Красивый, мужественный, сильный, принципиальный, требовательный к другим и прежде всего к самому себе, народный артист СССР, корифей Вахтанговского театра Василий Семенович Лановой отмечает свое 80-летие!

Факты – упрямая вещь, но в случае с Лановым верить им не хочется, потому что в Театральном институте имени Бориса Щукина он ведет огромную педагогическую работу, в Театре имени Евгения Вахтангова играет в спектаклях «Пристань», «Последние луны» (режиссер Р. Туминас) и «Посвящение Еве» (режиссер С. Яшин). А за плечами артиста десятки театральных работ, и почти каждая из них становилась событием. Это и Калаф в легендарной «Принцессе Турандот» Гоцци, и Виктор в «Иркутской истории» Арбузова, и Октавий Цезарь в «Антонии и Клеопатре» Шекспира, и Бернард Шоу в «Милом лжеце» Килти, и многие, многие другие… Его литературные вечера собирают сотни любителей поэзии и просто поклонников творчества этого замечательного артиста. А на фильмах с участием Василия Ланового, таких как «Павел Корчагин», «Алые паруса», «Коллеги», «Офицеры», «Война и мир», «Анна Каренина», «Дни Турбиных», «Анна и Командор», «Семнадцать мгновений весны», выросло не одно поколение. Кинематограф принес ему мировую славу, но всю свою жизнь Лановой истово предан театру и считает актерскую профессию своим главным делом.

– Василий Семенович, вы отдали актерской профессии всю жизнь. В чем, на ваш взгляд, ее смысл?

– Только вдумайтесь, актерской профессии более двух с половиной тысяч лет! И этот древний возраст свидетельствует об изначальной потребности человека выра-зить собственное отношение к окружающему миру в художественной, образной форме. Все, что носится в воздухе, от чего закипает кровь в людских сердцах, выражает актерское искусство. И поэтому, понимая, какая грандиозная профессия в твоих руках, думаешь, как важно нести людям все лучшее, что в тебе есть и в них, пытаться подняться к вершинам искусства, а не размениваться по мелочам.

Сегодня, оглядываясь назад, могу сказать, что биография – так, как она сложилась, – щедро подавала и подает материал для работы, создания полнокровных, сильных, страстных образов наших современников и героев более отдаленных эпох. Не будь духовного багажа, моя актерская судьба могла бы сложиться иначе, а возможно, и не состоялась бы во-все.

– Как война повлияла на становление вашей актерской судьбы?

– Самые сильные потрясения пришлись на детские годы, на годы войны. Мои родители были простыми украинскими крестьянами, светлыми, добрыми, прекрасными людьми. В Москву они переехали в 1931 году, в один из самых страшных голодных годов на Украине. Отец и мать устроились на работу на химзавод. Там в первые дни войны рабочие вручную разливали жидкость для противотанковых гранат. Это было настолько вредно, что отец стал инвалидом второй группы, а мама – первой.

Войну я встретил семилетним мальчиком. Это было на Украине, куда меня вместе с сестрами отправили на лето к родителям отца. Мы приехали туда утром 22 июня, и дедушка сказал, что началась война. Родители должны были приехать следом, но так случилось, что мы увидели их спустя три с лишним года. В военное время дети взрослеют быстро, раньше понимают цену жизни, раньше начинают испытывать сострадание к ближнему, быстро учатся любви и ненависти. Я многое видел. Вначале отступали наши и наступали фашисты. Потом отступали немцы. Комсомольцев вешали, были убийства, трупы. Помню, у нас в хате жил немец, который показывал фотографию с тремя детьми и плакал. Потом он подарил мне ремень. Я с ремнем не расставался. Однажды мимо проезжала машина с немцами, остановилась. Меня подозвал один: «Ком гер, ком гер!» – и сказал, чтобы я отдал ремень. Я ответил, что не отдам. И тогда он взял автомат и дал очередь над моей головой. Бабушка упала в обморок. Я подошел и отдал. Лет десять после этого случая заикался и с большим трудом избавился от этого недуга…

Но было и много хороших воспоминаний. Никогда не забуду, как однажды отвязал теленка и хотел его удержать, но теленок начал брыкаться, вырываться и побежал. Но я веревку так и не отпустил – из­-за упрямства, несмотря на то что он волок меня по всем ухабам довольно долго. Я был весь в синяках и ссадинах. Наконец теленок выбился из сил и остановился сам. Это я рассказал потому, что считаю: именно в детстве и юности закладывается в человеке все то, что потом сформирует в нем ту или иную личность, что разовьется в нем вглубь и вширь.

