роялем пианисту Александру Гиндину. Поначалу повествование в спектакле ведет не некий безликий хроникер, как у Достоевского, а сам главный герой, но чем больше теряет он контроль над происходящим, тем меньше подает резонерских реплик, в конце и вовсе уступая роль ведущего другим.

В глубине сцены небольшая эстрада: отыграв эпизод, актеры не исчезают за кулисами, а отходят к эстраде и тонут в толпе. «Мчатся бесы, вьются бесы», — скандируют они, раскачиваясь в такт роялю и потрясая транспарантами. Приглядевшись, понимаешь, что вместо революционных лозунгов на транспарантах — названия глав романа: «У наших», «Хромоножка», «Принц Гарри» и т.д. Люди двигаются, транспаранты задевают друг за друга и спутываются: спектакль Любимова не краткий пересказ истории террористов, убивших студента Шатова (Достоевский описал в романе знаменитое дело группы Нечаева), а устроенный силами театра следственный эксперимент, показывающий, как воплощение любой идеи затягивает в свой водоворот множество случайно переплетенных судеб.Все фирменные приемы режиссуры Любимова, включая вовлечение в игру публики,
вахтанговцы осваивают на лету, создавая ряд виртуозно отточенных скетчей (слово «скетч» здесь совсем не уничижительное: с тем же успехом его можно применить, скажем, к сатирическим гравюрам Хогарта).

В инсценировке, где у многих персонажей есть лишь пара реплик, практически каждый актер успевает двумя штрихами наметить характер героя и донести авторскую мысль, напрочь отводя давний, с первых лет Таганки существовавший упрек в том, что Любимов использует актеров лишь как тюбики с краской. В условном, очищенном от быта (нет ни поцелуев, ни интимных сцен, ни беременной жены Шатова, дождь заменяет специальный человек с брандспойтом, а дверь висит в воздухе) спектакле у каждого есть своя партитура звуков и движений.Извивается бесом в такт «Петрушке» Петр Верховенский (тот же Юрий Красков парадоксальным образом играет и Святителя Тихона), пытаясь дирижировать сбитыми
в «пятерку» юнцами. Юнцы же никак не могут устоять смирно и, раскачивая транспарант с надписью «У наших», наперебой бормочут о равенстве, но мотивация у каждого своя. Круглоглазый мальчик Виргинский (Олег Лопухов) верит в людскую порядочность; «естествоиспытатель» Шигалев (Владимир Бельдиян) мечтает воплотить свою теорию о том, что сравнять людей можно только в ничтожестве; а Липутин, которого Леонид Бичевин играет веселым бесенком, просто болезненно охоч до сплетен.

Истерически хохочет Лиза; через смех Евгении Крегжде удается передать и влюбленность в Ставрогина, и погибшую надежду, и ужас после известия о смерти Хромоножки. В сцене гибели Лизы, отправившейся смотреть на зарезанную жену Ставрогина, нет побивающей ее толпы — просто ритм музыки и движения кружащейся героини замедляются, как во сне. У Хромоножки, которую Мария Бердинских играет бестелесной, как мотылек, ритм лихорадочный, почти веселый. От ее режуще тонкого голоска Ставрогин морщится, как арестант от стекающих на голову капель
воды.Тучный Евгений Косырев исполняет комическую партию капитана Лебядкина с почти балетной точностью. Не растеряв вкуса к театральным шалостям, Любимов заставляет капитана, решившего завещать скелет науке, а кожу барабанщикам (для исполнения гимна), сперва дирижировать нашим сегодняшним гимном, а уж потом — «Боже, царя храни». Наделяет Петрушу Верховенского бородкой Троцкого и заставляет его обращаться к залу с репликой «А знает Липутин?» с паузой после первого слога фамилии. У кого другого могло бы получиться пошло, но только не у Любимова. Лукавя и шутя, он приглашает зал к союзничеству.

Умением заражать зрителя не только чувством, но и мыслью, похоже, овладел Сергей Епишев. Поначалу кажется, что он строит роль лишь на внешних контрастах. Двухметровый рост, изначально выделяющий его из окружающих, легко выдать за знак породы и избранности. Неспешное благородство движений актер сочетает с кривой улыбочкой и зорким, пытливым взглядом натуралиста, которым он изучает «подопытных» людишек: Кириллова, Шатова, Хромоножку — и вот уже {-tsr-}образ готов. И только потом начинаешь ценить главное: от начала и до конца спектакля, в любом диалоге актер очень точно держит мысль и так внимательно слушает партнера, что зритель как бы сам втягивается в смысловое поле спектакля, как в водоворот.

В 80-е Любимов уже ставил «Бесов» в Лондоне. На нынешней премьере в зале Вахтанговского оказался зритель, видевший обе версии, — министр культуры Александр Авдеев. По его словам, сегодняшние «Бесы» — совсем другой спектакль. Они, признаемся, чуть старомодны, но старомодность в данном случае не недостаток, а скорее знак качества.