Первый раз старший сын Федора Добронравова вышел на сцену в восемь лет: спел на капустнике песню «Дорогие мои старики…» – и коллектив театра «Сатирикон» обливался слезами. В десять он садился в зале и зачем-то рассказывал зрителям: «А сейчас на сцену выйдет мой папа. А сейчас Маша к нему подойдет…» – и тут уже артисты не умилялись, а шипели из-за кулис: «Витя, иди сюда!..»

Если после этого вы думаете, что закулисное детство – это плохо, то посмотрите на Виктора Добронравова сегодня. Теперь, к тридцати годам, он один из самых востребованных молодых артистов Театра имени Вахтангова и в его арсенале есть роли, которых иногда ждут всю жизнь – от Яго в пластическом спектакле «Отелло» хореографа Анжелики Холиной до Онегина в нашумевшем «Евгении Онегине» Римаса Туминаса. Он много снимается в кино, поет в «Ковер-Квартете» и только мечтает об отдыхе.

Совсем недавно режиссер Юрий Бутусов выпустил в Театре имени Вахтангова булгаковский «Бег» – генерала Хлудова сыграл Виктор Добронравов.

  – Виктор, почему вы решили стать артистом, ведь карьера отца, Федора Добронравова, поначалу складывалась негладко и вы в детстве наверняка это наблюдали?

– Отец, чтобы нас содержать, перепробовал много рабочих профессий. Но ведь в детстве я это не анализировал. Собственно, детство прошло за кулисами театра «Сатирикон». Если я и думал о чем-то, кроме актерства, то только о профессии повара. Это ведь тоже творчество. По секрету скажу: я и сейчас люблю вкусно поесть, и готовка меня очень занимает, но это хобби.

– Выходит, если бы вы не поступили в театральный, пошли бы в повара?

– Трудно сказать. Наверное, поступал бы снова. Еще была идея поступать на эстраду в Гнесинку, но потом я подумал, что лучше буду поющим артистом, чем просто певцом. Актерская профессия предоставляет очень большой диапазон возможностей, можно и голосом работать: оперетта, водевиль, рок-опера, мюзикл, озвучание, работа на радио.

– А на сцене Театра имени Вахтангова вы поете?

– У нас есть спектакль «Мадемуазель Нитуш», который мы успешно играем уже десять лет. Это оперетта, а у меня роль священника Селестена, он же хормейстер Флоридор. Если же вообще говорить про мюзиклы, то у меня целый послужной список: «Красавица и Чудовище», «Любовь и шпионаж», «Обыкновенное чудо» и «Я – Эдмон Дантес!».

– Как можно сочетать работу в репертуарном театре со съемками и участием в мюзиклах?

– Не вижу тут никакого противоречия. Театр, он же внутри меня. Не важно, на какой площадке играется тот или иной проект, – важно, какого он качества. А разрулить при желании можно все. В советское время актеры тоже много снимались: Юрий Васильевич Яковлев всю жизнь прослужил в Театре Вахтангова и при этом был очень востребованным киноартистом, так что это можно совмещать.

– Но тогда совсем не остается времени на жизнь.

– Тут вы правы: это наше актерское проклятие. Когда нет работы, ты в депрессии. Пожалуйста, проводи все время с семьей – а тебе работу подавай. А когда работы полно – сразу охота к семье. Задача востребованного артиста – найти гармонию, уравновесить одно другим.

– Вы больше любите серьезные роли или легкий жанр?

– Я люблю разнообразие. Можно сойти с ума от серьезных ролей, но и от сплошь комедийных легко повеситься. Хочется пробовать все, и, слава богу, в театре у меня это получается. Вот, взгляните на нашу афишу: «Евгений Онегин», «Мадемуазель Нитуш», «Улыбнись нам, Господи», «Отелло» – во всех этих спектаклях у меня совершенно разные роли. Вам будут лукавить те, кто скажет, что хочет играть только комедии. Хотя, конечно, может, я и ошибаюсь – все индивидуально. В конце концов все зависит от того, какую дорогу человек выбирает.

– А как же судьба?

– Судьба зависит от человека! Может, конечно, это во мне остатки юношеского максимализма, но мне кажется, человек сам вершит свою судьбу. Да, сгорел дом, ушла жена… Из всего можно выйти, получив тяжелый урок. Выйти и идти дальше.

– А как же пословица: Хочешь очень рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах?

– Но ведь есть еще и такая пословица: Не ошибается тот, кто ничего не делает. Рассмеши Бога – и иди дальше! Бог посмеется и взглянет на то, что ты делаешь.

– Вы в мистику верите, ведь актеры – существа суеверные?