– Вы помните День Победы?

– Конечно! Это самое радостное воспоминание. Мы уже вернулись в Москву. Я никогда не забуду эти салюты. Как ждали мы их, ждали последние сводки Информбюро. До сих пор слышу это истошное, по всему дому раскатистое «Взяли! Берлин взяли!». Это была невероятная симфония ликования и слез, восторга и скорби. Вот уж действительно радость со слезами на глазах! Да и Москва тех лет отмечена была совсем особой атмосферой. Люди после стольких страданий улыбались, переполненные счастьем оттого, что все невзгоды, связанные с войной, закончились, что пришел долгожданный мир. Это было время радости, уверенного ожидания только хорошего. Теперь, когда слышу, что кто­-то жалуется на обычные житейские невзгоды, вспоминаю то время, тех людей, вспоминаю их умение радоваться малому и на душе становится легче.

– Любопытство и случай привели вас в самодеятельность, и, как оказалось, это увлечение захватило вас целиком.

– Война уродует многих. Сколько принесла она искалеченных судеб, в том числе детских. И послевоенное время оказалось суровым, очень… Множество моих сверстников, будучи предоставленными сами себе, проводили время на улицах, ни-чем не занимались, хулиганили. Многие были без родителей, у других взрослые с утра до вечера работали. Далеко не все дети получили хорошее образование. И я не исключение. Но в моей жизни возникла студия при Дворце культуры завода имени Лихачева. Мне повезло, что она вырвала меня из той среды беспризорных мальчишек и стала вторым моим домом. Мне было 13, и для меня открылся совсем иной мир. Много позже я понял, какое это огромное счастье, что я тогда попал в этот коллектив. Это было настоящее братство, содружество единомышленников, просто счастливых людей. Наши педагоги Сергей Львович Штейн и Лидия Михайловна Сатель учили ребят мыслить самостоятельно. Лидия Михайловна преподавала художественное чтение и старалась привить своим ученикам любовь к литературе.

Начали мы ни больше ни меньше с «Войны и мира» Толстого. И подготовили программу под названием «Наташа Ростова», в которой я читал отрывок о первом выезде Наташи на бал. А спектакль, в котором мне позволили выйти на сцену впервые и без слов, назывался «Дорогие мои мальчишки» по пьесе Льва Кассиля. Вначале выступал в массовке, но потом, освоившись, получил настоящую роль – одного из пионеров. Я очень старался. В качестве награды за старание последовали новые роли и новые спектакли: «Золотой ключик», «Ромео и Джульетта», «Как закалялась сталь». Но главные роли поначалу мне не давали: мешали заикание и сильный украинский акцент. Но постепенно роли пришли.

– После студии вы поступили в Щукинское училище. Можно сказать, что в профессионалы вы пришли из самодеятельности. Разницу ощутили?

– Я не сразу связал свою жизнь с профессиональным театром. В конце десятого класса, узнав о наборе в Щукинское училище, я подал туда документы из желания проверить свои актерские способности. Из почти 150 абитуриентов приняли только меня и Кюнну Игнатову. Но, получив аттестат зрелости и золотую медаль, желая заняться чем­-то более серьезным, я поступил в МГУ на журналистику. А летом меня вызвали на пробы в фильм «Аттестат зрелости». Не проучившись в МГУ и полугода, я вернулся в Щукинское училище. И вот здесь началась моя профессиональная жизнь.

