На премьеру, которая состоялась 27 марта  билеты были раскуплены еще в феврале. Прошёл слух, что конфликт, из-за которого Любимов покинул «Таганку», он считает одним из проявлений «бесовства», описанного Достоевским, и решил посвятить спектакль актёрам покинутого им театра и у некоторых из них обнаружится прототип. На пресс-конференции, состоявшейся в день премьеры, Юрий Петрович очень резко ответил, что эту сплетню придумали те, кто в искусстве больше всего любят скандал, и что они будут очень разочарованы: «Бесы» я поставил по Достоевскому. В честь него концерт, а не каких-то других, с Таганки».

Точнее «концертное исполнение романа», как написано в программке. Что это? Новый театральный жанр? Всё может быть, когда за великое литературное произведение берётся великий режиссёр. И, даже если берётся во второй раз (Любимов уже ставил «Бесов» 28 лет назад, в Лондоне), не повторяется.

Но раз уж это «концерт», то ничего удивительного, что в центре сцены — рояль. За ним – два ряда стульев, на них восседают артисты с плакатами, на которых указаны названия глав романа, составляя своего рода хор (как в античной трагедии). Слева – старинные часы. Справа – икона. По бокам у кулис – антикварные кресла и столики, словно подчеркивающие, что создатель спектакля ни к какому внешнему осовремениванию не стремится.

Подобный аскетизм призван подчеркнуть главенство слова, помочь зрителю, не отвлекаясь на второстепенные детали, сконцентрироваться на восприятии текста. И всё это на фоне увеличенной репродукции картины Клода Лоррена «Асис и Галатея», которая занимает весь задник. Идиллический пейзаж с изображением юноши и девушки», предающихся любовным утехам в шалаше на берегу моря, должен олицетворять Золотой век человечества. Картину эту любил Достоевский и передал эту любовь главному персонажу «Бесов» Николаю Ставрогину.

Во всех прежних инсценировках романа (а их в одной только Москве было три) действие начинается с того, что главный герой приезжает в дом своей матушки Варвары Петровны. Здесь же Ставрогин (Сергей Епишев) появляется сразу же, но лишь для того, чтобы прочесть несколько строк от автора и перевернуть пару страниц нот у музыканта, сидящего за роялем. Затем один за другим выходят и другие участники спектакля, которые, представляя своих персонажей, произносят по нескольку реплик. Экспозиция кажется затянутой. Но потом выясняется, что иначе просто нельзя, потому что Любимов уместил в 3,5 часа действия практически все сюжетные линии романа.

И когда начинается само действие автор спектакля обходится минимумом текста в каждой сцене. Если бы не экспозиция, в какой-то мере подготовившая публику, зритель бы просто не успевал за стремительной режиссерской мыслью. И это «не сцены из романа», а стянутые в единый узел все сложнейшие «сплетения», составляющие внутреннюю суть самого многомерного произведения Достоевского. И вот такую «симфонию» должен исполнить ансамбль из 26 исполнителей (я включаю и двух музыкантов, потому что музыка здесь – тоже действующее лицо). Какие же усилия нужно было приложить, чтобы актеры были точны в рисунке роли и в интонациях!.. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Именно по такой схеме, как признался Сергей Епишев, Любимов работал с актерами. Но они сумели настроиться на режиссёра, поняли, что он хочет от них и максимально точно это выполняли. Все выверено до миллиметра, каждое движение и эмоция отточены,  игра актеров столь же естественна, как дыхание. Каждый ведёт свою роль как оперную партию, в такт музыке меняя интонацию и ритм речи.

Режиссёрские акценты расставлены настолько точно и глубоко, что актёры получили возможность «извлечь» из своих персонажей столько неизведанного, что их роли заблистали в новом и очень ярком свете. И это касается не только главных, но и второстепенных персонажей.

Зрители были просто поражены комическим талантом Евгения Косырева, который продемонстрировал поистине филигранное мастерство. Его капитан Лебядкин – фантастический, феерический, и, несмотря на все его отрицательные качества, необыкновенно привлекательный персонаж. Даже его нелепые вирши про таракана обрели смысл: жизнь губернского города, в котором завелись «бесы», действительно напоминает «стакан, полный мухоедства», в котором Лебядкин и погибнет вместе со своей сестрой — хромоножкой, чей брак со Ставрогиным он пытался использовать в качестве шантажа. А его пьяный сарказм «Россия – есть игра природы, но не разума» зазвучал, как тютчевское «умом Россию не понять».

