Народный артист России Владимир СИМОНОВ истинный Вахтанговец. В его актерской палитре множество красок, поскольку природа щедро одарила этого по-настоящему красивого человека, не забыв вложить добрую душу. Симонов принадлежит к редкой породе исчезающих интеллигентов, которые никогда не выпячивают себя, не бегут за славой, а свою профессию не разменивают на медяки. Есть во Владимире Александровиче та основательность и надежность, которая притягивает к нему разных людей, несмотря на возраст. Так, будучи совсем молодым, Симонов дружил с Олегом Ефремовым и был любим Михаилом Ульяновым, не говоря об актрисах, называющих его Володенькой, потому что видят в нем защитника, истинного рыцаря.

На счету артиста около 120 ролей в театре и кино, а телезрителям Владимир Симонов особенно запомнился по телесериалам «Дети Арбата», «Граница. Таежный роман», «Котовский», «Достоевский». Мы давно планировали поговорить с этим выдающимся артистом, поздравить его с красивой датой – 55-летием, но нам постоянно что-то мешало. И вот, наконец, когда шел 200-й спектакль «Мадемуазель Нитуш», где Владимир Александрович играет опереточного полковника, неожиданно повезло. Симонов согласился встретиться за час до начала представления и ответить на наши вопросы.

– Владимир Александрович, 200 раз выходить на сцену в одной и той же постановке – это наказание для артиста или вы играете, не задумываясь?

– Если спектакль идет с большим трудом, то это большое испытание, а «Мадемуазель», как ни странно, продолжает расцветать, с точки зрения популярности у публики. Тут, конечно, сложно поддерживать вдохновение, поскольку это музыкальный водевиль и он должен, как шампанское, постоянно искриться. Иначе будет неинтересно, если мы не будем меняться.

– А вы меняетесь?

– Именно этот спектакль показал, что я совершенно изменился, поскольку в театре начался новый период, и от Римаса Туминаса пошла новая волна свежих идей. Это, знаете, как в воду бросают камешки и идут круги. Атмосфера в театре оздоровилась, наши мысли стали более емкими, произошла переоценка ценностей. Поэтому я чем-то больше горжусь, чем-то меньше. И это хорошо, так как застой смертелен для творчества.

– Вам исполнилось 55 лет. Скажите, возраст для артиста – благо или возникают определенного рода трудности?

– Не понимаю людей, которые говорят – возраста нет. Выходит, жизни — нет. И физически человек меняется, и внутренне. Другое дело, что у каждого человека своя трасса. Кто-то живет до 50 лет, а кто-то до 90 лет, но артист обязан быть здоровым, так как должен вести публику за собой. И чем старше он становится, тем труднее ему это делать. Надо меньше суетиться и во всем знать чувство меры, поскольку техника неразрывно связана с вдохновением и все это замыкается на психофизике.

– Совершенно недавно я узнала, что в законопроекте о театральной культуре появилась графа под названием аттестация, это когда артиста раз в три года будут проверять на профнепригодность. По-моему, это похоже на «волчий билет», или вы так не думаете?

– Совершенно с вами согласен. Такой закон, применяемый к неугодным артистам, будет приносить только зло. Далекие от искусства чиновники
никак не могут понять, что большое количество репертуарных театров в России – это не недостаток, а достоинство. Дело в том, что никто ни с кем не советуется, каждый считает себя царьком на своем месте, а надо общаться с профессионалами. Набираться от них уму-разуму. Видимо, это происходит еще и потому, что на «бабло» всех посадили. По крайней мере, люди театра это понимают и пытаются бороться, тот же председатель Союза театральных деятелей Александр Калягин. Именно в театре-доме рождаются спектакли, потрясающие своей глубиной и мудростью. Это, как
в симфоническом оркестре. Давайте для экономии сократим духовые инструменты и оставим только струнные. Но тогда, как можно играть Чайковского, Моцарта, Бетховена, Гайдна? В театре то же самое, и русскую классику – Островского, Грибоедова «Горе от ума», где много действующих лиц, уже нельзя будет ставить.

– Вы сейчас тесно связаны с кино и сериалами. А ведь там количество истинно профессиональных режиссеров уменьшилось в разы…

– Оно уменьшилось опять же по вине чиновника: не обязательно талантливо, главное – быстро и дешево.

– Но ведь вы тоже снимаетесь у «мастеров», которых и режиссерами назвать нельзя.

– Да, снимаюсь. Потому что на земле живем, а не на небесах. И я тоже варюсь в этой каше, но, может, больше других мучаюсь и страдаю. По крайней мере, стараюсь не опускаться ниже плинтуса и от откровенной халтуры отказываюсь. И Сережа Урсуляк, и Саша Котт, и Владимир Хотиненко, с которыми я работал, честные профессионалы, и если бы вновь меня позвали – я бы не задумываясь пошел. Тем не менее грешить в однодневках приходится, потому что надо кормить семью.

– Возьмем, к примеру, сериал «Всегда говори «всегда», где вы сыграли врача, спасающего детей от бронхиальной астмы. Свой выбор вы оправдали гуманной темой сценария?

– Конечно, это не драматургия Чехова и Ионеско, но мой герой благородный, добрый человек, и партнеры у меня были замечательные. Это не
какой-нибудь там «отстой»…

– Извините, что вторгаюсь в интимную сферу, но вы верующий человек?

