Узнав, что я отправляюсь на интервью с Марией Ароновой, известный театральный критик восторженно отозвался о ней: «Это не актриса, а сплошной театр кабуки. Женщина-фейерверк. Клоунесса!» Я удивилась: «Клоунесса?» «Именно, подтвердил критик, — клоунесса с детским лицом и низким голосом. Кстати, это высшая похвала для актрисы». Действительно, призадумалась я, Аронова каким-то фантастическим образом умеет доводить роль до гротеска, до полного абсурда, шока, без которых подчас невозможно разбудить наш ум от спячки. Но лучше всех об игре этой замечательной артистки сказал ее учитель Владимир Владимирович Иванов: «У Марии редкий трагикомический талант, который позволяет вызвать у зрителей смех сквозь слезы». Вне сцены восхищает ее манера жить свободно, без пафоса, предрассудков, лжи и лицемерия. В Театре им. Вахтангова Мария Аронова играет в трех спектаклях: «Мадемуазель Нитуш», «Дядюшкин сон» и «Обычное дело». Занята в комедии Театра им. Пушкина «Девичник club», в спектаклях Международного театрального агентства «Арт-Партнер XXI» — «Лес», «Свободная пара», «Приворотное зелье» и постановках Современного театра антрепризы — «Маленькие комедии», «Искуситель», «Гастрольное танго».

— Рубен Симонов поставил жизнерадостную «Мадемуазель Нитуш» в 1944 году, желая вернуть измученным войной людям вкус к жизни. Восемь лет назад режиссер Владимир Иванов, очевидно, преследовал те же цели. Разве не парадокс: мы не голодаем, не гибнем в битвах, однако почему-то стремительно утрачиваем способность жить легко, радостно, испытывая драйв от самой идеи чудесности бытия?

— Я, например, не вижу причин унывать. Мы живем в фан­тастическое время: все дороги открыты, ты свободен выбирать любую. Можно путешествовать по всему миру, учиться, получать образование, благо вузов много. Досадую я лишь из-за наших стариков. Мне кажется, что по-настоящему можно гордиться своей страной, только когда пенсионеры будут в абсолютно в  шоколаде.

Погрязнуть в депрессии мне не позволяет семья. Я просто не имею права быть при детях и муже в плохом настроении. Это было золотым правилом моих родителей. Все свои проблемы папа с мамой решали только после того, как мы с братом ложились спать. Поэтому у нас было супер счастливое детство. Когда я родила сына, мама заявила: «Запомни, Маша, те­перь ты в первую очередь мать. Все твои переживания должны оставаться за дверью, потому что тебя встречает маленький ребенок и ему наплевать на твое плохое настроение». С тех пор, перешагивая порог дома, я включаю на лице улыбку.

— Я видела множество «Мадемуазель Нитуш», но таких смешных директрис, как ваша, никогда. Как воз­ник карикатурный образ начальницы монастырского пансиона?

— Изначально, по тексту, у меня была небольшая роль. Моя героиня появлялась только в первом акте, когда действие разворачивается в пансионе. Но Владимиру Владимировичу Иванову было жаль расставаться с Гор­тензией так быстро, и он отправил ее в казарму, затем в театр. Что касается внешности, то Владимир Владимиро­вич искал черты схожести между Гор­тензией и ее братом и придумал эти смешные, торчащие вперед зубы.

—На форуме, где обсуждалась «Нитуш», один молодой человек напи­сал: «Если жить по-монашески сте­рильно, то театр как искусство стра­стей вымрет. Я понял главное: те, кто живет весело, попадут в ад, а те, кто скучно, — в рай». А что для вас ад и рай?

— Мы приходим в этот мир, чтобы пройти некую программу, причем каж­дый из нас несет как рюкзак — груз гене­тического наследия — это те задачи, которые не выполнили твои родствен­ники. И если ты проходишь все уровни программы, справляешься со всеми испытаниями, то, наверное, в конце пути попадаешь в некую реальность, которую называют раем. Если не гово­рить о трагедиях, бедах детей, то для меня ад на земле — отсутствие гармо­нии с самой собой. Я теряю свой вну­тренний рай, когда, попав в ситуацию сложного выбора, начинаю юлить в душе. Для меня смерти подобно состо­яние, когда я презираю себя, когда де­лаю что-то, противоречащее моим жизненным принципам.

— А что вам известно о своих пред­ках, об их ошибках, которые вам при­шлось за них отрабатывать?

