Владимиру Абрамовичу Этушу в мае исполнилось 90 лет. Корифей Вахтанговского театра,  проживший всю свою творческую жизнь на этой легендарной сцене, народный артист СССР, лауреат такого количества премий, что перечислить их невозможно. Когда артист такого уровня, такой известности празднует юбилей, что может быть лучшим подарком? Конечно, роль. Роль, в которой можно выразить себя – свой опыт, мудрость, тревоги и чаяния.

Роль профессора Окаемова  из пьесы А. Афиногенова «Машенька» Владимир Абрамович выбрал сам. Тревог в ней, увы, больше, чем чаяний. Правда, одна из лучших пьес драматурга, погибшего слишком рано —  вскоре после начала войны, сохранив сюжетную линию, была переписана заново: ну, можно ли представить, что со сцены сталинской эпохи зазвучали бы цитаты из Библии, что юная героиня обладает пророческим даром, предвидя скорую свою гибель? А здесь это есть. И название – новое – «Окаемовы дни» — созвучные окаянным дням постбунинского времени со всей их бесчеловечностью и цинизмом. Обласканная властью личность, почтенный Академик, которому дозволено критиковать даже авторитетных коллег, старый ворчун, замкнувшийся в эгоистическом одиночестве, казалось бы, навсегда вычеркнувший из жизни и покинувшего его сына, и всю его семью, оказывается способным на доброту, понимание, любовь к непоседливой и доселе незнакомой внучке. А она, свалившись, как снег на голову, становится столь необходимой, ибо оказывается единственной ученицей мудреца, впитывая заповеди старца, его духовной наследницей. Но и сама – учит,  возвращая ему забытые чувства. И в их отношениях – спасение от саморазрушения.

Окаемов Этуша – фигура по-настоящему масштабная, значительная, под стать исполнителю роли. И внешне – осанистый, с «профессорской» бородкой – небольшая деталь, чуть изменившая облик, и манерой говорить – тихо, спокойно и веско Тем неожиданнее – эмоциональные вспышки, заставляющие повышать голос, тем сильнее – впечатление от них. Но, при всей категоричности суждений, герой Этуша, как и актер, склонен к самоиронии, и эта глубокая внутренняя близость персонажа и исполнителя придает игре редкую естественность, ощущение, что мэтр сцены остается  на протяжении спектакля самим собой. Он органичен, и тогда, когда по-стариковски брюзжит, сетуя на резкие перемены в жизни, и когда острит, и когда, отстаивая научные принципы, отчитывает недобросовестного коллегу, и в минуты веселья, когда приплясывает, сохраняя невозмутимую серьезность. И как же точно, используя нюансы интонаций, мимики, пластики, обозначает все оттенки чувств. Возможно, поэтому, в игре его партнеров по сцене, использующих краски куда более яркие, и, увы, не всегда точные, проявляется  некоторая чрезмерность. Особенно – в  Машеньке (Мария Костикова) –  суетно-назойливой в своей нарочитой неугомонности.

Вероятно, эта редкая органичность актера, которого публика привыкла видеть в комических ролях, здесь, в образе мелодраматическом, если не трагическом, объясняется хорошим знанием темы. Он был свидетелем той эпохи, о которой писал Афиногенов, он не понаслышке знал о репрессиях, прошел войну, проявив героизм, был ранен, награжден орденом Красной Звезды. Он пережил культ Сталина и его развенчание, «оттепель» и «застой» А в последние двадцать лет – тот перелом в стране, что низверг духовные ценности его  поколения, повлекшие изменение сознания новой генерации людей, утрату важнейших нравственных принципов. Он, как и Окаемов, выбрал дорогу Призвания,  оставаясь преданным одному делу, одной сцене.

И режиссер спектакля Родион Овчинников в своей редакции пьесы смещает акценты, ставя в центр спектакля героя Этуша. С помощью сценографа Ларисы Наголовой он возводит монументальные декорации – высокие стены с пилястрами сталинского ампира, отделанные дубовыми панелями, огораживая  замкнутое пространство кабинета с массивным письменным столом. Но обшивка – потайные дверцы шкафов с  бесценной библиотекой ученого, прячут  — вот неожиданность — бар с фужерами и бутылками. А в финале, когда, преодолевая горечь, обиду, боль, он помирится с невесткой, которую никогда не понимал, видя в ней  причину своих бед, стены раздвинутся, символизируя его выход навстречу людям, которых полюбил или непременно полюбит. И в этой залитой светом просторной столовой с пушистой елкой, в окружении близких людей встретит, надеясь на грядущее счастье, Новый год.

Новый 1941 год. Последний год жизни драматурга, утверждавшего, что только в  душевном тепле, в сердечной привязанности  людей, в уважении друг к другу – спасение человечества. Последние мирные дни профессора Окаемова, нашедшего истину в простых и ясных мыслях библейского текста, что оказались так созвучны самому Владимиру Этушу. В их мудрости он убедился за свою долгую и насыщенную событиями жизнь, и, произнося эти самые главные слова, обращается уже не к Маше, а в зал, к зрителю, ко всем нам, чеканя, как наказ: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…».

Дай бог, Владимир Абрамович, вам новых ролей – больших и малых. Дай бог Вам здоровья для осуществление всех планов. И – любви. Той любви, что, окрыляя, придает силы для вдохновения, для творчества. С юбилеем!

Нила Петрова