Три часа сорок минут – недолго для пушкинского «Евгения Онегина», имея в виду десять глав и известный пиетет к классическому роману Пушкина, который на сцене академического Театра имени Евг. Вахтангова поставил Римас Туминас. Режиссер, впрочем, смело отказался от некоторых глав и даже очень известных строк, как будто не желая выступать с привычным прочтением. В других случаях, впрочем, Римас Туминас предложил свой чрезвычайно смелый взгляд на «наше всё» и «энциклопедию русской жизни».

Режиссеры любят повторять: критикуйте, но разберите, аргументируйте свою критику. Тем не менее попытки разобрать, к примеру, спектакль на составляющие, доказать, что что-то и вправду не получилось, критику обычно не засчитываются: критика всегда голословна. А вот если ты хвалишь, для художника ты почти всегда убедителен. Гениально! – ну, вот и похвалил. И – разобрал. Об «Онегине» Римаса Туминаса вполне можно сказать коротко: выдающаяся работа. А вместе с тем – редкий спектакль сегодня вызывает зависть к критикам, увы, уже ушедшим, которые имели возможность писать «километровые» статьи в старый журнал «Театр». Наталья Крымова, Александр Свободин…

Об «Онегине» можно и интересно написать много, подробно, вдумываясь в каждую минуту театра, совершая открытие – вслед за Римасом Туминасом, его актерами, выдающимися, народными артистами и молодыми, начинающими, получившими первые большие роли и сразу – Татьяна (Вильма Кутавичюте). В ежедневной газете такой возможности – написать много и подробно – нет. Потому – почти в телеграфном стиле. Не вынося на сцену многое хрестоматийное, то, что знают даже те, кто не прочел «Евгения Онегина» от первой до последней строчки (не читают в Театре Вахтангова про дядю, который самых честных правил, и про детство Онегина не рассказывают вообще ничего!), Римас Туминас «не потерял» энциклопедическую ценность романа, а что, быть может, еще важнее – его свободную даль. Это театр и внятно звучащего стиха, и чрезвычайно свободный, летящий – как и положено спектаклю «по Пушкину», и шутливый, – ни озорства пушкинского «Онегина», ни чем дальше, тем больше пробивающейся в текст и на сцену печали и меланхолии – ничего из этого Туминас не потерял.

Как начинается: открытая сцена – простор равнин, одновременно и манящий, и пугающий, как простор и неподъемный груз романа, так пугающе хрестоматийного, – в эту конструкцию со старой серой стеной справа, выстроенную постоянным спутником режиссера сценографом Адомасом Яцовскисом, можно все «вписать» и «вчитать». Милые, ласкающие ухо хрестоматийные ноты из оперы Чайковского… Вдруг перебиваемые, перекрываемые грохочущей электронной обработкой, в которой знакомая мелодия безнадежно тонет, теряется (композитор – Фаустас Латенас, из той же постоянной команды и компании). Туминас временами в этом спектакле напоминает… Петра Фоменко, который, играя со словом, пробивался к сути слов. А с пушкинским словом Фоменко любил играть – в особенности, точно чувствуя в Пушкине товарища по игре, живой отклик на предлагаемую игру. И, кстати, известно, собирался ставить «Онегина» – не знаю, понравится ли Туминасу эта мысль, – спектакль получился отчасти еще и в память о Петре Фоменко: в театре все связано, даже когда эти связи не ощутимы и не завязывались нарочно. «И кудри черные…» – «Светлые!» – «…до плеч!» – диалог с пушкинским романом корректируется наличествующими актерскими индивидуальностями.

«Все у меня о России, даже когда о тебе» – эти строчки поэта ХХ века, конечно, к Пушкину имеют самое прямое отношение, он же тут и там расставил запятые, за которыми бросает незначащий взгляд – из своей деревни, где скучал Евгений, – в царственный и чиновный Петербург. Туминас от Пушкина не отстает, его рассуждения и мысли все время и тут, и там – да и как, берясь за Пушкина, не задуматься о… обо всем?!

Еще очень важно, что вышел спектакль единомышленников, – видно, как в игру включены здесь все, и Татьяна (Вильма Кутавичюте), в которой как-то очень удачно сочетается все, так необходимое для пушкинской героини, и Людмила Максакова, которая, кстати, в старом спектакле Фоменко играет графиню, пиковую даму, а тут – пушкинская, вернее, ларинская Няня, но также и танцмейстер в холодном и строгом петербургском танцевальном классе. Как у Пушкина мирное и мерное течение стиха разбивают вдруг то письмо одно, то под занавес – другое, то вдруг – страшный и совершенно романтический сон Татьяны, – точно так же и здесь этот пушкинский ритм сохраняют «выходы», вставные номера.

«Сон Татьяны» – «номер» Юлии Константиновны Борисовой, завершающийся, конечно, овацией. А на балу в Петербурге, перед самой драматической развязкой еще один номер-реприза – выход московской кузины, Галины Львовны Коноваловой, и тут – на ура. Шутливая игра так и тянет – в пересказ, в описания. «Здесь так душно», – жалуется Татьяна, собираясь писать свое письмо. Конечно, душно, если приходится разгонять табачный дым: няня накурила в комнате, не продохнуть!

А само письмо! Пушкин же не раз уточняет, что говорили все и лучше, и чаще – по-французски, и вот хрестоматийный текст теряет свою заученную пустоту, начинаясь именно по-французски, а на русском – обращенный в прозу, в прозаический пересказ знакомого: «чего же боле, что я могу еще сказать…» Смешно? – и смешно, но не только. Приезд Онегина (Сергей Маковецкий) на свидание – обставлен как… ураган «Катрина», с ветром, сносящим с ног. Природа и у Пушкина «играет роль», и вот у Туминаса – то и дело напоминает о себе то ветром, то снегом. Когда Онегин говорит, он сидит. Татьяна выслушивает его откровенность за откровенность стоя… Я, говорит он, нет, не создан для блаженства, срывая виноград, одну виноградину за другой, – гроздь держит у него над головой одна из прелестных танцовщиц. Нимфа.

Говоря про дороги, которые у Пушкина должны были в России устроиться лет через двести, Гусар в отставке (еще один персонаж не только от Пушкина, но и от театра, Владимир Вдовиченков) поправляется – через пятьсот. Все шутки шутят!

«Евгений Онегин» – спектакль очень живого и очень молодого театра, в котором не скучно ни молодой актрисе, которая играет Татьяну, ни тем, кто постарше – Коноваловой, Борисовой, Юрию Шлыкову – он играет «консерватора»-Гремина, от «арии» которого, а еще больше – от взгляда его, прямого, жесткого – вдруг становится как-то мёрзко, не мерзко, а как-то – прохладно в спине…

Поделенные меж двух актеров роли Онегина и Ленского – и вправду как сообщающиеся сосуды, передают друг другу не часть строфы, не половину реплики, не делят ответственность, хотя, конечно, конечно, ответственность – как раз делят. Сергей Маковецкий ведет диалог с Виктором Добронравовым, а Олег Макаров – Ленский с Ленским – Василием Симоновым. В этом спектакле вправду много смешного, от Пушкина, от Туминаса, от театра, но много и трагических, печальных нот, тоже вполне объяснимых. Можно много еще рассказать про шутки, а можно – про то, как прощается Татьяна с няней. Няня ведь уходит из романа незаметно, тихо, а Туминас – отдает ей по справедливости должное, и Татьяна молча подходит к ней и закрывает глаза.