— Я знаю точно, почему оказалась в своей профессии. В моем роду было много людей, которые мечтали серьез­но заниматься либо живописью, либо театром, но по определенным причи­нам у них это не получалось. И только мы с братом реализовали их мечты. Я стала актрисой, Саша — художником. Отсюда у меня чувство огромной ответ­ственности перед предками. Я должна оправдать их стремления и надежды, ведь несколько поколений из нашего рода вели меня на сцену. Что касается маминой родни, то там вроде все корни русские, крестьянские. Хотя если взгля­нуть на детскую фотографию моей пра­бабушки Марии Степановны Мельни­ковой, в замужестве Гусаровой, и ее родного брата, то это вылитые турки. Откуда в них эта азиатчина, понять не могу. В юности Мария Степановна бы­ла необыкновенно хороша собой: очень смуглая, с густыми жгуче-черными волосами и синими глазами. Поразив­шись ее космической красоте, какая-то богатая благородная дама взяла этого арапчонка к себе в услужение. От той дамы до меня дошли подарочки — сере­бряный наперсток с агатовым наконеч­ником, пудреница фарфоровая и круп­ный александрит. Именно благодаря той благородной даме, у которой жила прабабушка, в нашем роду появиласьбарская привычка есть на хорошей по­суде, чтобы каждому подавались вилка и нож, две тарелки, для первого и вто­рого, чтобы на столе стояла супница и лежали салфетки. Моя прабабка Мария Степановна умерла, когда мне было 10 лет. Я ее хорошо помню. А вот ба­бушку Раису Александровну я знаю лишь по маминым рассказам. Мама го­ворила, что я зеркальное отражение ее матери. Бабушка Рая вся была поглощена своими романами, любо­вью, а мою маму воспитывали де­душка с бабушкой. И в этом ма­мина трагедия. Вот почему, когда я родила сына, мама дала мне по­нять, что скинуть ей ребенка на воспитание у меня не получится.

—Какой экзотикой вас обо­гатил отец?

— Папа у меня чистокровный еврей. Мои прапрадеды были близнецами, карточными шуле­рами. В конце концов этих вы­дающихся аферистов выгнали из Москвы и сослали аж в Архан­гельск. Но и там от них весь го­род выл. Слава Богу, я их склон­ность к аферам не унаследовала. Они женились на близняшках. Мой прапрадед очень хотел сы­на, но Господь, видимо за все его махинации, пацана ему так и не дал — родилось пять девок. Из них вторая дочь — Серафима Вульфовна Борисовская, в замужестве Аронова, — мама моего отца. В честь нее на­звана моя дочка Симочка.

—Почему у Симы ваша фамилия?

— Мы с Женей (муж Марии Ароновой. — Ред.) решили: если у нас родится мальчик, то он будет Фомин, а если де­вочка — будет Аронова. «Все равно, — сказал Женя, — выйдет замуж и фами­лию сменит, если, конечно, артисткой не станет. И отцу твоему будет прият­но». Мой папа плакал от счастья, когда мы ему объявили, что родили Симу Аронову.

—В ваших интервью нередко скво­зят нотки сожаления о прошлых рома­нах, но ведь без всех этих «американ­ских горок» вы вряд ли бы стали той, которая есть. Какой прок от стериль­ной жизни?

— Конечно, мой опыт — это то ак­терское мясо, которым я начиняю свои роли. Оглядываясь назад, я сожа­лею лишь об одном романе, когда уве­ла из семьи женатого мужчину. То, что я тогда абсолютно не понимала, что разрушаю чужой космос и причиняю боль другой женщине, не может слу­жить оправданием. Я только с Женей поняла, какая это огромная цен­ность — семья. Да, можно было бы за­щищаться, мол, мужья не крепостные, не частная собственность, что я его не силком уволокла, что любовь выше всех правил, что любой опыт, пусть даже отрицательный, — это важная ступень в личностном развитии… Так рассуждают те, кто не предъявляет к себе претензий. Ну что греха таить, ты влез на чужую территорию? Влез. Взял чужое? Взял. Если бы ты не подала мужчине сигналы и не продолжила флиртовать, то он бы никуда из семьи не ушел. Ну так надо говорить себе правду! Во мне с детства живет безжалостный судья. Эта принципиаль­ность во мне от мамы. Папа более гиб­кий. Мама была абсолютным макси­малистом, с очень жесткой волей. Она окончила школу с золотой медалью, институт — с красным дипломом, вы­шла замуж девственницей, и всю жизнь у нее был только один мужчи­на — мой папа. Она прошла фантасти­ческий земной путь, а в конце жизни, умирая от рака, перенесла дичайшие мучения. За три дня до смерти мама покрестилась. Она ушла отсюда анге­лом. По большому счету именно ма­мина безупречность и спасала меня от идиотских шагов, которые могли бы привести к трагедии.

—Неужели она никогда не прессо­вала вас за то, что вы школу окончили с двойками, потом год просидели у ро­дителей на шее, в 16 лет чуть не вы­скочили замуж?