Но именно умом пытаются ее постичь «взбесившиеся» теоретики Кириллов, Шигалёв и Шатов. Кириллов возомнил себя человекобогом (раз Бога нет – значит, я бог) и собирается доказать это высшим «заявлением своеволия»– решившись на беспричинное самоубийство. Валерий Ушаков, играющий Кириллова, очень убедительно спародировал полубезумного фанатика, в душе которого идея-фикс выжгла все человеческие чувства. Теория Шигалёва (Владимир Бельдиян) заключается в том, чтобы 9/10 человечества сделать рабами – ради 1/10, которой предназначена роль избранных. Но Любимов не слишком вдаётся в подробности их теорий – для него важно то, как вся эта «бесовщина» влияет на умы и чем это чревато. Шатов (автор теории о русском народе как о народе-богоносце) в исполнении Артура Иванова практически лишён философского ореола и предстает мягким и добрым человеком.

Помимо них есть и «практик» – Петруша Верховенский, глава «общества». Он равнодушен к отвлечённым теориям и использует для своих целей лишь самих теоретиков. Убийство Шатова нужно, чтобы скрепить «общество» кровью. А самоубийство Кириллова он использует, чтобы замести следы (в предсмертной записке тот берёт убийство на себя). Юрий Красков занижает этот образ: невзрачный, сутулый, с бараньим взглядом (всё, как у Достоевского), стелется, как мелкий бес, с целью заморочить головы всем. В нём даже пафоса нет: свои длинные монологи о том, каким ему представляется будущее России и человечества, он произносит наспех, скороговоркой. А вот амбиции невероятны. Но для осуществления их ему нужен Ставрогин.

Ставрогин? В какую идею верует он?

Да ни в какую. Но именно он заражает бесовскими идеями других. Он  и есть главный бес. Сергей Епишев в своём демоническом гриме поистине дьявольски красив. Верховенский в нем видит будущего лидера. У этого «Ивана-царевича» есть то, что в наше время именуют харизмой: за таким люди пойдут. Он способен воспламенить в каждом его особый огонь, но это испепеляющее, злое, адское пламя светит, но не греет, выжигает, но не очищает. И когда в городе возникает сильный пожар, даже наивный и недалёкий губернатор (маленькая, эпизодическая роль, великолепно сыгранная Евгением Карельских) в ужасе сознаёт, что его не потушить – пожар этот в умах.

Только Мария Лебядкина (яркая работа Марии Бердинских), юродивая хромоножка и волею судьбы тайная законная жена Ставрогина, в минуту озарения прозревает его истинную суть: он – не Князь, как она считала раньше, а самозванец.

К концу 1-го акта действие развивается стремительно, но в сцене «У Тихона» (кстати, на плакатах она не обозначена) Любимов делает паузу длиной в антракт. Когда выходишь из зала, понимаешь, для чего это сделано – чтобы зрители смогли прочесть «Исповедь Николая Ставрогина», которую в антракте раздают билетёрши. Не буду пересказывать все мерзости, что в ней изложены, отмечу лишь, что нет главного – покаяния. Не за этим пришёл Ставрогин к старцу. И Тихон понимает, что он замыслил.

– Вас борет желание мученичества и жертвы собою; покорите и сие желание ваше… Всю гордость свою и беса вашего посрамите! Победителем кончите, свободы достигнете.

Но для Ставрогина нет разницы между таким подвигом и теми, которые он описал в «Исповеди». Его интересует лишь, можно ли веровать в беса, не веруя совсем в Бога. «Очень даже можно, сплошь и рядом, – отвечает Тихон.

Вот здесь и разгадка этой сцены, над которой будут ломать голову многие. Почему в роли старца выступает тот же Юрий Красков, который сыграл и Петра Верховенского? (Ведь это не чёрт и Смердяков – в одном лице, как в «Братьях Карамазовых».) Дело в том, что Ставрогин знает, что называется добром, а что злом, но не чувствует различия между ними. Для него, что Бог, что бес – всё одно. Он и в старце видит беса.