Моим преподавателем, учительницей стала легенда русского театра, ученица Вахтангова Цецилия Львовна Мансурова. Она передавала молодым студентам уроки мэтра, его эстетику, его представление о театре. Мне было сложно главным образом потому, что я почти сразу же стал сниматься. Меня утвердили на роль Павки Корчагина в картине «Павел Корчагин» по роману Николая Островского «Как закалялась сталь». Фильм снимали на Киевской киностудии молодые режиссеры Александр Алов и Владимир Наумов. Съемки этого фильма стали серьезным испытанием для меня. Тогда я не только учился в Щукинском училище, снимался в кино, но и играл в спектакле. С девяти утра репетировал с педагогом Иосифом Моисеевичем Толчановым роль Чацкого в «Горе от ума», в час дня улетал самолетом в Киев, до двенадцати ночи работал на съемочной площадке. Затем снова летел в Москву и к пяти утра добирался до училища, засыпал в спортзале на матах, а в девять уже читал монолог Чацкого на репетиции. Это было очень интересное время и напряженное: требовалось много сил для жизни и работы, много терпения, настойчивости и упорства. Это все и помогло мне стать профессионалом.

– Вы пришли в знаменитый Вахтанговский театр в 1957 году. Как складывалась ваша творческая судьба в коллективе, где царили такие мастера, как Мансурова, Астангов, Ремизова, Плотников?

– В первые годы работы в театре я был мало занят в репертуаре и выступал в массовках или играл одноплановых, главным образом романтических, героев – принцев, полководцев, рыцарей. Но даже в небольших ролях у меня была возможность выходить на одну сцену с корифеями. Играя с Астанговым в спектакле «Перед заходом солнца», я впервые ощутил, что такое партнер и что значит быть партнером такого актера! Эти пронизывающие глаза Михаила Федоровича – они требовали настоящей жизни на сцене! В ходе спектакля менялось его отношение к моему персонажу. Никогда не забуду, как Астангов сверлил меня взглядом, настороженно ждал, как поведет себя «его сын» – не предаст ли, не смалодушничает? Это были настоящие уроки мастерства.

Думаю, внешне у меня сложилась вполне типичная для советского, а теперь для российского актера судьба, но в то же время она была полна сложностей, была связа-на с катаклизмами, происходящими в стране. В начале пути мне казалось, что я могу играть любую роль, любой сложности, выступать в любом амплуа. Особенно такая самонадеянность свойственна студентам и при вступлении на профессиональную сцену, но уже первые роли в театре нередко выбивают почву из-­под ног, лишают уверенности, а точнее, самоуверенности. Важно не растеряться в этот ответственный момент и осознать, что самоуверенности не должно быть в нашем деле. А вот сомнения могут и должны посещать тебя всю творческую жизнь. И если к первым твоим работам относятся с известной долей снисходительности, делается скидка на молодость, отсутствие опыта и профессионализма, то со временем таких скидок уже не будет, а, наоборот, требовательность и жесткость от роли к роли возрастают.

– Есть роль, которая стала для вас звездной, – принц Калаф в «Принцессе Турандот» (1963). Как эта роль повлияла на вашу дальнейшую творческую судьбу?

– Конечно! В 1963 году главный режиссер театра Рубен Николаевич Симонов решил возобновить легендарный спектакль «Принцесса Турандот» по Карло Гоцци – визитную карточку Вахтанговского театра. И счастье, что он увидел меня, – в скором времени я уже репетировал роль принца Калафа, готового идти на смерть ради любви принцессы Турандот. Именно эта роль, смею надеяться, и сделала меня настоящим вахтанговцем. Именно в этом спектакле я работал на одной сцене с очаровательной Юлией Борисовой, Михаилом Ульяновым, Николаем Гриценко, Юрием Яковлевым и многими, многими другими выдающимися артистами. Но я уверен, что нет актера, который бы не мечтал играть в классическом репертуаре.

Конечно, театр должен ставить современные пьесы, но классика лучше отвечает на вопросы времени и воспитания актера. И я признателен судьбе, что наряду с такими ролями, как Виктор в «Иркутской истории» Арбузова, Огнев в драме «Фронт» Корнейчука, Шахматов в «Равняется четырем Франциям» Мишарина, Троцкий в «Брестском мире» Шатрова, я сыграл на вахтанговской сцене Дон Гуана в «Маленьких трагедиях» Пушкина, Протасова в «Детях солнца» Горького, Цезаря в «Антонии и Клеопатре» Шекспира, Казанову в «Трех возрастах Казановы» Цветае­вой, Шоу в «Милым лжеце» Килти и еще не один десяток ролей.

