В 2006 году в Москву привозили спектакль Римаса Туминаса «Мадагаскар», поставленный в Малом театре Вильнюса  по пьесе молодого
литовского драматурга Марюса Ивашкявичюса . Одной из героинь его стала поэтесса Саломея Нерис, а так называемую литовскую тему попытались рассмотреть  сквозь события 20-х годов прошлого века. Литовцев, пребывающих в поисках самоидентификации, попробовали внедрить в
Африку, хоть там можно было вздохнуть от отсутствия немцев, русских и поляков. В новом спектакле события переместились в другие времена и широты.

Пьеса Марюса Ивашкявичюса «Mistras» (переводится, как «Мистер» или даже «Мастер») развивает смело и насмешливо, в
карнавально-фантасмагорической форме неизбывную тему национальной идентификации. За основу берется исторический факт — перезахоронение праха Наполеона, случившееся в 1840 году, через 25 лет после изгнания Бонапарта на остров Святой Елены и спустя 19 лет после его ухода в мир иной. Прах Наполеона перезахоронили в Доме инвалидов в Париже, и сама эта церемония подняла на ноги всю страну. До сих пор с особым придыханием рассказывается о том, что покоится он в шести гробах из разных пород дерева и металла, помещенных друг в друга, а
потом в гранитный саркофаг. И иногда, говорят, крышку приподнимают и можно увидеть лицо великого императора. Вот и Марюс Ивашкявичюс с мальчишеским любопытством производит аналогичную процедуру и заглядывает в исторические бездны. Безо всякого страха и пиетета. На сцене висит портрет Наполеона, а рядом – великого князя Литвы Витаутаса, который еще в 15 веке совершил поход в пределы Московского княжества, воевал с немецкими рыцарями. Наполеон тоже дошел до Германии, а уж о том, что случилось с ним в России, знает в общих чертах каждый из нас.

Спектакль идет на литовском языке без перевода (в Литве он мало кому нужен), но помощь рядом сидевших коллег не потребовалась. Достаточно было нескольких пояснений. Все это лишний раз подтверждает, что незнание языка и драматургической основы – не преграда для зрителя, если есть мощный энергетический посыл, идущий со сцены. Кстати, с нее звучала не только польская, но и литовская речь и даже несколько
фраз на английском языке. Туминас лишний раз напомнил, что театр – искусство условное и в этом его прелесть.

Круг персонажей хорошо знаком: карикатурная, с очень ярким и театральным рисунком роли писательница Жорж Санд, ее подопечный Фредерик Шопен, Оноре де Бальзак и поэт Адам Мицкевич , американская журналистка Маргарет Фуллер, написавшая книгу «Женщина в 19
столетии» — первый серьезный труд по феменизму, французский философ — социалист (автор данного термина) Пьер Леру. Туминас призывает быть бесстрашными по отношению к прошлому. Надо смелее сдувать с него пыль, что собственно и происходит на наших глазах. Весь сонм этих причудливых персонажей, имена которых произносятся на литовский лад – Бальзакас и так далее, кружится как в какой-то камарилье. Ключевая фигура тут — некий мистер Никто. Иногда принимаешь его за Наполеона, потом за Мессию. Но чаще всего этот странный господин (Мистер) напоминает вампира. Он набрасывает своей жертве на лицо салфетку, впивается в губы. В сущности, он управляет миром.

Пожалуй, самая лихая сцена —  в литовском ресторане Парижа, где все из разряда псевдо. Нарочитый национальный колорит выглядит смехотворно. Пляшет чистокровный представитель «расы». В конце концов он отвесит пинков манерной Жорж Санд и Адаму Мицкевичу, этому шляхтичу, непонятного рода-племени. Родился в Литовской губернии, а ныне это территория Белоруссии, был изгнан из Литвы, жил в России, смолоду посещал патриотические кружки, считается при этом польским поэтом. Вот и определи, кто он таков, этот Мицкевич. Сувенирный литовец
с копной соломенных волос выгонит его с «литовской территории» Парижа. Истинные представители литовского народа склонят в умилении головы перед крошечным домиком, эдаким символом своей патриархальной родины. Поборник идей христианского социализма Пьер Леру призовет собравшихся к идеям всеобщего равенства, в том числе и к отказу от национальностей, как таковых. Можно же народ пронумеровать. Кажется, что Туминас зашел слишком далеко и за это можно схлопотать, но публика смеется, и это свидетельствует о здоровье нации.

Что русских людей привлекает в «литвоносцах», почему в Москве литовский театр больше, чем просто театр, именно он, а не какой-то другой, в той же Прибалтике? На это ответил сам Римас Туминас в одном интервью, сказав, что в Москве в них, литовцах, видят язычников, обитающих среди полей и коров. Это то, чего в Москве нет на уровне ментальности, но тяга к исконному неизбывна. Так оно есть. Но в данном случае Туминас выступил как режиссер, вернувшийся к истокам театра — игрового, какого-то изначального по своей природе. Тем и покорил.