Одни называют талант народного артиста РФ Евгения Князева божьим даром, другие – магией, третьи – особой интуицией. Загадочная способность
Князева наделять своих персонажей эксцентричностью, непредсказуемостью, неповторимой мимикой, подвижностью позволяет ему блестяще играть гениев, шутов, юродивых, безумцев и шикарных авантюристов. Он может быть на сцене красивым и уродливым, смешным и трагическим, резким и трогательным – и всегда правдивым. О Князеве говорят, что он просто неспособен сыграть фальшиво. Поэтому заполучить
этого удивитель­ного актера в свой проект мечтают многие режиссеры.
В этом сезоне Евгений Князев участвует в спектаклях Теат­ра им. Евг. Вахтангова «Без вины виноватые», «Маскарад», «Пристань», «Пиковая дама», «Посвящение Еве», «Царская охота», «Анна Каренина».

Новость о том, что Кязев сыграет Каренина в хореографической версии «Анны Карениной» в Театре им. Евг. Вахтангова, стала для меня большой неожиданностью. Хотя бы потому, что Князев еще ни разу не играл в пластических спектаклях. Для него это серьезный эксперимент. В «Анне Карениной» актер не произносит ни одного слова. Такое умение играть без слов, экспрессируя образ через жест, движение, взгляд, в актерском мастерстве всегда считалось высшим пилотажем.

– Я не раз слышала от режиссеров, что вы один из немногих актеров в нашей стране, кому под силу роли с запредельным коэффициентом сложности, что ваше умение раскрывать психологизм героев через жест и мимику сравнимо с игрой корифеев немого кино.

– Мне недавно сказали, что я похож на Ивана Мозжухина. И я подумал: «Боже мой, ведь этот великий актер пережил трагедию, когда в кино появился звук». Я тоже был близок к трагедии, когда мне предложили сыграть Каренина – роль без слов. Испугался чрезвычайно. Можно ли сыграть Каренина, Анну, Вронского посредством языка движений? Мы же не балетные артисты, чтобы делать фуэте и прыжки. В нашем исполнении все эти па будут выглядеть карикатурно, к тому же я давно не стоял у балетного станка. Зачем же на нас, драматических артистах, ставить пластические эксперименты? Примерно такие пессимистические раздумья одолевали меня. Я пришел на первую репетицию к Холиной с ужасом: боже мой, что же я буду делать?! И Анжелика, чтобы успокоить меня, показала сцену объяснения Каренина и Анны. Я смотрел и, к удивлению своему, все понимал, что между ними происходит. И мне стало легче. Но все равно меня не покидал комплекс: а смогу ли я? Эти сомнения гложут до сих пор. Движения актеров в этом спектакле нельзя назвать собственно хореографией, это пластика с танцевальными элементами. Мы интерпретируем эмоции, чувства персонажей через гармонию жестов, поворотов, походку, музыкальный ритм. Это невероятно сложно – общаться с
партнером на тонком уровне восприятия чувств, мыслей и имитации действий. Если честно, то я не очень верил, что мы способны через пластику достигнуть такого внутреннего состояния, когда сможем друг другу сопереживать. Но это, слава богу, произошло. В сцене, когда Анна рвется к Сереже, а Каренин забирает у нее сына, у меня комок к горлу подступает от жалости и сострадания к ней.

Интересный факт: несколько лет назад я принес Римасу Туминасу пьесу Василия Сигарева «Алексей Каренин». Это история любовного треугольника с точки зрения Каренина. Римас прочитал текст, потом сказал: «Ну да, это любопытно. Но посмотрим, может быть, как-то по-другому вернемся к этой теме…» Я не стал настаивать. И вот однажды на репетиции «Пристани» Римас говорит мне: «Ты сейчас играешь характерную роль, а может, надо дать тебе молчаливого героя? Анжелика Холина хочет поставить у нас пластический спектакль «Анна Каренина». Проходит
какое-то время, приезжает Анжелика, и мне предлагают репетировать Каренина. Вот таким странным образом закольцевалась история с сигаревским и холинским Карениными.