– Вы много снимались, но никогда съемочная площадка не заменяла вам сцены. Что значит для вас театр?

– Театр – мой дом, моя судьба. Именно с ним связаны главные радости и волне-ния, тревоги и мгновения настоящего актерского счастья. И только театр дарит возможность ежевечерне прожить новую жизнь. Театральное творчество – это постоянный тренинг: утром репетиции, вечером спектакли. И так день за днем. Мы, вахтанговские актеры, помним, что отличало нашего Учителя Евгения Богратионовича Вахтангова: его отношение к драматическому искусству как глубочайшему отражению жизни. И как таблицу умножения знаем назубок прописи Вахтангова: артист должен играть все – от трагедии до водевиля. У нас принято уважительное отношение к вахтанговской гвардии, ведь без традиций, без прошлого не будет достойного настоящего, из которого рождается интересное и перспективное будущее.

Да, театр – это бесконечные, порой до седьмого пота, но такие необходимые и сладостные часы репетиций. И ни с чем не сравнимая радость общения со зрителем, и счастье выстрадать создание образа, и, конечно же, непосредственно участвовать в рождении спектакля. Театр – это по большому счету разговор людей: автора, режиссера, актеров со зрителями, ведь прежде всего «человеку нужен человек».

– На ваши выступления, где вы читаете Пушкина, собираются люди самых разных возрастов. И зал всегда полон. Почему именно Пушкин занимает в вашей жизни особое место?

– У каждого актера, впрочем, как и у любого человека, складываются по жизни литературные пристрастия. Мои поэтические предпочтения – Пушкин, Лермонтов, Маяковский. И большое счастье выпало на первые театральные работы – Гость у Лауры, а позже и Дон Гуан в «Маленьких трагедиях». Какое наслаждение, смешанное с волнением, испытывал я и продолжаю испытывать, когда произношу пушкинские строки. Любовь к поэтическому слову, заложенная еще в мои детские годы, развивалась в приобщении к высокой литературе еще в студии, на специальных занятиях в училище.

Я читаю Пушкина всю жизнь. Играл и самого поэта на нашей сцене, но важнее приобщить людей к его поэзии, дать почувствовать ее красоту и неповторимость, разделить мою бесконечную и восторженную радость, непреходящее восхищение и преклонение перед творениями самого сына гармонии. Поэзия Пушкина – это отражение его необъятного духовного мира, прикосновение к кото-рому делает и твой внутренний мир лучше, добрее, гармоничнее. Уверен, что если самый убогий, самый дурной человек прочтет хоть раз в жизни пушкинскую строчку, даже он станет богаче душой. Такой магической, волшебной силой обладает поэзия!

– Сегодня в вашем репертуаре три спектакля – «Посвящение Еве», «Последние луны» и «Пристань». Чем дороги вам роли в этих спектаклях?

– В спектакле «Посвящение Еве» мне интересен образ писателя Абеля Знорко, вовлеченного в тонкий психологический поединок. Это спектакль для двух актеров с сильно закрученным, динамичным, интеллектуальным, а главное, очень современным сюжетом. На сцене мы ставим непростые вопросы: как живем, для чего живем, где те нравственные допуски, которые нельзя переступать. И далее: что есть истинная красота и как не зачерстветь еще в молодости, чтобы жизнь прожить достойно. Спектакль «Последние луны» поднимает серьезные ­нравственные проблемы, рассказывает об ответственности близких людей, отцов и детей друг за друга. А в «Пристани» я читаю поэзию любимого мной Александра Сергеевича Пушкина и испытываю подлинное наслаждение.

– Вы можете сказать, что ваша актерская судьба сложилась счастливо?

– Сегодня мне кажется, что любая другая, пусть даже более благополучная и ослепительная жизнь будет просто не моя. Вот поэтому, если бы сейчас спросили, хочу ли я себе иной судьбы, твердо ответил бы «нет». Ну а что до будущего, то его нам не дано предугадать, поэтому, наверное, не стоит и пытаться это делать. Пускай свою жирную заключительную точку поставит жизнь. И не могу сейчас не вспомнить строки Пушкина: «Пируйте же, пока еще мы тут!..»