А мы видим беса во взбесившейся толпе, когда она, поначалу мирно сидевшая на втором плане, выходит вперёд и забивает Шатова своими транспарантами. У зрителей сразу же возникают аналогии с современностью, но Любимов категорически отметает всякие попытки привязать «Бесов» к современной российской истории: «Не занимаюсь я политическим театром». Если в спектакле и возникают какие-то аллюзии, то сами по себе (ну, так уж выпало, что фамилия Ли-путин, оказалась столь звучащей, а члены тайного общество именуются «Наши», потому что так у Достоевского).

Политические ценности относятся к миру временного, а «Бесы» Любимова – это трагедия и, следовательно, сопричастны вечному. Здесь «Бог с дьяволом борется, а поле битвы – сердце человека». И спектакль этот – на все времена, как и роман, который написан не о русской революции, а о болезни русской души.

Ставрогин, как и следует из романа, кончает жизнь самоубийством. Но Любимов, в отличие от Достоевского, оставляет в живых Степана Трофимовича Верховенского (Юрий Шлыков). Именно он в спектакле противопоставляется «бесам». Но Степан Трофимович автор трудов по европейской истории – не только родной отец Петра, но и воспитатель Ставрогина, т.е. отец и физический, и духовный тех самых «бесов», которые вызывают в нём такой ужас. Хотя для него существует только один бог – Красота, воплощённая в искусстве, олицетворение которой Сикстинская Мадонна. Мир может существовать без химии, без науки, но он не может существовать без Красоты. А его сынок — нигилист глумится над всем, что высоко и прекрасно (особенно над «устарелой Мадонной»), и заразил этим чуть ли не весь город, третирует седовласого отца, как несмышлёного ребёнка. Как и все романтики, Верховенский-старший выглядит трагикомично, но Шлыков сохраняет достоинство своего персонажа, что особенно ярко проявляется на литературном вечере, где тот наперекор устроителям читает своё эссе всё о той же Мадонне. Лишившись пристанища в доме Ставрогиных, Степан Трофимович грузит любимые книги (которые никто, кроме него не читает) в тачку и идёт, куда глаза глядят.

В спектакле Любимов он выступает как хранитель культурных традиций (Так было и раньше: вспомним его спектакль, посвящённый поэтам-обэриутам – «Идите и остановите прогресс»). Юрий Петрович неоднократно с грустью констатировал, что миром теперь правят попса и гламур и что многие пожертвовали ради гламурного образа жизни своей свободой (наверное, той свободой, о которой говорил Тихон). В спектакле об этом не говорится отрыто, но он явно не «прогрессивный», о чём свидетельствуют классический, даже академический стиль постановки и антипопсовая музыка Владимира Мартынова (вариации на темы Стравинского). Т.е. режиссёр тоже ратует за Красоту. Потому так красивы персонажи, устоявшие перед «бесовщиной». Маврикий и Лиза (Василий Симонов и Евгения Крегжде), кружащиеся под дождём в вальсе. Молчаливая Даша (Мария Костикова) – замечательный образ всепрощающей русской женщины, которая, зная о Ставрогине всё, любит его, потому что «жалеет». Выразительна волевая и энергичная Варвара Петровна (Екатерина Симонова).

И даже в отрицательных персонажах поражает совершенство актёрского исполнения, а это тоже Красота. Пресловутого мерзавца Ли-путина Леонид Бичевин изобразил настолько ярко, что за актёра страшно: как бы это амплуане стало для него постоянным. В эпизодах колоритны Федька Каторжный (Анатолий Меньщиков), Губернаторша (Александра Стрельцина).

И вообще, судя по поведению Любимова, сидевшего в зале со своим дирижёрским фонариком, все исполнители играли, как надо: во втором действии фонарик почти не возникал. После спектакля зрители аплодировали, стоя. Вот только берёт сомнение по поводу направленности этих оваций. Аплодируют живому классику, живой легенде?.. Или человеку на все времена, поставившему такой вневременной, но в то же время такой современный спектакль, очень таганковский, вернее, – очень любимовский?..