Евгений Онегин в театре «Барбикан»

Сэм Марлоу, The Times Theatre от 20 февраля 2015

Эпичная, но, вместе с тем, сокровенная и ошеломительно красивая, а также грандиозная и временами сбивающая с толку. Инсценировка классического романа в стихах Пушкина (который в своё время стал основой оперы и балета), поставленная режиссёром Римасом Туминасом из Московского государственного театра имени Вахтангова, впечатляет своим масштабом, экстравагантностью, сочетанием поэзии, хореографии и изысканной образности. Иногда образное великолепие грозит подавить собой историю, а неудобные титры не всегда помогают не говорящим по-русски зрителям. Но Туминас и блестящие актёры из его труппы сумели разработать красноречивый язык движений, который более чем компенсирует недостаток понимания.

Постановка насквозь пропитана духом романтизма; она далека от натуралистичности и походит на сон. Разворачивается она в балетном классе, где порхающие девушки выстроились у станка под руководством облачённой в чёрное, но блистательной «мадам». Огромное дымчатое зеркало вбирает в себя и отражает сцены; роскошная народная музыка смешивается с фрагментами Чайковского, Шостаковича и звуками слегка расстроенного фортепьяно для репетиций. Стареющий мрачный Онегин (Сергей Маковецкий) с сожалением наблюдает за тем, как его более молодой и элегантный байронический двойник (Виктор Добронравов), утомлённый бесплодной погоней за удовольствиями, переезжает в деревню и разбивает сердце Татьяны (Евгения Крегжде). Его друг-поэт Ленский — которого Онегин позже убьёт на бессмысленной дуэли — также представлен в двух лицах, как пылкий юноша и как сентиментальный пожилой человек, которым он мог бы стать.

Но эмоциональное сердце представления — это Татьяна. Она пленительна — особенно в те моменты, когда в сердцах бросается на кровать, охваченная безнадёжной страстью, или когда её поднимают на качелях уже после того, как она вышла замуж и вошла в высшее петербургское общество; она качается среди стайки птиц, сама похожая на прекрасную, но оглушённую и почти недвижную птицу. Очень трогательно, когда Онегин с пепельным, бескровным лицом, похожий на вампира, бессердечно отвергает её любовь, а потом беззаботно перешагивает через тела упавших танцовщиц, вся она коченеет, а на её лице отражается боль.

Тьму время от времени освещают озорные комические фрагменты, от смешно подпрыгивающей дамы на провинциальном балу и деревенского концерта блеющих овец и ржущих лошадей до празднования дня рождения, сопровождаемого тоскливым воем ветра и заунывными песнями гостей и весьма остроумным образом превращающегося в хитрую пародию на русскую тоску. Страдания часто идут руку об руку с абсурдом; Татьяна под конец скользит по сцене в объятиях огромного чучела медведя на колёсиках. Это одновременно и о напоминание о любви, которую они могли бы разделить с Онегиным, и выразительное подтверждение того, что их шанс на счастье давно упущен; этот эпизод столь же печален, смешон, нелеп и пронзительно болезнен, как сама жизнь.