– Обычно Анну в кино и в театре изображают жертвой, хотя в романе Толстого есть эпизод, который очень ярко обнажает ее эгоизм. Когда она после
родов мечется в предсмертной агонии, Каренин прощает ее. Он согласен на развод и даже готов отдать ей сына – святой человек! Однако, выздоровев, Анна не дожидается процедуры развода и уезжает с Вронским за границу. Ваш Каренин так же благороден?

– Конкретно момента, о котором вы говорите, в нашем спектакле нет. Но в сцене прощания Анны с мужем есть эпизод, когда Каренин впервые проявляет эмоции: он пытается удержать ее, но она уходит, оставляя его одного. Каренин – сухарь, закрытый человек, который размеренно идет по жизни вперед. Когда люди занимают слишком высокое положение в обществе, им нет нужды ни перед кем открываться и выставлять свои чувства.

– Тема развода – одна из центральных в романе. Но Толстой так и не ответил нам: развод – это благо или зло? У вас более 20 лет семейного стажа.
Что лично вас удерживало в браке?

– Я, наверно, по природе своей моногамный, я даже не представляю себе, как можно развестись и жить с другим человеком. Я этого не хочу. Я не
влюблялся после женитьбы… да, причина, вероятно, в том, что у меня не было безумных страстей, которые бы подвигли меня уйти из семьи.

– В «Посвящении Еве» Абель доказывает вашему Ларсену, что любовь не может существовать долго, что ее, как серная кислота, разъедают привычка, быт и лень. Я помню, один знаменитый критик вынес такой вердикт спектак­лю: «Одиночество – это то незримое чудовище, которое рано или поздно поселяется в душе каждого из нас». А в чем для вас пафос этой постановки?

– Разъедает страсть, а любовь при определенных условиях может существовать вечно. Все зависит от того, как вы приспосабливаетесь друг к другу, доверяете ли, даете ли любимому определенную свободу, чтобы он не ощущал себя прикованным к вам. Главный принцип любви – не брать, а давать. И если желание давать взаимное, тогда любовь может длиться нескончаемо долго. А если каждый хочет только брать, то никакой любви не получится.

Этот спектакль для многих, да и для меня самого, каждый раз становится откровением. Казалось бы, эта история никак не соотносится с твоей личной проблемой, но она на какое-то время проясняет в твоей жизни некие вопросы. Что касается одиночества, то так оно и есть: каждый из нас сам по себе одинок, и никуда от этого не денешься. Хорошо, когда есть рядом близкий по духу человек… Чувство одиночества возникает, когда ты готов отдавать себя, но твой дар никому не нужен, никто на тебя не обращает внимания. Единственный способ вырваться из ловушки одиночес­тва – найти возможность себя реализовать, искать людей, кто нуждается в твоей заботе, твоих идеях. Для меня пафос «Посвящения Еве» в надежде, что зрители, эмоционально воодушевившись, попытаются заглянуть в глубь своей души, начнут задавать себе вопросы: «А правильно ли я поступаю? Стоит ли мне изменить свою жизнь?» Ради такого воздействия я и выхожу на сцену. Ведь не случайно применительно к теат­ру говорят не «работать», а «служить». Для меня этот спектакль – именно служение людям, поэтому, думаю, зрители так искренне реагируют на игру, благодарят. Основная идея этой истории в том, что любовь – единственная возможность вырваться за пределы собственного я.

– А разве искусство не позволяет вырываться за границы эго?

– Сначала давайте определим, где та самая грань между искусством и ремеслом. Ее нет. Если вы думаете, что я, играя на сцене, каждый раз создаю
искусство, то это большое заблуждение. Актерство – это в первую очередь ремесло, а случится ли сегодня искусство, прорыв в запредельный космос другой личности, зависит от многих факторов: произойдет ли взаимопонимание актеров, зрительного зала, насколько осмысленной, оригинальной будет твоя игра. Чаще всего я после спектаклей чувствую, что у меня и в этом эпизоде, и в том не получилось – то голос сорвался, то интонацию не ту выбрал. Закрылся занавес – и все, твоя игра осталась в сознании людей. Дай бог, если хотя бы десяток зрителей в этот вечер стали чуточку добрее, мудрее. Сегодня благодаря Интернету можно знать ответную реакцию людей, и благо, когда их отзывы убеждают, что твоя жизнь не напрасна.

