В конце января в Театре Вахтангова состоится самая ожидаемая премьера текущего сезона — Римас Туминас представит публике свою версию «Евгения Онегина». «Ваш Досуг» поговорил со знаменитым режиссером  о концепции новой постановки. А заодно выяснил его мнение о проблемах русского репертуарного театра, «эфросятине» и… первой любви.

Как случилось, что вы, прожив все детство на хуторе, решились поступать на театральный факультет Вильнюсской консерватории?

О, это долгая история. Будучи 17-летним подростком, безответно влюбился в девушку, которая уехала в Вильнюс. Я поехал за ней, понял, что шансов у меня никаких, и поступил на театральный. Мечтал доказать ей, что она ошиблась (улыбается), жаждал стать знаменитым.

Вам это удалось.  Из Вильнюса вы перебрались в Москву и теперь руководите одним из самых любимых москвичами театров. Кто всегда оставался вашим ориентиром в театре, если хотите, кумиром?

Анатолий Васильевич Эфрос. Я два года ходил к нему на занятия тайно. В ГИТИС его не допускали. Потом мы стали добрыми знакомыми. Он приезжал ко мне в Вильнюс. Но тогда, во время моей учебы, ситуация была критическая. Меня чуть не исключили, говорили, что я подражаю Эфросу. Я искал студентов-актеров, похожих на тех, кто работал с моим учителем. Все это заметили и сказали «эфросятина!» (смеется). А мне нравилось. Сейчас, когда я сам работаю со студентами, я люблю повторять «не бойтесь подражать. Кого любите, тому и подражайте».

То есть по-вашему это не плохо?

Обязательно нужно подражать. Через  любимую маску человек проявляется легче и быстрее.  Я не понимаю, когда люди ищут в себе того, чего нет. Себя вообще познать очень трудно. Кроме того, мы и в жизни подражаем любимым героям из фильмов или романов. Только боимся  в этом признаться. В театре же не нужно ничего скрывать. Надо уметь преклоняться перед тем, что красиво и хорошо. Признавать за другими их таланты… В этом суть творческой свободы.

Вы не один год служите русскому театру, будучи литовским режиссером. Что вас так привлекает здесь?

И привлекает, и отталкивает одновременно. Русские актеры всегда хотят заявить о своем «я» на сцене. Это желание смешано со стремлением быть личностью. В литовском театре актеры ощущают себя служителями идеи. Им неважно, кого они играют на сцене, насколько большая у них роль. Главное для них — быть рядом с театром, в театре. Даже такая звезда, как Регимантас Адомайтис, не задумывался, если нужно было срочно выйти на сцену, стать дублером какого-нибудь актера. С другой стороны, в литовском театре нет ощущения дома и семьи. В России это есть. Хотя жизнь разрушает этот дом, мы сами его разрушаем…

Вы говорите о смерти репертуарного театра?

Я верю в репертуарный театр. Он должен быть и он останется. Но не в таком виде и не в таких количествах, как сегодня. Это популизм — заявлять, что я проповедую контрактную систему, и при этом продолжать руководить репертуарным театром. Все равно, что заявлять, что я уезжаю на хутор, все бросаю и живу для себя. Поживу год-два и заскучаю. Так и здесь. Развалив репертуарную систему совсем, мы начнем по ней скучать. Конечно, нужно что-то менять, но менять постепенно, вслушиваясь в жизнь. Она всегда диктует самое верное.

Что, как вам кажется, жизнь диктует сегодня?  

Мне кажется, многие театры перестанут существовать как репертуарные. Останутся такие центры, какой сегодня создается на базе Театра Гоголя. Будут собираться компании на год-два, что-то ставить, потом  прокатывать. И затем разбегаться по своим делам. Это западная система. Она очень легкая для режиссера. Ни за что он не в ответе, штата никакого. Есть только договор. И не выполнить его нельзя. Я, кстати, считаю, что одна из причин разваливающейся репертуарной системы, в нарушении штатного расписания. Актеры то уезжают, то снимаются. Они потом всегда возвращаются, потому что только в театре копят силы,  растут профессионально. Потом то, что накопили, продают. Кино и телевидение высасывает из них абсолютно все.

В чем вы видите решение проблемы?

Я думаю, что в идеале все должно быть, как в большом спорте. Если телевидение или кинопроизводство хочет заполучить моего актера, пусть покупает его у меня, то есть у театра. Мы взращиваем, холим и лелеем актеров, а они, извините, воруют. Конечно, сегодня я иду на поблажки артистам. Я  за то, чтобы человек успевал все. Другой вопрос, что не все могут не делать культа из собственной востребованности. По-умному рассчитывать свое время и возможности может меньшинство.

Вы говорите, что репертуарный театр будет существовать, но останется в меньшинстве. Ему, как и сегодня, понадобится государственная поддержка. Финансовая, в том числе. Кому, по-вашему, нужно помогать?

Помогать надо тем театрам, которые служат идее человека. Я считаю, что направленность на духовность автоматически дает театру статус необходимого. Остальные театры исчезнут сами. Ложь, она долго не живет.

Скоро в вашем театре премьера «Евгения Онегина». В чем замысел вашего спектакля?

Все рассказать я не могу, да и не хочу. Возможно, я соглашусь с Достоевским и назову спектакль «Татьяна». Мне интересна галерея женских лиц, образов, которые возникают при упоминании имени Татьяна. Тем более, я не считаю Онегина героем.

Что вы имеете в виду?

Как и все, я изучал Пушкина в школе, меня уже тогда «зацепило» это произведение. Но этот роман не сразу открывается. Сначала я заподозрил в Евгении Онегине героя, но он отнюдь не герой. Пушкин не раз пишет с легкой иронией «мой друг Евгений…». Но вряд ли такой человек мог быть другом Пушкина. Тут классик схитрил. Пушкин наказал  Онегина любовью, вернее тем, что отнял у него любовь. Он лишил Онегина романтического ореола — не послал его на войну, а отправил путешествовать в теплые края.

Значит речь не столько об Онегине. Тогда какую мысль вы преследуете?

Я бывал на Пушкинских горах, часто посещал последнюю квартиру Пушкина на Мойке в Санкт-Петербурге. Пушкина в юности волновала неотвратимость смерти. Он думал о бренности земного, говорил об уходящем времени. Мне хочется всмотреться в его одиночество и боль…

Как все это будет показано на сцене?

Мне хотелось бы избежать иллюстративности, поэтому я придумал следующее: прошло тридцать лет после истории с Татьяной. Возникла дистанция во времени, которая по-новому заставляет увидеть происшедшее. Рассказ начнется издалека. В прошлом восстание декабристов. Время жесткое, репрессивное. Онегин не принял участия в восстании, но все равно покинул родину. Вместе с приятелями он вспоминает прошлое. Гусар в отставке, поэт и художник представит эту историю зрителю.