У российского интеллигента всегда было особое отношение к литовцам и их культуре. А литовский театр для московской публики значил больше, чем просто театр.

Римас Туминас как-то сказал, что в Москве в литовцах видят язычников, обитающих среди полей и коров, чего в самой российской столице нет на уровне ментальности. Но тяга к истокам остается. На тему взаимосвязи и взаимовлияния литовской режиссуры и традиций русской сцены написаны диссертации. Главные события нашей театральной жизни последних лет связаны с именами прибалтийских режиссеров: «Дядя Ваня» Римаса Туминаса в вахтанговском театре, все спектакли Эймунтаса Някрошюса, привезенные на гастроли или поставленные им в Москве. Теперь к литовским «богам» присоединился латыш Алвис Херманис. При этом все большее хождение в наших театральных кругах имеет понятие «хуторская режиссура». Применяется оно главным образом к спектаклям литовских режиссеров, работающих в России. Понимать его можно двояко: как местечковую режиссуру либо деревенскую по духу в том смысле, что она приближена к самой природе, несет печать литовской ментальности так,
как у нас ее воспринимают. Первая из названных категорий имеет снисходительный оттенок, а вторая символизирует крестьянскую ясность и простоту. Чем плохо? Это с одной стороны, а с другой — все время литовским режиссерам приписывается некий европейский взгляд на порядок вещей, далекий от российских реалий.

Пока Эймунтас Някрошюс и Римас Туминас бывали у нас наездами, работали с литовскими артистами, никаких «хуторских» эмоций их деятельность вроде бы и не вызывала, хотя разные спектакли принимались по-разному. Непосредственная работа с российскими артистами вызвала иное отношение. Литовское влияние на российскую театральную действительность преумножается. Активно работает в России Йонас Вайткус,
руководящий в Вильнюсе Русским драматическим театром. Он ставит в Петербурге в «Балтийском Доме». Его ученик Оскарас Коршуновас  успел поработать в «EtCetera» и Александринке,  где задействовал вильнюсский постановочный коллектив. Смолоду этот режиссер воспринимался у нас, как носитель языческой культуры, корневой литовской поэтики, неважно, что ставил он при этом Хармса. И вдруг пошел совсем иным путем, вначале у себя на родине, а уж в Александринке начал осваивать проторенные тропы, как сделал бы это любой другой  режиссер, окажись на его месте. А мы-то ждем непременной литовской поэтики, для чего собственно и приглашают на постановку. Александринка, благодаря Корщуновасу, распрощалась на время с привычным образом, бросилась вслед за постановщиком навстречу новому, оказавшемуся перелицовкой еще не забытого
старого.

Первой работой Эймунтаса Някрошюса в Москве стал «Вишневый сад», который он поставил  в 2003 году с участием  российских актеров калибра Евгения Миронова и Людмилы Максаковой. Потом уже была работа в Большом над оперой Верди «Макбет». Римас Туминас и вовсе возглавил Театр Вахтангова, оставаясь руководителем Малого театра в Вильнюсе.  Его литовский «Маскарад», четырнадцать лет назад  триумфально
гастролировавший в Москве,  вспоминается теперь, как прекрасное далеко. Все казалось тогда грандиозным, разве что заподозрили постановщика в антирусских настроениях.  Вспомним, «Нос» Эймунтаса Някрошюса в Молодежном театре Вильнюса. Ему во время московских гастролей тоже вменяли в вину нелюбовь к русскому, как таковому. Российского зрителя все время манило к литовской метафоре, но и отталкивала недоговоренность. Вот и трактовали увиденное, сообразно собственному человеческому и художественному опыту.

Римас Туминас поставил «Дядю Ваню» в Вахтанговском театре, получил обойму наград, главную национальную премию «Золотая маска». Театральная общественность столицы всколыхнулась. Она аплодировала, а в кулуарах шепталась о хуторской режиссуре. Но какое еще событие
театральной жизни нашей столицы воспринималось так горячо за последнее время. Туминас поставил «Маскарад» в Москве, где все вроде бы так же, как в его прежнем литовском спектакле. Разве что артисты не литовские, а русские, считывающие многие смыслы по-другому, а то и вовсе не считывающие. Иначе и быть не могло, мы же разные. Чуда не произошло: «Маскарад», вернувшийся к языку оригинала, утратил легкое дыхание. Форма сохранилась, но внутренняя пластика ушла. Что литовскому артисту хорошо, то нашему смерть. Летать у нас так и не научились, как
делают это литовские артисты в спектаклях Туминаса и Някрошюса. Отчего же наши не летают, как птицы? Потому что живут в другой системе координат, заданной академическим, малоподвижным существованием. Впрочем, не все и не везде. Актеры катаются на коньках, занимаются скалолазанием по заднику, что отнимает массу физической энергии, а результат удручает.  Ничто не уносит ввысь, как это случалось в
литовских спектаклях, где всегда был выход вверх, от земного — к возвышенному, где будничное и прозаическое обретало новый смысл. Литовская метафоричность оказалась на практике для нас непостижимой.