– В «Посвящении Еве» Ларсен и Абель любят одну и ту же женщину, но выясняется, что с каждым из них она была разной. Наверно, такой сюрприз может произойти с любым человеком. А вы уверены, что знаете свою жену?

– Нет, не уверен. Я не уверен, что себя-то знаю хорошо. Иногда смотрю на своих дочерей и думаю: «Боже, они ведь уже совсем взрослые, у них
мысли свои, ощущения свои, все свое. А знаю ли я их интересы, вкусы, переживания?» Наверно, нет, я ведь тоже не все рассказывал родителям. Дочери для меня по-прежнему маленькие, я продолжаю их учить, чтобы шапку надевали, когда мороз на улице, или сапоги – когда на улице слякоть. Но главное, что мне хочется, – чтобы они научились жить осознанно. Хотя порой в беседе с ними понимаю, что в каких-то вопросах они умнее меня. Мне их уже не догнать в плане общения со всеми этими современными средствами электронной связи. Для них мир распахнут
настежь, и в этом большое преимущество современной молодежи.

А про сюрпризы… не думаю, что случай с Ларсеном мог бы повториться со мной. Моя жена слишком порядочный человек. Я вижу, что она не лжет даже по мелочам. Большинство людей, совершая поступок, за который им неловко, начинают искать ему логическое оправдание. Мы тут же превращаемся в собственных адвокатов. Но моей жене даже нет смысла выгораживать себя, потому что она честна с окружающими. И это меня в
ней восхищает. Искренность делает жизнь легкой. У жены есть еще одно редкое качество – она не задает лишних вопросов. А когда тебе не задают лишних вопросов и не вступают с тобой из-за этого в конфликт, то ты приложишь максимум усилий, чтобы не огорчать близкого человека.

– Какие правила составляют ваш личный кодекс чести?

– Мне нравятся принципы матери Терезы. Вот некоторые из них: «Все люди плохи, и я это знаю, но, несмот­ря на это, старайтесь с ними общаться.
Я знаю, что за свои добрые поступки я никогда не получу от людей благодарности. И несмотря на это, продолжаю совершать добрые дела».

– Переиграв множество драм, что вы поняли о любви?

– Представьте, он и она прожили душа в душу, были честны друг перед другом, нравственны, не могли и дня прожить в разлуке. Что это? Любовь? На Руси издавна повелось иначе называть такие отношения. Люди говорили: «я жалел ее» или «я относилась к нему так хорошо, потому что жалела его, старалась быть ему во всем помощницей». Любовь – это внешняя оценка пары со стороны наблюдателей. А сами мужчина и женщина, живущие не один год вместе, воспитывающие детей, заботящиеся об их пропитании и образовании, вряд ли задумываются, как называются их отношения. Для них каждодневное повторение «я люб­лю тебя» звучит глупо. Любовь ведь не в словах, она в прикосновениях, в близости, в желании быть рядом, когда стремишься домой и не хочется из него уходить.

– …пока тебя не поглотила ревность, которая запускает каскад мутаций «любить – бить – убить». Как вы думаете, ваш Арбенин любил?