– Никто не знает, что это такое. На том уровне, на котором это слово сейчас «шастает», могу сказать одно: не верующих людей я не видел. Все верят в высший разум. Ведь почему-то до сих пор земля вертится… Каждая минута, каждая секунда нашего существования говорит о том, что этот
разум есть. Если ты не веришь, то, значит, все знаешь, а все знать человек не может, не зря все русские мыслители верили в Бога.

– Итак, земляне, совершив очередной оборот вокруг солнца, начинают праздновать Новый год и благодарят Всевышнего, что он уберег их от
конца света. Чем для вас был примечателен високосный год?

– Для меня он был хорошим и ярким. Дети растут, театр разъезжает по миру. И на Кубе мы с Калягиным были, играли там спектакль «Лица»,
и «Дядю Ваню» в Лондоне показывали. Поначалу все волновались, а потом все страхи улеглись, и появилась уверенность, которую нам внушил Туминас.

– Тем более у вас давнишние отношения с Антоном Павловичем. И в «Чайке» у Олега Ефремова вы играли, и в том же «Дяде Ване» Войницкого.
Скажите, Ефремов был сложным человеком?

– Дело в том, что он ввел меня на роль Треплева в «Чайке» буквально за полтора часа. Именно тогда я одновременно увидел великих артистов:
Смоктуновского, Евстигнеева, Лаврову, Калягина, Вертинскую. Это был шок для меня. Причем такой силы, что я до сих пор от него не избавился. Ведь до того я существовал в тепличных условиях: меня все обожали и в Щукинском училище, и здесь… И вдруг меня бросают в водоворот – как хочешь, так и выплывай. А мне всего 23 года и я, как щенок среди львов, страх непередаваемый. Это был хороший урок для меня. С Олегом Николаевичем мы по-человечески дружили. Чуть ли не на «ты» были, а потом нас рассорили, и мне пришлось уйти.

– В Вахтанговский театр вас вернул Михаил Ульянов, когда стал художественным руководителем в 1987 году. Ну а с ним вы ладили?

– Опять же, как с Ефремовым. Кроме «Варваров» точек пересечения у нас не было. Мы ценили друг друга, и ему нравилось, как я играл в
«Отелло» и в «Мадемуазель Нитуш». Жалко, что он не дождался прихода в театр Римаса Туминаса, которого сам рекомендовал. Он был бы доволен выбором своего преемника, ведь Туминас целый год сомневался: соглашаться, не соглашаться.

– А со своим старшим сыном, который тоже принят в труппу Вахтанговского театра, вы дружите? Он живет вместе с вами?

– Нет, он живет отдельно, поскольку ему уже 23 года. Мне пока моего младшего – десятилетнего Владимира хватает. Характер у него весьма сложный и все познания идут через протест.

– И тем не менее Василию было легче, чем вам, вступать на сложный путь лицедейства, поскольку вы приехали из провинции и никакой
поддержки у вас не было? Вы тогда не ощущали себя «белой вороной» среди всезнаек москвичей?

– Ничуть. И никаких комплексов по этому поводу не было. Вначале на курсе было сложновато, а потом все стало приходить в норму.
По-видимому, благодаря моей настойчивости и упрямству, поэтому моя фамилия всегда была первой, ни одно из занятий я не пропускал. Мне нравилось учиться, и я очень хотел попасть в Театр имени Вахтангова.

– Тогда, извините, я чего-то не понимаю: что могло случиться, чтобы через три года вы покинули театр?

– Тогда я был по-родственному связан с Евгением Рубеновичем Симоновым, худруком театра, и меня гордыня обуяла, чтобы никто не
вздумал думать, будто роли я получаю по блату, и поэтому решил уйти. К тому же меня позвали во МХАТ играть Царя Федора Иоанновича, и я репетировал с Розой Абрамовной Сиротой три месяца, но спектакль не вышел. Не могу сказать, что меня приняли с распростертыми объятиями, поскольку в те времена там была «могучая кучка» великих актеров, а я не умею бороться за себя. Бойцовскими качествами не обладаю. Но я не сержусь.

– Вы прощаете обиды?

– Прощать – прощаю, но не забываю. Тем более, когда думают, что подлость не будет наказана. Еще как накажут, недаром покойный Роман Козак говорил: «Там наверху есть книжечка, куда все записывается». У меня никогда не возникало желания мстить, да и жалко на это тратить время и силы.

– Вы начинаете беречь силы?

– Это я так говорю, что надо беречь силы, а трачу их еще больше. Правда, пока у меня хватает ума не участвовать в антрепризах, хотя
некоторые актеры живут за счет этого припеваючи.

– И как же вы восстанавливаете силы?

– Сознательными паузами, когда можно сутки или двое поспать. А как еще? Ты тихонько существуешь в халате на диване, как Обломов, и созерцаешь, накапливая энергию.

– Но у Обломова не было компьютера, только книги. Вы что выбираете?

– Конечно, книги. Читать люблю безумно, к этому пристрастился еще с детства, поскольку у нас дома была большая библиотека. А
компьютер у меня для того, чтобы сценарий прочитать, последние новости узнать. Так что компьютерная зависимость мне не грозит.

– Но от чего-то вы зависите?

– От детей.

– Вы хороший отец?

– Не знаю… Вроде хороший. Иногда терпения не хватает, хотя ничего дороже детей у меня нет. Правда, старшую дочь вижу только раз в
году. Она живет в Америке, куда ее увезла моя первая жена, с ней мы учились в Щукинском училище. Теперь дочь замужем и занимается дизайном.

– Мне кажется, вы должны ценить красоту…

– Это единственное после детей, что меня греет и вдохновляет.