– Смотря что имеется в виду. Шаманы, экстрасенсы – нет, в такую мистику я не верю. Но какая-то своя мистика, свои заморочки есть у каждого. Например, я не могу смотреть, когда люди в уличной обуви ходят по сцене. Не буду говорить высоких слов про храм, но это же намоленное место, место, где происходит таинство: там актеры работают, там колоссальное количество энергии. Нас же недаром учили, что сцена не прощает и т. д. И когда через всю сцену вдруг проходят какие-то люди, просто чтобы сократить путь в бухгалтерию, меня это, мягко говоря, поражает.

– Вы помните свою первую реакцию, когда узнали, что назначены на роль Евгения Онегина в спектакле Римаса Туминаса?

– Честно говоря, не помню. Может быть, потому, что сразу было известно: Римас хочет, чтобы в спектакле было два Онегина.

– Я бы даже сказала три – Владимир Симонов и Артур Иванов играют Гусара в отставке, но ведь это тоже вариант судьбы Онегина.

– Когда работаешь с Туминасом, всегда бывают такие щекотливые минутки незнания и ожидания. С ним всегда очень интересно, всегда открытия. Он, конечно, большой мастер. Когда мы репетировали «Евгения Онегина», страшно было всем. Такой материал, такие стихи! И чем ближе к премьере, тем страшнее. За кулисами нам казалось, что все медленно, долго, скучно. При этом успех был с первых же спектаклей! Но это невозможно было спрогнозировать. Вообще, честь и хвала Римасу: он поднял театр на высочайший уровень и сделал это, можно сказать, в одиночку. Причем в начале ему было очень тяжело: старшее поколение его не приняло, и ему приходилось доказывать, что он достоин руководить таким театром. А сейчас сцена оснащена по последнему слову техники, крепкий репертуар, ездим по всему миру на гастроли. Даже жаловаться не на что, кроме отсутствия свободного времени.

– Знаю, что «Евгений Онегин» очень удачно прошел в Нью-Йорке, а совсем недавно в Лондоне.

– Но сначала все-таки был Париж: прошлой зимой мы сыграли там пять спектаклей. Вообще, «Онегин» обречен на успех у зарубежной публики: он очень зрелищный и там… не так много слов. Роман сильно сокращен: осталось процентов 30 текста, хотя спектакль так тонко сделан, что создается ощущение присутствия пушкинских строк. На репетициях же мы постоянно спрашивали: «И этого текста нет? И вот этого тоже? Ого!»

– Заметна разница между восприятием французского и американского зрителя?

– Заметна, но куда сильнее отличаются реакции французов и англичан. Дело в том, что в Америке мы играли в основном для эмиграции. А в Лондоне, в Барбикан-центр, и в Париже на спектакль пришли именно англичане и французы. И если, например, французы на поклонах топали от восторга ногами, кричали и свистели, то англичане принимали гораздо спокойнее, но люди, которые там живут, в один голос говорили нам, что такого приема в Лондоне не было уже давно.

– Ваш отец смотрел «Евгения Онегина»? Бывает, что он дает вам какие-то советы или что-то критикует?

– «Евгения Онегина» папа смотрел, и ему очень понравилось. Он всегда дает дельные советы, подсказки, но и я стараюсь не лажать. Я никогда не получал от папы какого-то ядовитого укола – мол, здесь у вас неточно. Он, как никто, знает, что актер вообще-то человек с тонкой психикой. Не зря говорят: в стеклянном доме камнями не бросайся. Даже если папа делает замечание, он всегда преподнесет его так, что это будет пожелание.

– Вам хотелось бы сыграть вместе с отцом?

– Конечно. И я думаю, мы обязательно сыграем – вместе с ним и братом Иваном. Кстати, сейчас у папы с Ваней есть спектакль «Забор» в постановке Леонида Трушкина. Это современная американская пьеса про отношения отца и сына. Там заняты трое: Инга Оболдина, папа и Ваня. Хороший спектакль, я его давеча посетил и всем рекомендую!

– А когда вы собираетесь втроем, о чем вы говорите – о кино, театре?

– Да обо всем! А иногда ни о чем, просто сидим вместе. Мы, к сожалению, редко видимся. Хотя вы правы: у русских артистов есть отличительная черта, над которой все время смеется Римас. Он говорит: «Русские артисты на работе все время говорят о доме, а дома все время говорят про работу. Нельзя ли это поменять?»

– Совсем недавно режиссер Юрий Бутусов выпустил в вашем театре «Бег», где вы играете генерала Хлудова.