– Да, он любил, но, конечно, не христианской любовью. Не забывайте, что он игрок, он живет страстями, его победы приводили людей к гибели. Встреча с Ниной вырвала его из стихии игры и окунула в блаженство нежности, преданности, любви. Но едва в его сердце закрадывается подозрение в неверности жены, страсти вспыхивают в нем с новой силой. Страх быть обманутым, осмеянным разжигает в Арбенине жажду мести. Внутренний конфликт – мстить или не мстить? – доводит его до безумия и ставит вровень с героями древнегреческих трагедий. В понимании греков справедливость требовала возмездия, которое должно было возвратить мир в состояние нарушенного равновесия. Удивительно то, что это
архаичное мышление до сих пор глубоко сидит в нашем коллективном бессознательном. Любопытно, что в своих откликах на «Маскарад» многие женщины оправдывают Арбенина, упуская из вида, что возмездие тут же бумерангом возвращается к нему. Каждый за все свои преступления несет наказание – таков нравственный закон бытия. Он был, есть и будет, и его никто никогда не отменит. Помните, у Блока в пьесе «Роза и крест» сказано: «Ревность – отсталое чувство». Вряд ли от нее есть противоядие. Это неизлечимая болезнь, психическая патология.

– У меня «Маскарад» вызывает ассоциации не с греками, а с Шекспиром. Не зря Арбенина называют русским Отелло. А бесконечная метель на сцене напоминает нам, что мы живем в заснеженной Нигерии, на просторах которой разыгрывается трагический карнавал. Или карнавальная трагедия. А вы как воспринимаете жизнь?

– Смешно. Все в жизни смешно, нелепо. Иногда страсти накаляются до сумасшествия, а пройдет каких-то два часа, и думаешь: «И что это я так
разбушевался?» И смеешься над собой. Ничто на свете не стоит этих безумных страстей, нервов, криков. Казалось бы, так просто – относись к людям уважительно, живи мирно. И вы думаете, я это умею? Нет. Порой начинаю орать, беситься, с ума сходить – и дома, и на работе. А потом каюсь: «Да оставь ты этого человека в покое. Он и так несчастлив, вон у него судьба какая несправедливая, а ты еще на него сердишься. Да прости ты ему». Прощение – качество, свойственное только человеку разумному. Без него нам не выжить.

– Вы играете еще одного безумца – Германна из «Пиковой дамы». Чему вас научили Германн и Арбенин?

– «Маскарад» и «Пиковая дама» – спектакли без дна, ты каждый раз обнаруживаешь в них какие-то новые смыслы. Иногда эти роли у меня получаются, иногда нет, я мучаюсь, не зная, как сыграть сумасшествие, как к нему прийти. Это очень сложно. Я едва живой домой иду после этих спек­таклей. Зато благодаря Германну я могу наблюдать за собой со стороны. Каждый раз эта роль как бы говорит мне: «Смотри, что с тобой может случиться, если тебя слишком занесет. Видишь, чем заканчивается страсть к деньгам?» Германн одержим идеей утроить, усемерить свой капитал. И вот эта черта – вмиг обогатиться, не прилагая никакого труда, – яркая примета нашего времени. У нас почти каждый, едва начав взрослую жизнь, хочет сразу выиграть бой и получить награду. Не выйдет. Просто так ничего не дается. Нельзя вступать в спор с судьбой. Проиграешь.

– От каких еще иллюзий вы избавились?

– Когда-то, в начале 90-х, я верил в демократию, мне казалось, что вот-вот начнется новая справедливая жизнь. Сегодня я придерживаюсь иного
мнения. Демократия – это миф, ее нет ни в одной, даже развитой стране мира. То, что произошло в России, никакого отношения к демократии не имеет. Просто нескольким людям удалось приватизировать всю страну. А остальные как жили, так и продолжают жить. Я считаю, что в государстве должны быть хорошие законы, которые соблюдаются всеми. Стараюсь не лезть в политику и существую по принципу: делай, что должно, и будь что будет. Каждый день принимаю с благодарностью и только говорю: «Лишь бы не было хуже».

– В смысле войны? Кстати, о войне. В вашем досье я прочитала, что вы родом из поселка под Ясной Поляной. Потом узнала, что это был не просто
поселок, а лагерь для интернированных пленных – тех, кто во время войны побывал в немецком плену. Как туда попали ваши родители?

