Мастер и его «Бесы»

Алена Карась, Российская газета от 2 октября 2012

Юрий Любимов отмечает 95-летие работой.

Нет ничего удивительного в том, что Юрий Любимов родился в год страшной русской революции и не где-нибудь, а в Ярославле, где и его знаменитый предшественник — создатель первого профессионального русского театра Федор Волков. Подобно своему земляку он стал основателем новой «религии» — Таганки, которую назвали островом свободы в несвободной стране. Он прожил несколько жизней, головокружительная амплитуда которых поражает современников.

Вольная цыганская кровь матери, крестьянская закваска и свободолюбие отца, раннее сиротство, когда родителей вдруг посадили, встреча с Мейерхольдом во время его репетиций «Бориса Годунова»… Мы не знаем, как рождается режиссер. Но факт остается фактом: проработав почти 20 лет в Театре им. Вахтангова актером, сыграв Кирилла Извекова и Ромео, Сирано и Олега Кошевого, снявшись в фильме Ивана Пырьева «Кубанские казаки», Любимов в одночасье превратился в режиссера-новатора, творца спектакля «Добрый человек из Сезуана», потрясшего советский театр, создателя оппозиционной, почти диссидентской Таганки.

Кто знал границы свободы в стране тотальных запретов, прежде чем Любимов не стал проверять их своими боевыми вылазками? Он осуществлял на Таганке самую необходимую миссию эпохи: рассказывал об одиноком противостоянии человека режиму. Так просто и так ясно это предстает теперь, когда вспоминаешь трагически и звонко дрожащий голос Зинаиды Славиной, игравшей доброго человека из Сезуана, Гамлета — Высоцкого, читавшего Пастернака так, что хотелось выть от безнадежной тоски. Печального и одинокого Дальвина Щербакова-Мастера и его отчаянную подругу Маргариту — Нину Шацкую, роскошную красавицу, летящую на качелях прямо над головами у зрителей.

Не описывать реальность, пользуясь принципом правдоподобия, но создавать ее — таков был принцип избранного им театра. Да и о каком правдоподобии могла идти речь для жителя кафкианской страны, страны абсурда, в которой Любимов создавал свою хулиганскую Таганку? Потому его Муза становилась с каждым годом все трагичнее. Поэт в его театре всегда умирал, его всегда убивали. Хлопуша-Высоцкий кричал надсадным голосом Есенина, это Есенина, а не Пугачева убивали в его спектакле, и это по нему проливали слезы его зрители. Как потом проливали слезы по Пушкину и Маяковскому, Когану и Багрицкому, Ахматовой и Пастернаку.

В канун своего 85-летия Любимов поставил спектакль «До и после» — реквием по убиенному Серебряному веку. 40-летию Таганки он посвятил спектакль «Идите и остановите прогресс» — о тех, кто входил в знаменитое ОБЭРИУ («Объединение реального искусства»), кто осуществил в 30-е годы последний открытый побег из системы тотального контроля над языком и мыслью и расплатился за это жизнью.

Всегда боровшийся с социумом, всегда игравший роль того, кто противостоит магистральному направлению в искусстве и официальной идеологии, Любимов вновь умудрился сделать независимый жест: отрицая всякую моду и потребности «времени», он заговорил не о социуме, а о культуре и человеческом духе. И в этом заключен главный смысл его последних творений. Так же бесстрашно, как когда-то о свободе в несвободной стране, он начал размышлять о метафизике смерти.

В канун своего 95-летия, изгнанный из созданного им театра, вновь победивший судьбу, Любимов сочинил эпическую фреску «Бесы» и перекинул мостик к уходящей традиции актерского театра.

Вернувшись на сцену, на которой сам играл более полувека назад, он декорировал ее нарочито «старомодно». На этих «Бесах» чаще вспоминаются спектакли Вахтанговского театра 50-70-х годов прошлого века, чем революционный период юной Таганки.

Все признаки старинного театра актеров-виртуозов воскрешаются на наших глазах, напоминая о временах не только Мансуровой и Штрауха, Гриценко и Орочко, но даже Асенковой и Дюра. Любимов, кажется, обвел всех за нос, то обещая найти аналогии с трагическим расстрелом норвежского острова, то с бунтом таганских артистов. Своим подлинным альтер эго в романе он неожиданно «выбрал» Степана Трофимовича Верховенского с его проповедью красоты и веры. Степан Верховенский покидает спектакль как странник — с тележкой, груженной книгами. Любимов отправляет Россию в новое странствие — на поиски гармонии, мудрости и веры.

Интересно, о чем будет его новый спектакль?

от первого лица, Юрий Любимов

Коллектив тут не при чем. Спектакль делает мастер. Мастер, а не коллектив.

Сейчас, я думаю, всех будут переводить на контракт. И это правильно. Иначе вы погубите репертуарный театр.

Мне пришили, что я делаю политический театр. Это неправда. Я занимался эстетикой, расширением палитры. Чтобы в палитру добавить красок.

Это грустно, но обратной дороги нет. В том виде, в каком мои спектакли сейчас идут в Театре на Таганке, их показывать нельзя. Они утратили первозданный вид, потеряли форму, и только я сам с помощью репетиций смог бы их восстановить.

С 14 лет все и работаю. Весь будущий 2013 год у меня уже полностью расписан.

Буквально на днях Сергей Капков предложил мне поставить спектакль по Мольеру в Новой Опере. Но сейчас главное — сделать «Князя Игоря» в Большом. Летом постановочная группа приезжала ко мне в Италию, где я находился на отдыхе. И мы работали по-честному — 6 часов в день.