— Нет, родители никогда меня не ругали. И самое главное — никогда не презирали. Мама не поучала, она просто садилась рядом, и мы долго беседо­вали. Все, что происходило со мной и братом, было самым важным в ее жиз­ни. Я стараюсь подражать ей в этом, но во мне, к сожалению, нет той ее жерт­венности, которая граничит со свято­стью.

—В «Обычном деле» медсестра Джейн раскрывает взрослому сыну тайну, кто на самом деле его отец. А надо ли разрушать мифы?

— Обязательно. Рано или поздно ребенок все равно узнает правду и вос­примет твою ложь как предательство. Главное, Джейн успела покаяться.

—Ваш сын пытался найти своего отца?

— В раннем детстве Влад не спра­шивал меня о нем. Сын был очень так­тичен, и я ему безумно благодарна за то, что он меня никогда не мучил, как это обычно делают многие дети. Я до­ждалась, когда Владик подрастет и сможет адекватно все воспринимать, и рассказала, кто его отец: «Если ты счи­таешь нужным встретиться, то у меня нет права мешать тебе». Влад не захо­тел, впрочем, его отец тоже никогда не искал встречи. Сын впервые увидел своего отца на похоронах, когда того отпевали в церкви, где он служил свя­щенником.

—Легко ли сложились отношения сына с Евгением?

— Женя был очень строг и безжало­стен с В л ад ом: будил за два часа до школы, заставлял принимать прохлад­ный душ, делать зарядку. Мне каза­лось, что муж мучает Влада только по­тому, что это неродной ему ребенок. Но больше всего меня поражало, что сын никогда не жаловался на Женю, наоборот, испытывал к нему очень нежные чувства. В том, что Влад вырос настоящим мужчиной, не хлюпиком, не маменькиным сынком, во многом заслуга моего мужа.

—Многих удивляет необычное распределение ролей в вашей семье: ваш муж воспитывает детей, а вы до­бываете деньги.

— Ну не может женщина воспитать у мальчика мужской склад ума и муж­ское поведение. Я бы не смогла зани­маться воспитанием так кропотливо, как Женя. Он действует по принципу «вода камень точит» — медленно, на­стойчиво и терпеливо. У меня слиш­ком импульсивный характер. Я чело­век горячий, часто совершаю ошибки, правда, я их потом признаю и не счи­таю зазорным извиниться перед ребен­ком. Это счастье, что Женя растит Си­мочку. Присутствие мужчины, его за­бота будут формировать у нее в даль­нейшем правильный выбор мужчины, ведь ей есть с кем сравнивать. Женя любит Симу космической любовью, но в то же время не потакает ее слабо­стям, принципиален. У Симы день расписан по минутам. Помимо школы она занимается конным спортом, му­зыкой, ходит в бассейн.

—Прежде чем поступить в теат­ральное училище, Владислав окончил кулинарный колледж. Это был его собственный выбор?

— Нет, это была моя инициатива. «Ты решил окончить школу экстер­ном — значит, у тебя будет много сво­бодного времени, — сказала я. — Но бездельничать тебе никто не позво­лит. Займись делом, приобрети про­фессию. Если ты попадешь в армию, то хотя бы будешь при кухне». И сей­час, когда Владик уже живет отдель­но от нас, я знаю, что голодным он никогда не останется: он прекрасно готовит.

—То, что вы работаете с сыном в одном театре, играете вместе в спек­такле «Обычное дело», не мешает вам обоим?

— Минусы, конечно, есть. Пола­гаю, некоторые шушукаются за моей спиной по этому поводу. Мне бы хоте­лось, чтобы Влад играл в другом теат­ре, но, согласитесь, вовремя подстав­ленное мной плечо тоже важно.

—Иногда любовь матери может быть не только слепа, но и зла. Не об этом ли «Дядюшкин сон», в котором вы играете Москалеву?

— Ею движет не любовь, а чувство собственности. Еще на стадии репети­ций я спросила Владимира Владими­ровича Иванова: «Если разобрать мою роль как капусту, то что является коче­рыжкой этого кочана?» Он ответил: «Вечная ошибка родителей — уверен­ность, будто они точно знают, как и с кем жить их детям». Москалева, объевшаяся страшной жизни в захолустье, презирающая тряпку-мужа, жаждет вырваться из провинциального болота с помощью удачного брака дочери. Это тип женщин активных, хищных, по-своему талантливых, которым не уда­лось реализоваться в любви и которые пожирают жизни своих чад. Анализи­руя ее, понимаешь, что задача родите­лей — дать детям возможность авто­номного плавания, а самим наконец-то заслуженно начать жить для себя.

—Мне кажется, вы никогда не сможете жить для себя. Вы часто в ин­тервью говорите, что ваша цель — обе­спечить детей всем.