– Первый мамин муж был в немецком концлагере. После освобождения его на время проверки – как оказался в плену, не сдался ли добровольно, что являлось преступлением, – отправили в фильтрационный лагерь под Тулой, где обнаружили залежи бурого угля. Все интернированные работали на шахтах, а потом многие остались там вольными поселенцами. Мамин муж погиб. Позднее она познакомилась с моим отцом, которого прислали работать на шахту после ремесленного училища. Среди интернированных были преподаватели вузов, поэтому нас в школе учили высокообразованные педагоги.

– Интересно, по сравнению с поколением вашей юности изменился ли культурный уровень нынешней молодежи, поступающей на актерский факультет? Вам как ректору Театрального института имени Щукина наверняка это известно.

– Да, изменился. Сегодняшние абитуриенты менее образованны, в школах мало читают либо читают классику в хрестоматийном, укороченном варианте. У нас в институте такая лень строго пресекается. Преподаватели литературы спрашивают: «Читал «Анну Каренину»?» – «Читал», – отвечает студент. А ему возьмут и зададут коварный вопрос: «А как звали лошадь Вронского?» Однажды на вступительном экзамене, желая проверить логику девушки, я попросил ее назвать фамилию мужа Анны Карениной. Девушка стала мучиться – думала, что это какой-то подвох, – так и не ответила. Мы уделяем большое значение гуманитарному образованию студентов, поэтому заставляем их много читать. Существует предубеждение, что артисту образование не нужно, главное – чтобы он правильно играл. А я считаю, что актер должен быть прежде всего личностью, а личность воспитывается через познание, культуру, которые немыслимы без чтения книг.

– В одном из интервью вы сказали: «Наши студенты обязаны выполнять устав, по которому институт живет уже почти сто лет». А что это за устав?

– Вот уже на протяжении многих десятилетий мы обучаем своих студентов по одной и той же программе, по которой нас учили наши мастера. Это
не значит, что методика не модерни­зируется, просто сам принцип преподавания остается прежний. Приверженность духу традиции дает возможность вос­питать профессионала. Другой важный принцип – у нас преподают только выпускники Щукинского училища, причем каждый преподаватель обязан пройти стажировку на кафедре актерского мастерства.

– Как вы попали в ректоры? Мне говорили, что это выборная должность, что кандидаты должны представить свою программу, а далее дебаты и голосование, в общем, все как на выборах президента страны.

– Именно так. Признаться честно, я не хотел баллотироваться. Подать заявку меня уговорили мои бывшие педагоги. Моя программа уместилась на половине листа. Ее основная идея – сохранить щукинскую школу. Было несколько претендентов, но коллектив выбрал меня.

– Реальность такова, что, как правило, с каждого курса в профессии остаются человек пять. А остальные 25 выпускников куда деваются?

– Уходят в другие профессии, нередко в бизнес. Бывает так, что молодой человек ощущает себя первым, а у него не получается, и вот он, помыкавшись в массовке, бросает театр. Но в любом случае актерское образование помогает в жизни, потому что это умение выстраивать диалоги, вести себя, не теряя самообладания, правильно позиционировать свои идеи. Недаром для бизнесменов существуют специальные тренинги «Актерское мастерство как средство достижения цели». Раньше в Советском Союзе выпускников трудоустраивали в разные театры страны. Сегодня распределения нет в принципе. По Конституции каждый человек имеет право работать там, где он считает нужным.

– Могли бы нарисовать типичный портрет вахтанговца?

– Это умение одним штрихом создать образ и в следующее мгновение без сожаления его разрушить, повесить чувство на кончике жеста, небрежно стряхнуть с языка остроту, заплакать сухими слезами и засмеяться уголками глаз. Смешать эксцентрику с психологизмом – фантастической крепости коктейль. Раздуть из мухи слона и так небрежно его не приметить. Даже из пустяка создать шедевр и при этом не раздуваться от гордости. Быть старым, мудрым и чувствовать себя молодым. Быть молодым, но не брюзжать, что немощен и стар.

– А в чем мудрость?

– В зрелости. Быть зрелым и одновременно молодым, то есть получать удовольствие от жизни. По большому счету мудрость в том, чтобы жить яростно, ярко, чувствуя себя нужным и любя жизнь. И нет больше никакой другой мудрости.