– Когда люди слышали, что в театре репетируется «Бег», все говорили: «Ух ты, какая пьеса!» Еще свежа память о фильме Алова и Наумова и о Михаиле Александровиче Ульянове, который гениально играл роль Чарноты, о великолепных Евстигнееве, Баталове и Дворжецком. Но сравнивать, конечно, не стоит: любой материал в руках Юрия Николаевича обретает новые смыслы. Например, у нас занята только молодежь: даже Чарноту играет Артур Иванов, который младше меня. Самый старший в нашем составе – Сережа Епишев, у него роль Голубкова. Я думаю, что такого «Бега» не видел еще свет. Приходите!

– Как репетирует Бутусов? Я от многих слышу такие разные рассказы. Вот, скажем, могут ли актеры предлагать ему свои варианты?

– Он очень по-разному репетирует – в зависимости от пьесы, труппы. А предлагать? Да, конечно, мы постоянно что-то ему предлагаем, это принцип его работы: сколько артисты предложат, столько вариантов он будет пробовать.

– В связи с «Бегом» хочу спросить: вы – политизированный человек? Следите за тем, что сейчас происходит в стране?

– К сожалению, сейчас уже нет неполитизированных, хотя есть у меня знакомые, которые сознательно от всего закрываются, не читают новости. А я подсел. Никогда не думал, что будет во мне такая потребность, но сейчас установил в телефоне приложение и постоянно слежу за новостями: что в стране? что в мире? что в соседнем крае? И знаете, все очень печально.

– Какие-то политические аллюзии есть в спектакле «Бег»?

– Если они и есть, то они заложены самим автором. Сложность в том, что мы все выросли в Советском Союзе и головы у нас до сих пор забиты стереотипами, но в то время Булгакова нельзя было поставить иначе. Перед нами трудная задача – найти новые грани этой пьесы, ведь на самом деле она ни про красных, ни про белых.

– Если бы вы не попали ­ в Театр имени Вахтангова, то…

– Даже не знаю, как продолжить вашу фразу. Сложно представить себя в другом месте. Хотя все произошло случайно: у меня был отрывок по Шукшину, из рассказа «Гена Пройдисвет». Мы его сократили, он шел минут семь, и так удачно, что, где бы я ни показывался, меня везде брали. Но ко мне подошел Евгений Владимирович Князев, руководитель нашего курса, и сказал: «Витя, если ты мне доверяешь, послушай: тебе нужно идти сюда». Это был 2004 год, еще до Туминаса, так что я четыре года проработал с Михаилом Александровичем Ульяновым. Помню, что в актерском фойе был показ: Михаил Александрович и Галина Львовна Коновалова сидели на кушеточке, а мы с моей сокурсницей Сашей Стрельциной в джинсах и кроссовках играли сцену Сюзанны и Фигаро из «Женитьбы Фигаро». По иронии судьбы, Сашина мама, Нина Корниенко, играла Сюзанну в Театре сатиры – с Андреем Мироновым – Фигаро.

– Критики пишут, что вам достались многие роли Андрея Миронова.

– Ну да. Фигаро, Флоридор в «Небесных ласточках» (в Театре им. Евг. Вахтангова спектакль называется «Мадемуазель Нитуш». – Ред.), министр-администратор в «Обыкновенном чуде». Я вам больше скажу: я, как и он, родился 8 марта. Но никакой мистики я в этом не вижу – только ответственность. Он ведь был совершенно уникален!

– Вы в чужие театры часто ходите?

– Нет, очень редко: нет времени, но и большого желания тоже нет, хотя это, наверное, неправильно. Но, когда чужой спектакль хорош, мне сразу обидно, что я в нем не занят и он поставлен не у нас. А если спектакль плохой, ты все сразу видишь, как плохо играют, как плохо поставлено. И сразу думаешь: Господи, почему я здесь сижу – хочу домой, к семье! Ну а если это спектакль моих друзей, то что им потом говорить? В общем, предпочитаю кино. Хотя и там бывают схожие ощущения: смотришь хороший фильм и думаешь: вот бы и мне так.

– Я, к сожалению, не видела фильм Марины Мигуновой «Зеркала», в котором вы сыграли Константина Родзевича – большую любовь Марины Цветаевой. Вы довольны своей работой?

– Я не знаю, я его тоже не видел. Мы же изнутри видим себя по-своему, а потом смотрим на фото и сами себя не узнаем или слышим свой голос в записи и думаем: Господи, до чего дурацкий голос! Мне тяжело смотреть на свои работы, тем паче их оценивать.

– У кого бы вы хотели сейчас сняться?