В 2006 году в Москве показали спектакль «Мадагаскар» вильнюсского Малого театра в постановке Римаса Туминаса. В пьесе Марюса Ивашкявичюса поиски самоидентификации довели литовцев до Африки. Нет там фатального присутствия опостылевших инородцев — немцев, русских, поляков вместе взятых. Пьеса того же автора «Mистер», не так давно показанная в Москве, опирается на ту же вечную тему национальной идентификации. В литовском ресторане Парижа все обставлено  в национальном духе. Персонал трудится исконно литовский, который и вынесет к
зрителю сувенирный домик. На него не налюбоваться. Так прекрасен литовский мини-хуторок! Чистокровные представители народа преклонят головы перед  символом патриархальной  родины. Туминас бесстрашно посмеялся над стереотипами собственного народа.

В литовских спектаклях Някрошюса часто действуют «пещерные люди». Они несут в себе нечто языческое, сам дух природы, хорошо чувствуют себя в пространстве воды и огня, прыгают по стульям, носят на спинах двери. Женщины – так просто фурии. Что бы ни играли актрисы Някрошюса, будь то Чехов или Шекспир, в них живет бесовское начало. Они точно ведьмы, и только кажутся невинными существами. Один известный московский
худрук, как-то насмешливо заговорил о прямой  связи Някрошюса с богом. У  самого худрука ее просто быть не может. А известный киноартист, ставящий скверные спектакли, на творческой встрече клеймил в лице Някрошюса литовскую режиссуру, наивно полагая, что занимается она исключительно самовыражением, и зрителю она не нужна.  Умница Марк Захаров, вручая Някрошюсу театральную премию им. К.С. Станиславского  за выдающийся вклад в развитие мирового театрального искусства, сказал, что этот человек имеет некую таинственную связь
с космосом. Подвести к ней российских артистов оказалось не так легко даже Някрошюсу. «Вишневый сад» вышел на эту траекторию спустя время, когда актеры  вжились в стихию непривычного для себя театра, а критики давно отсмотрели спектакль.

На вопрос, существует ли категория «свой» актер или не «свой», Эймунтас Някрошюс в интервью автору этих строк ответил отрицательно: «Иногда и не надо знать актерской биографии, иметь заранее какое-то мнение, прислушиваться к суждениям других о том, сможет актер это сыграть или нет. Если берешь человека в работу, значит, ты ему доверяешь, и тогда у него есть возможность интересно раскрыться, даже если работая в другом коллективе, он был практически списан». Иногда говорят, что вся литовская режиссура вышла из Някрошюса. Он же не собирается никого
учить и передавать эстафету, потому как она не передается. Сам он сформировался в Москве, о чем все время говорит, и как ни странно, этой базы хватает до сих пор.  Про литовский характер Някрошюс знает все: «Есть, конечно, какие-то национальные черты: скрытность, работоспособность, темперамент, о котором иногда даже не подозревают, глядя со стороны, но он есть, возможно, несколько жидковатый. Мы находимся рядом с
Россией, Германией и Польшей. Вот все и смешалось в литовском характере. Должно быть, теперь натурального литовца и не найдешь. Хотя это можно сказать сегодня о ком угодно».

Недавно Някрошюс поставил «Калигулу» Альбера Камю в Театре Наций с Евгением Мироновым в главной роли. И то, что ему с трудом удалось преодолевать, но все же посеять в русских артистах в «Вишневом саде», в «Калигуле» проросло естественно и, кажется, без мук. Евгений Миронов по прошествии времени, когда отгремела премьера и поутих чисто светский интерес к спектаклю, начал существовать на сцене так, как это единственно необходимо спектаклю, сделанному руками Някрошюса. Он превратился в стихию, на каком-то животном уровне приблизился к пониманию своего героя. Такой Калигула точно приравнял себя к богу. Мария Миронова — жена императора Цезония — научилась летать на
сцене, одетой в шифер, как сделала бы это литовская актриса, понимающая мастера с полуслова и говорящая с ним на его языке.