— Поясню, что я имела в виду. Мой папа болеет мной и братом всю жизнь. Но при этом он не замкнут исключительно на наших проблемах, у него есть свое личное пространство. После смерти мамы он женился, много путе­шествует. Что касается помощи детям, то это нормально. Начинать взрослую жизнь без стартового капитала да еще при наших-то кредитных процентах — нереально сложно. Мои родители сде­лали для нас с братом все: дали нам об­разование и обеспечили жильем. А уж улучшать условия проживания — это забота самих детей.

—В вашей актерской копилке есть потрясающий персонаж — Гурмыжская. Обычно ее изображают молодя­щейся легкомысленной барыней, а у вас она этакая Коробочка, у которой всю жизнь была только одна страсть — деньги. И что это ей вдруг в голову ударило влюбиться в гимназиста?

— Конечно, возраст. Ощущение то­го, что жизнь прошла, что любви уже не будет никогда. И тут она сталкива­ется с бьющей через край энергией мо­лодости, которая захлестывает ее, и она теряет рассудок от невероятности происходящего. Она любит гимнази­ста больше денег, и эта страсть закон­чится для нее чудовищными страда­ниями. Она кинет к его ногам все и по­теряет в результате и свое имение, и капиталы.

—Островский сравнивал Россию с дремучим лесом, населенным невеже­ственными аборигенами. Один из кри­тиков поправил драматурга: «Не лес, а бурелом». А у вас какие ассоциации?

— Для меня наша страна — сказоч­ный богатырь, который 33 года лежит на боку, а грянет беда, слезет с печки и начнет подвиги совершать. Русский народ можно сравнить и с медведем. Это такой увалень толстопопый, тол­стопятый, не умеющий двигаться, но это чудовище развивает бешеную ско­рость и имеет мертвую хватку. Он не­предсказуем. У волка при виде врага встает дыбом шерсть, он скалит клыки, рычит, а когда медведь нанесет удар — понять невозможно. Мы страш­ная нация. С нами нельзя связываться ни при каких обстоятельствах. Как по­везло миру, что мы ленивые и пьющие. Зато мы единственный народ, способ­ный на самопожертвование. За одно это качество нам можно простить всю ту бытовую разруху, которая творится в стране. Мы особенные. В нас, как в огромном котле, переплавились гены сотен наций. Мы странный народ, жи­вущий на огромной территории и не понимающий, что со всей этой земли­щей делать.

—Мне вы тоже кажетесь порой странной. Например, я не понимаю, почему вы отказались от роли Елены Андреевны в «Дяде Ване».

— Скажу честно, если бы Елену Ан­дреевну мне предложил Фоменко, цар­ство ему небесное, или Иванов, я бы, наверное,  согласилась.  Я  понимаю язык этих режиссеров и знаю, что они бы сделали все, чтобы вывести меня к образу. Римас Туминас — великий художник, просто фантастический, но мне кажется, что мне пришлось бы долго приспосабливаться к нему. Называйте это трусостью, но я уверена, что не справилась бы с ролью Елены Андреевны. Мне хотелось бы сделать большую работу с Римасом Владимирови­чем, но роль должна быть изна­чально моей.

—Не этим ли объясняется тот факт, что у вас в Театре им. Вахтангова всего три спек­такля, зато за его пределами шесть антреприз?

— Нет, все проще. В Театре им. Вахтангова сняты с реперту­ара спектакли, в которых я рабо­тала: «Афмитрион», «Троил и Крессида», «Царская охота». Что касается антреприз, я очень бла­годарна Римасу Владимировичу за то, что он дал мне возможность в течение двух сезонов зарабаты­вать деньги.

—В антрепризных спектаклях «Приворотное зелье» и «Свободная пара» много импровизации, общения с публикой. Легко ли зрители идут на контакт?

— В «Свободной паре» мы с Бори­сом Щербаковым используем случаи из личной жизни. Например, когда он по роли плачет, я ему говорю: «И не стыдно тебе плакать? А еще «Доброе утро» на телевидении ведешь!» Публи­ка с удовольствием принимает такие реплики. Мы всегда разговариваем с опоздавшими зрителями: «Если хоти­те, мы можем начать все сначала, чтобы вы увидели сцены, которые про­пустили из-за московских пробок». Спектакль «Приворотное зелье» был с самого начала вахтанговским по духу, хулиганским, он построен на сплош­ной импровизации, апартах в зал. Эти выходы из образа, когда ты вдруг превращаешься в постороннего наблю­дателя и начинаешь комментировать действие пьесы, придают безумный драйв актерам и публике. Иногда я слышу в свой адрес обвинения: «Да она разменяла себя на то да се». Отве­чаю: я брошу все антрепризы, если зав­тра мне предложат интересную роль. Я в ожидании Годо. Я жду предложе­ния мощной драматической роли.