– Я хотел бы участвовать в интересных работах – не важно, у кого, пусть даже один съемочный день. Но лучше так, чем сниматься в 40-серийном фильме и играть там какую-то лабуду, за которую потом будет стыдно.

– Вы говорите, что в свободное время лучше не ходить в театр. А что для вас лучший отдых?

– Я, если удается, еду на дачу – жарю мясо, парюсь в бане. Вот это для меня выходной. Еще я много чего люблю, но главное – проводить время с семьей, ходить в кино, гулять. Люблю заниматься спортом – хоккей, баскетбол, скалодром. Но, честно говоря, этого так давно не было в моей жизни! Я не оставляю надежды когда-нибудь всерьез заняться музыкой – уже в зрелом возрасте. Ведь эта гонка когда-нибудь же закончится?! Потому что сейчас иногда становится страшно. Хочется встать, сказать «хватит!» – и уехать на море. А на море я не был давно: летом съемки, а во все остальное время – театр, и петля все туже, потому что с каждым годом ролей все больше. Я бы назвал это «синдром голодной собаки»: тебе все кажется, что эта косточка последняя, что надо ее хватать, а то следующую не дадут.

– Есть какая-то роль, о которой вы мечтаете?

– Есть, но не скажу какая. Раньше я рассказывал, а потом мне кто-то из старших сказал: «Дурак, что ли? Зачем всем выбалтываешь?» Хотя вот недавно меня спросили: «А чего бы тебе Гамлета не сыграть?» Я подумал: «А действительно…» Но у кого, когда, зачем?! Сейчас у меня Хлудов, который по сложности и масштабу не меньше Гамлета, так что зачем мечтать, надо работать и развиваться. Я пока не знаю, как сохраниться и не уйти в тираж. Тем более сейчас такое время, когда большим артистам сложнее формироваться: у нас такой объем халтуры, в которой приходится играть, для того чтобы прокормить семью, выплатить ипотеку.

– Есть еще опасность зазвездиться, да?

– Нет, это все быстро проходит. Если артист все время в топе, он устает. Артисты не о том мечтают, чтобы им прохода не давали и лезли в личную жизнь, хотя, конечно, люди закрываются, выставляют шипы, начинаются скандалы… У меня все это было, когда показывали сериал «Не родись красивой». Невозможно было по улицам ходить! В магазин заходишь, тебе кассирша: «А где Маша? А чего ты без мотоцикла?» Мужик огромный подходит: «А можно автограф? Мне для жены, я сам не смотрю». Я теперь знаю: если снова начинают узнавать на улицах – значит, сериал по телевизору повторяют. Вот папе моему тяжело сейчас из-за «Шести кадров». Но я уверен, у него будут не только «Шесть кадров», потому что он – великий артист: это вам скажут и профессионалы, и простой зритель. Таких артистов, как он, можно по пальцам одной руки пересчитать!

– Напоследок можно личный вопрос: хорошо, когда у актера жена – не актриса?

– Прекрасно! Актерская профессия, как я уже говорил, подразумевает, что человек отдает ей очень много времени. И это эгоистичная профессия, особенно для женщины: у актрисы век не такой длинный, как у актера. Для актрисы очень сложный момент, когда успеть родить. А если карьера пошла в гору? Ой, у меня тут несколько проектов, ой, нельзя. Ну и так далее… И потом, если у обоих все хорошо, то кто будет следить за очагом и воспитывать детей? Моя жена Саша – фотограф. Мы вместе выросли, с детства дружили, знаем друг друга больше, чем полжизни. И профессия у нее творческая, но чуть в другом ключе. Она получила высшее операторское образование. Мы во многом схожи, только кино анализируем я с одной стороны, она – с другой.

– Выходит, этот дар, дар крепкой семьи, вы получили по наследству – от своих родителей?

– Главный секрет семьи – это личный пример. Я вам могу сказать как молодой отец: ребенок познает мир через родителей! Как папа общается с мамой, как папа ведет себя дома, как он выглядит, есть ли у него пузо или нет, ругается ли он, курит ли – все это ребенок впитывает. Хочешь не хочешь, я всегда стремился к тому, чтобы у меня был счастливый брак, гармония, счастливые дети. И эту планку мне задали родители. Мама у нас вообще герой, потому что в семье три мужика (папа, я и брат) – три артиста. И ей всегда доставалась самая ответственная роль.

– Вы, похоже, счастливый человек?

– А почему нет? У меня, слава богу, живы и здоровы родители. У меня есть жена и дочка. Есть квартира, работа, прекрасные партнеры по сцене. И даже деньги есть – в разумных пределах. О чем мне жаловаться, на что?! Руки-ноги целы. Было бы здоровье. А остальное – сыграем.